Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак
Павловский помолчал.
— Ну хорошо, пусть будут и женщины, но позволь и мне идти с вами.
«Вот привязался!» — уже неприязненно подумала Нина.
— Ну что ты, Жора! — возразила она. — Менять ты ничего не понесешь, да и нет у тебя в этом нужды. А так… Так люди бог знает что могут подумать.
— А я вот возьму и понесу.
— Никто тебе не поверит.
— Почему не поверят?
— Все знают, что у тебя отец и мать работают в госпитале, живете вы хорошо.
— Твой дед тоже работал, а жили вы, как мне известно, довольно трудно.
— Так дед же мой сторожем работал, а не врачом, как твоя мама.
Нина замолчала, глядя себе под ноги.
— У нас на квартире живет офицер из комендатуры, — продолжал Павловский. — Я могу с его помощью добыть такие справки, что к нам ни один полицай не придерется.
— Нет, Жора, — решительно ответила Нина, — поверь, я весьма ценю твое доброе отношение, но идти со мной в деревню не нужно. В другой раз я, может, сама попрошу тебя быть моим попутчиком. А сейчас не нужно.
Павловский постоял, с сожалением вздохнул и сказал:
— Ну что ж, пусть будет по-твоему. Только помни: я жду, когда ты позволишь мне оказать тебе услугу.
XVI
Жора Павловский, оказывается, был прав: следовало запастись справками. Едва Нина со своими спутницами вышли за околицу села, на опушке леса показались два полицая и пошли им наперерез.
— Кто такие? Откуда и куда идете?
— Да мы из Сновска, — отозвалась одна из пожилых женщин, называя город его старым, теперь официальным названием.
— А где были?
— В деревне, ходили менять вещи.
— Деревень много. В какой именно?
— Да здесь же, в Рудне.
— А у кого?
Женщины замялись. Нина собралась было что-то сказать, но ее вовремя дернули за рукав.
— Да не знаем мы их, просто на улице встретили, — ответила пожилая женщина.
— Не знаете, — ухмыльнулся полицейский, — вот то-то и оно. Что несете в узлах?
— Хлеб.
— Ага, хлеб! А разрешение у вас есть? Вы что, не знаете приказа властей? Весь излишек хлеба должен идти на нужды немецкой армии и государства.
— Какой же он лишний?
— Раз меняют, значит, лишний.
— Люди просто пожалели нас, знают, что дети у нас сидят без хлеба.
— Поболтай еще! У кого меняли зерно, признавайтесь!
— Не знаем мы этих людей, они нам и не знакомы вовсе. На улице их только видели, а в каких хатах живут, не знаем.
Но полицейские не отставали. И чтобы не навлечь беды на крестьян, продавших зерно, женщины вынуждены были отдать его полицейским, лишь бы отвязаться от них.
Так и вернулись они в город с пустыми руками.
Ольга Осиповна на другой день узнала о неудаче, постигшей Нину. Очень хотелось помочь Сагайдакам. Но как? Не идти же к ним просто со словами утешения. Нужно достать хоть немного хлеба или крупы. Но где? Может быть, дать Нине денег, пусть поищет на базаре?
Не так просто было раздобыть деньги, а еще сложнее — вручить их Нине. Девушка она гордая и щепетильная, может обидеться, отказаться.
Нина обрадовалась тетке.
— Ну что, здорово напугали тебя полицаи? — спросила Ольга Осиповна со своей обычной веселой, немного лукавой усмешкой.
— Да… — смутилась Нина.
— Что ж, в следующий раз будете осторожнее.
— В следующий раз я сама пойду.
— А вот этого уж никак нельзя делать, — возразила тетка. — Эти звери на все способны. Им только попадись.
— Как я ненавижу их! — тихо сказала Нина. Худенькое лицо ее побледнело, глаза гневно блеснули. — До войны, бывало, мухи не обижу, а сейчас сердце кипит от ярости, кажется, собственными руками передушила бы их всех. Подумать только: что хотят, то и делают с нами. Ограбили на дороге, как бандиты, и еще смеются. «Мы, говорят, легкая кавалерия. А около Сновска могла бы вас встретить тяжелая».
— Не расстраивайся так, — старалась утешить Нину Ольга Осиповна. — Придет и на них управа. Отольются кошке мышкины слезки. Сейчас надо думать, что делать, как сохранить близких… Ты не была на базаре? Не видела, торгуют там зерном?
— Зерна не видела. Крупу продают, а хлеба что-то не видно.
— Тогда возьми эти деньги. Сходишь на базар и купишь хотя бы крупы детям. Только иди с бабушкой; она лучше знает, какую крупу и как сходнее купить.
Нина, стесняясь, стала отказываться.
— Не могу я взять, тетя Оля. Откуда такие деньги? Вы тяжело работаете, у вас старики родители. Выходит, что и мы всей семьей на вашу шею обузой сядем. Не возьму я этих денег.
— Бери, Ниночка, не говори глупостей. Какая там обуза, когда вы для меня близкие, родные дети.
— Нет, я не возьму. Это много.
— А я тебе говорю: бери, — настаивала Ольга Осиповна. — Это не мои деньги.
— Как не ваши, а чьи же они? Ольга Осиповна нахмурилась:
— Ты заставляешь меня говорить то, чего я не должна тебе говорить.
Нина удивленно подняла брови и вдруг застыла в напряжении. «Так вот оно что! Это не сама Ольга Осиповна хочет ей помочь… В городе есть организация, которая помогает советским людям. Кто же это может быть? Конечно, подпольщики или партизаны. Неужели партизаны? Да это же просто замечательно! От таких людей и помощь дорога, и деньги взять можно».
— Тетя Оля, — сказала Нина, волнуясь. — Дорогая моя, если это правда… Если эти деньги не ваши, тогда… тогда я возьму их. Только передайте, пожалуйста, партизанам мое большое, большое спасибо.
— Каким партизанам? — изумленно уставилась на нее Ольга Осиповна.
— Тем, что передали нам деньги.
— Но ты ошибаешься, девонька. Эти деньги не от партизан.
Теперь уже Нина рассердилась:
— Вы не доверяете мне? Считаете маленькой. А я уже не ребенок. Листовка моя вон какого шума наделала!
Ольга Осиповна вытаращила на нее глаза.
— Какая листовка?!
— Та, что была приклеена на почте. А люди потом разнесли по городу то, что в ней было написано.
— Ты что, серьезно?
Нина помрачнела и угрюмо ответила:
— Лгать не умею.
Воцарилось тягостное молчание.
Ольга Осиповна сразу, конечно, вспомнила, «какого шума» наделала писанная от руки листовка, и поняла, какая опасность нависла над Ниной. Если немцы расстреляли неповинных людей, это совсем не значит, что они не продолжают поисков виновных.
— Не смей больше этого делать! — строго сказала она. — Ты самая старшая в семье, на твоих плечах дети. И думать об этом не смей!
— Тогда заберите их назад, — оттолкнула Нина деньги. — Раз так, ничего больше не приносите.
Это было сказано так твердо и так решительно, что Ольга Осиповна растерялась.
В это время в коридоре скрипнула дверь. Тетка взяла себя в руки.
— Сейчас же бери деньги! — сурово приказала она. — Теперь не время спорить. Я еще зайду, либо ты придешь ко мне в больницу. И помни, что, кроме желаний, есть еще и дисциплина. Поняла?
Нина сразу подняла голову, глянула на тетку, потом на скрипнувшую дверь, за которой слышался говор бабушки и детей. Молча взяла деньги и, нахмурившись, спрятала их в комод.
XVII
Сентябрь 1942 года начался частыми обложными дождями, и Нина не пыталась больше ходить по селам. Озабоченная тем, где и как купить хлеба, она не раз вспоминала Жору Павловского и его обещание раздобыть справки, с которыми можно пройти не только через полицейские, но и через немецкие заслоны. Да куда пойдешь теперь? Дороги развезло, дождь льет не переставая… Придется, видно, искать счастья на базаре.
Проходя по рынку, приглядываясь к мешочкам с крупой и зерном, разложенным на рундуках, Нина не заметила, что навстречу к ней в базарной толпе пробирается Ольга Осиповна.
— На кого ты так загляделась, что и меня не видишь? — Ольга Осиповна легко дернула ее за рукав.
— Ой, здравствуйте, тетя Оля!
— Ну как, нашла что-нибудь подходящее?
— Где там! Прошла несколько рядов, и все без толку. Говорят, дороги размыло, из села в город ничего не подвозят. Хоть бы у перекупщиков достать немного зерна. Ольга Осиповна отвела ее в сторону.
— А знаешь, я, кажется, нашла для тебя что-то подходящее.
— Правда?
— Пройдем в тот конец базара. Там торгует луком женщина, с которой, я думаю, можно договориться насчет зерна или крупы. Я видела, как она неделю тому назад торговала крупой.
— Наша городская женщина? Перекупщица?
— Нет, видимо, из села, потому что спрашивала, нельзя ли снять у кого-либо комнату на время, чтобы останавливаться, когда приезжает в город. Хотела взять ее к себе, но ей не понравилось место: далеко от базара. А ваш дом к нему совсем близко. Наверно, подойдет.
Женщину звали Марией. Говорить с ней о комнате начала Ольга Осиповна. Нина стояла сбоку и молча глядела, дожидаясь, когда речь пойдет о крупе. Но Мария ни о ценах, ни о крупе говорить не стала, а услышав, что дом стоит около кладбища, рядом с базарной площадью, сразу начала сворачивать свои мешочки и укладывать их в корзинку.
