Анатолий Солодов - Девочка с косичками
Немец-солдат, занимающий должность шеф-повара, в белом халате и колпаке, взвешивал на весах в углу кухни продукты: мясо, крупу, сало, лук, хлеб, сахар и неторопливо раскладывал всё на выскобленном столе. Зинина родственница тётя Ира и её подруга Нина Давыдова — они работали официантками — уже прибрали обеденный зал и накрывали столы.
Вскипятив воду, Зина налила два ведра в большой котёл, который был вмазан в плиту, и стала мыть его. Огромный котёл мыть было трудно. Она промыла его раз, другой, ошпарила кипятком и, вытерев насухо, хотела было заливать водой. Шеф-повар Харальд Ешке остановил её. Он провёл ладонью по внутренней стенке котла, посмотрел на пальцы и недовольно сказал:
— Ещё… Лучше. Ферштейн?
Зина ещё раз промыла котёл и ещё раз протёрла его насухо, и только после этого немец Харальд разрешил заливать его. Потом она носила дрова, мыла грязную посуду, чистила картошку. День на кухне был длинным. Она то и дело носилась из кухни в мойку, из мойки на улицу, таскала к дальней яме помои, чистила кастрюли, потом опять скоблила котлы, таскала дрова и воду. Она почти не замечала, как проходил в столовой завтрак и обед, а только видела перед собой груды грязных тарелок, ножей, вилок и ложек. Зина настолько уставала, что не чувствовала рук, а ноги к вечеру гудели и подкашивались.
Харальд Ешке весь день держал Зину под надзором и часто покрикивал, поторапливая. Зина делала всё, что приказывал Ешке, молча и почти автоматически, со злостью и ненавистью думая о нём.
Как-то раз под конец рабочего дня, перед самым ужином, она только присела на ящик в посудомойке и тут же заснула. Усталость так сковала её, что девочка долго не могла очнуться и понять, что это такое щёлкает около самого уха. Она мотала головой, а шелчки всё не прекращались. Когда открыла глаза, увидела Ешке. Он стоял около неё и хлестал ладонью по щеке и кричал:
— Встать! Встать!
Увернувшись от ударов, Зина вскочила с ящика, юркнула мимо Ешке в кухню, а оттуда на улицу. Глотая слёзы и покусывая губы, она пошла за дровами, набрала охапку, а когда вернулась на кухню, то увидела там тётю Иру. Она стояла перед Ешке и, сдерживая гнев, говорила ему:
— Не смей трогать девчонку. Слышишь?! Не то пришибу. Нет, не пришибу. Я просто скажу вашему начальству, как ты воруешь и продаёшь масло, хлеб, сахар и крупу. Офицеры, у которых ты воруешь, повесят тебя или выгонят на фронт. Понял?
Ешке не знал всех слов, которые ему выпалила тётя Ира, но по глазам понял весь смысл их. Отступая к плите, он что-то долго бормотал по-немецки. Из всех слов его Зина поняла только одно: «Саботаж». Опасаясь за тётю Иру, Зина подошла к Ешке и сказала как можно спокойнее:
— Я очень больна. Ферштейн?
— Я!.. Я!.. — ответил Ешке. — Зо. Шнеллер, быстро работать.
Он выпроводил тётю Иру с кухни, принялся за работу и весь вечер до конца смены не покрикивал на Зину и не приказывал. А она не выходила из посудомойки и молча вытирала посуду.
* * *— От кого ваша организация получала задания?
— Я не знаю ни о каких заданиях.
— Кто выполнял диверсионные акции против германских войск?
— Я не знаю.
Откуда получили взрывчатку подпольщики?
— Не знаю.
Кто подрывал составы на железной дороге?
— Не знаю.
13. «ПОВОРАЧИВАЙ ОГЛОБЛИ»
Марии Лузгиной хотелось как можно скорее передать пулемёт партизанам. Она надеялась на встречу с Маркиямовым, но он уже давно не появлялся в посёлке. Сама идти в Шашенский лес она не решалась, так как совершенно не знала дороги к месторасположению отряда. Несколько дней она думала, как быть, и решила поговорить с Фрузой, чтобы та через связного передала в отряд Маркиямову, что она хочет поговорить с ним о важном деле.
Борис Кириллович не заставил себя долго ждать. Он пришёл сразу же, на другой день, лишь только связной вернулся в отряд.
В доме Лузгиных, кроме Марии, была ещё сестра Тоня и мать Антонина Антоновка, невысокая молчаливая женщина.
Маркиямов переступил порог, поздоровался со всеми и, сделав вид, что заглянул мимоходом, не стал спрашивать Марию ни о чём, так как сразу понял, что девушка хочет поговорить с ним действительно о каком-то серьёзном деле с глазу на глаз.
Антонина Антоновна угостила гостя чаем и словно по делу ушла к соседям. Тоня, младшая сестра Марии, тоже, не показывая вида, вышла из избы на улицу, догадавшись, правда не сразу, что приход Маркиямова к ним не случаен и что Марии необходимо побеседовать с ним наедине.
Когда они остались одни, Маркиямов, закуривая, спросил:
— Какое у тебя важное дело? Говори, шутки, наверное.
— Что вы, Борис Кириллович. Какие шутки, — Мария лукаво улыбнулась. — Стала бы я вас из-за пустяков по лесу гонять. Пулемёт у меня есть. Хочу вот вам в партизанский отряд передать.
Маркиямов удивлённо и недоверчиво уставился ка девушку, рука с сигаретой, так и застыла в воздухе.
— Какой пулемёт?
— Наш, советский. «Максим».
— Разыгрываешь? — Маркиямов ещё более удивлённо покосился на девушку, всё ещё не веря услышанному.
— Да нет, Борис Кириллович, серьёзно.
— Где же ты его взяла?
— Солдат раненый оставил. Я, говорит, с ним до своих не дойду, а вам может здесь пригодиться. Бросить, говорит, жалко. Вот и оставил мне «максим», а к нему ещё три коробки с полными ленточками.
— Старый, наверное, пулемёт-то, — заинтересовался по-серьёзному Маркиямов.
— Нет. Солдат сказал, что исправный. Хоть сейчас, говорит, ленту вставляй и шпарь по немцам за милую душу.
— Где он у тебя?
— Мы его с солдатом в сарае сховали. Можете убедиться.
— А ну-ка, пошли, поглядим.
Мария отомкнула замок, открыла ворота сарая и пропустила вперёд Маркиямова. Вошла сама и плотно прикрыла за собой створку ворот.
Взяв вилы, она откинула в углу сарая солому — в образовавшейся нише показалась серая дерюга, которой был прикрыт пулемёт. Мария откинула её и отступила к стене.
— Вот полюбуйтесь. А вы не верили. Говорили, шучу.
Маркиямов присел на корточки, ладонями ощупал холодный кожух пулемёта, повернул в сторону ствол на станке, потом поднял стальную планку и проверил замок и даже нажал на гашетку — всё было исправно. Не удержался проверить он и коробки — в них действительно были ленты, полностью набитые патронами.
— Ну и молодец ты, Маша! — Маркиямов улыбнулся. — Вот спасибо. И солдату тому. Хозяйский, видать, парень. Не бросил. Пригодится нам в отряде этот «максимчик».
Они прикрыли пулемёт дерюгой, завалили соломой и вышли из сарая. Глаза Марии светились радостью.
В партизанский отряд пулемёт они переправили по первому снегу на санях. Мария сходила к Ивану Гавриловичу Езовитову, которого немцы назначили обольским бургомистром. Она заранее договорилась с ним о лошади, чтобы привести сено.
В назначенный день, ровно к полудню, Мария подкатила к сараю на тощей лошадёнке, запряжённой в сани. Маркиямов к тому часу уже пришёл к ним. Он сидел у окна, поглядывал на улицу и курил козью ножку.
Борис Кириллович вышел из избы, загасил в снегу цигарку и пошёл к сараю.
Вдвоём они быстро погрузили разобранный пулемёт в сани. Хорошо притрусили его соломой, прикрыли овчинным полушубком и, прихватив пару вил, выехали из деревни.
Лошадью правила сама Мария. Борис Кириллович сидел рядом, посматривал по сторонам и покуривал.
Слегка морозило. Снег под стальными полозьями поскрипывал упруго и весело. Лохматая лошадёнка неторопливо трусила по улице.
Подхлёстывая лошадь вожжами, Мария краем глаза косилась на тёмные избы сбоку дороги. Кругом не было ни души. Только на переезде через шоссе им повстречались два солдата с термосами за плечами. Они проехали мимо них спокойно, не вызвав подозрений.
Потом миновали деревню Мостищи и выехали на дорогу, которая убегала к лесу.
— Кажись, выбрались, — проговорила Мария, лишь только они выехали за околицу Мостищ, и тут же замолчала. Со стороны леса навстречу им верхом на сером резвом коне, взбивая снег, быстро скакал кто-то.
— Кого это ещё нелёгкая несёт? — в сердцах, недовольно сказал М!аркиямов. Он вынул из внутреннего кармана пистолет и переложил его в карман полушубка.
— Обнимите меня, Борис Кириллович, — выпалила вдруг Мария.
— Что? — не понял Маркиямов,
— Обнимите, говорю, скорей. Ну!
Маркиямов обхватил девушку правой рукой за плечи и легонько прижал к себе.
— Держи правой стороны, а как подъедешь ближе, прижми его с дороги в снег. В случае чего — гони во всю мочь.
— Ладно.
Лишь только Мария успела ответить, как всадник поравнялся с ними. Почти на полном скаку он осадил серого тонконогого коня. В седле, крепко подтянув поводок уздечки, сидел начальник обольской полиции Экерт. Он был жёлт и сух лицом, как пустынный песок. Жёсткие жёлтые волосы выбились из-под смушковой чёрной шапки.
