Юрий Сотник - Невиданная птица
Лодя подошел к ней и тоже взглянул направо: на просеке, шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.
Маша вцепилась в Лодину руку чуть повыше локтя и, не спуская глаз с Берендея, прошептала:
— Лодька, никому в колхозе не говорить, что это он из-за тебя сорвался!
— Вот еще! Буду я прятаться! — прошептал Лодя, тоже внимательно следя за быком.
— Лодька, тебе ничего не будет, потому что ты мальчишка, а для вожатых — неприятности.
Лодя помолчал. Маша еще крепче впилась в его руку:
— Лодька, дай мне честное слово, что не будешь близко к нему подходить!
— А что?
— Я сейчас побегу в лагерь, а оттуда в колхоз… А ты оставайся здесь и никуда его не пускай, пока люди не придут. Только близко не подходи. Ладно?
— Л-ладно, — вяло ответил Лодя, тоскливо глядя на быка, на темные стены елей, сходившиеся вдали, на большое красное солнце, которое садилось в конце просеки.
— А если он все-таки уйдет, то иди за ним и кричи все время «ау». Мы по голосу тебя отыщем. Хорошо?
Лодя только молча кивнул.
— Пока!.. Ой, Лодька, я бы на твоем месте со страху померла!
Маша пустилась бежать. Малиновая от заката кофточка ее еще долго мелькала среди низких кустов. На просеке стояла тишина. Никогда еще Лодя не чувствовал себя таким одиноким.
Он поднял с земли большую сухую ветку и стал обламывать с нее сучки. Он понимал, что палкой от быка не спасёшься, но все же с ней было как-то спокойней.
Один из сломанных сучков треснул так громко, что Берендей поднял голову.
Лодя юркнул за ближайшую елку. Несколько секунд бык прислушивался, потом он зашагал по просеке в сторону, противоположную той, куда убежала Маша. Лодя думал, что он отойдет немного и снова примется за еду. Но Берендей продолжал итти, слегка покачивая белым хвостом с грязной кистью на конце. Обрывок привязанной к рогам веревки волочился за ним по траве.
«Уходит! Уйдет!..» подумал Лодя и побежал за быком.
— Берендей! — вскрикнул он.
Берендей все шел. У него был такой вид, словно он знает, куда и зачем идет, и знает также, что путь предстоит далекий. Лодя пришел в такое отчаяние, что он еще ближе подбежал к быку и снова крикнул:
— Берендей!
Берендей остановился и посмотрел на Лодю через плечо. Тот застыл на месте.
Берендей медленно повернулся всем корпусом на сто восемьдесят градусов. Лодя слегка присел. Берендей подхлестнул себя хвостом и шагом двинулся на Лодю. «Человек без нервов» большими скачками понесся в ельник.
Когда он снова выбрался на просеку, быка на ней не было. Лодя, крадучись, двинулся вперед и услышал, как недалеко в лесу шелестят ветки. Лодя пошел на этот шорох и скоро увидел среди хвои белый хвост Берендея.
Снова начались блужданья по лужайкам и прогалинам. Постепенно деревья становились черней и как будто выше, а трава из зеленой превратилась в темносерую. Приближалась ночь. Берендей шел все дальше и дальше. Иногда он останавливался и мычал глухо и тревожно. На некотором расстоянии за огромным быком следовала маленькая фигурка с корявой палкой в руках. Фигурка всхлипывала и время от времени принималась кричать:
— Ма-ша-а! Эй, Ма-ша-а!
Никто не отзывался.
Но вот ельник кончился. Берендей пересек узкий луг и пошел к пологому бугру, где росли редкие высокие, как мачты, сосны и белели то здесь, то там стволы берез. На склоне этого бугра Берендей остановился и опять замычал очень тихо, словно боясь, что его услышат. Постепенно настороженность его исчезла, голова понуро опустилась. Через несколько минут он лег спиной к Лоде и стал похож на большой черный валун, облитый в нескольких местах известкой.
Лодя сел на широкий, влажный от росы пень. Его тапочки промокли. Он сильно замерз и очень хотел есть. В голове были самые безрадостные мысли. Что, если они ошиблись, думая, что просека выведет Машу к лагерю? Что, если это какая-нибудь другая просека и Маша заблудилась, идя по ней, и колхозники ищут сейчас быка где-нибудь далеко отсюда? С рассветом Берендей снова начнет кружить по лесу. Идя за быком, можно проплутать без пищи, без теплой одежды и день, и два, и целую неделю, можно, наконец, погибнуть в такой глуши, где никто и костей не найдет!..
Лоде очень захотелось встать и уйти. Ведь Маша не скажет, что это он выпустил быка, а следовательно, и отвечать ему не придется. Но только Лодя подумал об этом, как на душе его сделалось невыносимо мерзко. А что, если Маша не заблудилась? Что, если его сейчас ищут десятки колхозников, вожатые, старшие пионеры? Может, все они только и надеются, что он, Лодя, не струсит, задержит быка. И, уж конечно. Маша-то уверена, что он не подведет…
Лодя понял: если он сейчас покинет Берендея, то уж никогда потом не избавится от презрения к самому себе.
Лодя встал со своего пня и подошел поближе к Берендею. Уже совсем настала ночь. Луна не всходила, но небо было по-летнему светлое, с чуть заметными звездами. Лодя смог разглядеть рога Берендея, торчавшие из-за черной крутой спины, и привязанную к ним веревку, конец которой терялся в траве. Лодя вспомнил, как эта веревка волочилась за быком во время блужданий по лесу. Длиной она была метра в три, может быть больше.
Лодя перевел взгляд на тонкую сосенку, возле которой лежал Берендей. Хорошо бы набраться храбрости, подкрасться к быку и привязать его к этой сосенке! Тогда можно быть уверенным, что Берендей не уйдет, если, конечно, его опять не раздразнить. Но тут Лодя представил себе, как он подкрадывается к Берендею, а тот вскакивает и бросается на него. Спрятаться негде: только пни да редкие деревья с гладкими стволами. Лодя бежит, а бык все ближе, ближе…
Долго стоял «человек без нервов» как вкопанный, не спуская глаз с веревки на рогах Берендея. Сколько раз он рассказывал о своих выдуманных подвигах! Сколько раз он мечтал о том, как он совершит эти подвиги в действительности! И вот теперь, когда нужно совершить не подвиг, а просто смелый поступок, он…
Сердце у Лоди вдруг прерывисто заколотилось, холод куда-то исчез, ему стало душно. Лодя решился…
Маленькими, чуть заметными шажками, то и дело останавливаясь и задерживая дыхание, он начал подкрадываться к Берендею. Чем ближе он подходил к быку, тем шажки становились короче, а остановки продолжительнее. Вот до Берендея осталось каких-нибудь пять метров. Минуты через две это расстояние сократилось до трех, еще через несколько минут Лодя стоял возле сосенки, так близко от быка, что мог бы дотянуться до него своей палкой, которую он держал в руке, сам не зная для чего.
Берендей не двигался. Лишь округлые бока его слегка подымались и опускались от дыхания. Лодя попрежнему видел только рога да еще белые уши быка и не видел его головы, повернутой в сторону и скрытой за туловищем. Лодя пошарил глазами в траве, отыскивая веревку. Ему повезло: конец веревки лежал недалеко от его ног. Не сходя с места, Лодя очень медленно присел, бесшумно положил в траву палку и дотянулся рукой до веревки. Потом он начал так же медленно подыматься. Веревка тащилась за его рукой, и трава хотя очень тихо, но все-таки шуршала. Уши Берендея шевельнулись. Лодя замер, согнувшись в три погибели, но тут же понял, что долго так выстоять не сможет. Он потянул веревку к себе, в одну секунду обмотал ее вокруг сосенки и сделал первый узел. Берендей повернул голову. Лодя знал, что веревка развяжется, если он не сделает второго узла. Он отчаянно заторопился, руки его тряслись, он смотрел уже не на веревку, а на Берендея, и поэтому долго не мог просунуть конец веревки в петлю. Наконец он затянул узел и побежал. За его спиной раздалось страшное «хух», бык вскочил на ноги. Лодя слетел с бугра, перенесся через луговину и остановился лишь тогда, когда добежал до милого его сердцу ельника.
Берендей стоял на прежнем месте. Через несколько минут он снова лег. Лодя вернулся на бугор и увидел, что веревка, которой он привязал Берендея, цела. Удивительная легкость охватила «человека без нервов». Голод холод мокрые от росы тапочки — все казалось теперь пустяками. Темный, безлюдный лес вдруг сделался уютным и ласковым. Лодя опять спустился на луг и стал расхаживать по нему, дожидаясь рассвета, громко насвистывая «Марш тореадора» и дирижируя себе обеими руками. Скоро, однако, он заметил, что к его свисту иногда примешивается какой-то посторонний звук. Он прервал свой концерт, прислушался, понял все и протяжно закричал:
— Эй, сюда-а!
Пока люди, искавшие Лодю, наконец добрались до него, стало заметно светлее. Первыми вышли из леса две девушки-колхозницы и пионервожатый Дима. Потом в другой стороне появился курчавый парнишка лет восемнадцати. Он вел под уздцы неоседланную лошадь, на которой сидела Маша, одетая в пальто. Все окружили Лодю, что-то говорили, перебивая друг друга, а Маша, не слезая с лошади, тараторила о том, что просека оказалась не та и что она лишь в одиннадцать ночи попала в лагерь.
