Ольга Перовская - Ребята и зверята
Оправившись от неожиданности, я первым делом оглянулась: заметили ли это сёстры? Соня и Юля были заняты спуском и не обратили на меня никакого внимания. А Наташа возилась с Милкой ещё наверху. Она видела всё и хохотала, глядя на моё смущённое лицо.
Потом она отвязала Милку, уселась, и Милка, не слушаясь её, поскакала прямо вниз догонять Ишку.
Наташа сразу же перестала смеяться. Она пронеслась мимо меня. Руки её отчаянно вцепились в Милкину спину, а сама она изо всех сил старалась не свалиться.
Вот разыгравшаяся Милка перегнала уже Ишку и Гнедка. У самого конца спуска она вдруг круто повернула, опустила голову и брыкнула.
И мы все видели красный фартучек и две босые ноги, беспомощно чиркнувшие воздух.
Наташа покатилась через голову под гору и исчезла в середине высокого куста. А Милка, брыкаясь, полетела без седока дальше, к кордону.
Когда мы подбежали к кустам, Наташа, насупившись, сидела возле большого камня. На запылённом лице её виднелись две светлые полоски от слёз. Они уже высохли, и Наташа думала, что мы их не заметим.
Мы, разумеется, сделали вид, что ровно ничего нам на её лице не было заметно.
— Молодец, Наташа! — сказала Соня. — А я-то думаю — ревёт, поди, вовсю.
— Чёртовы эти ишаки! — мрачно проворчала Наташа. — До чего же с них падаешь!
— А я ведь говорила тебе, что ты распускаешь Милку, — наставительно заметила Юля. — Правда, Ишка тоже непослушная, но всё-таки… А падать с неё тоже очень больно, — добавила она с большой искренностью.
— И что мне, главное, непонятно, — откликнулась я, — ведь падаешь же с лошадей постоянно, и хоть бы что! Хлопнешься и встанешь. А тут…
— Потому что лошадь высокая. Пока с неё летишь, ветер тебя поддерживает, а с ишака падаешь прямо в упор.
— Ну, это что-то не так… Выходит тогда, что с дома падать лучше, чем со стула…
— Не в этом тут вовсе дело, — прервала нас Наташа, с трудом поднимаясь с земли. Мы увидели, что она упала на камень. — Не в этом дело…
Она так и не сказала, в чём же тут дело, и пошла, прихрамывая, домой.
Было ясно, что она хотела сказать:
«Дело в том, что такой уж у Милки скверный, неблагородный характер».
Разболевшиеся волдыри на ладонях заставили нас отложить на несколько дней наш «покос». Мы ворошили высохшее сено и складывали его в копну.
Заготовка быстро подвигалась вперёд.
Большая копна была уже высушена и приготовлена да около половины копны сушилось.
Вот подвели нас эти противные руки! Такое хорошее время — и пропадает зря.
А время правда было прекрасное.
Была середина сентября. Жара уже спадала, вечерами было даже холодно.
С ледников дул прохладный ветер, а солнце грело ещё сильно, и днём было очень хорошо.
Осень уже тронула лес. Рябина и боярышник стали ярко-красные, осины пожелтели. Завились, запутались и повисли вниз курчавые гроздья дикого хмеля.
Дома видели, что мы уже несколько дней толчёмся около кордона без дела.
— Насбирали бы вы мне хмелю на зиму, — сказала раз мама. — Вот завтра я напеку пирожков — возьмите их на дорогу и отправляйтесь.
Рано утром мы двинулись в путь. Хмель рос вверх по реке, и мы решили захватить с собою сачок — половить в речушке рыбу.
— Только, пожалуйста, осторожнее, не разбейте себе голов, — проводили нас с кордона обычным напутствием.
Каменистая, крутая дорожка. С камня на камень — гоп, гоп! Ишаки застучали копытами, мы запели походную песню и бодро зашагали в гору.
Нам посчастливилось найти хорошее местечко. Хмелю там было пропасть. Мы привязали Ишку на длинную верёвку пастись и полезли на деревья, обвитые красивыми лозами хмеля.
— Нашла замечательный куст! Ух, сколько здесь хмеля!..
— А у меня-то! Идите сюда!
— Посмотрите, а вон-то… Эдак мы в полчаса наберём целый мешок.
Сначала мы ещё переговаривались, но вскоре замолчали и углубились в работу. От хмеля шёл какой-то сильный, душный запах. Я чувствовала, что руки у меня становятся ленивыми, а на голову мне словно надели тёплый ватник. Я махнула рукой и оглянулась кругом. Справа и слева раскачивались на ветках сёстры. И у них тоже руки как-то медленно шевелились.
Я только хотела спросить, не чувствуют ли они того же, что и я, как вдруг ветка под Юлей резко выпрямилась.
— Юля упала в кусты! — закричала я, с трудом стряхивая с себя оцепенение.
Мы спустились с деревьев и продрались сквозь кусты к тому месту, куда упала Юля. Она лежала на земле, глаза у неё были совсем сонные.
— Юля! Юля, вставай! — затормошили мы её.
Она встала, и мы вывели её из кустов.
— К привалу! Бежим отсюда!
Мы пробежали полянку, спустились к реке и стали мочить головы водой.
— Давайте купаться!
— Идёт! Выкупаемся, наловим рыбы, сварим уху, а потом досбираем этот злосчастный хмель.
— У меня в голове тошнит от него, — заявила Юля и первая, сбросив одежду, полезла в реку.
Мы накупались до синевы, так что зуб на зуб не попадал; исходили речушку, скользя и царапая босые ноги о камни; тыкали сачками под скалы и шарили в затонах. В сачок попалось пять маленьких рыбёшек.
Мы развели на берегу огонь и стали варить уху.
Уха вышла превкусная, с луком, с картошкой. Мы аппетитно хлебали ложками прямо из котелка и вели очень интересный научный разговор: почему Ишка, когда кричит, непременно оттопыривает хвост?
— И заметили? Если его прижать ладонью, она сразу перестаёт кричать.
— Воздуху не хватает, наверно.
— А интересно: Милка тоже так или нет?
В это время раздался дикий рёв. Мы вскочили, прислушались — Ишка.
— Что-то случилось… Скорее! Бежим!
А случилось вот что.
Милка отправилась далеко наверх по совершенно отвесной горе. А Ишка была на привязи. Она закричала и тоже хотела пойти за Милкой, но запуталась в верёвке, покатилась вниз, и верёвка затянулась у неё на шее мёртвой петлёй.
Когда мы прибежали, она висела над канавой и задыхалась. Язык у неё высунулся, вся морда была в пене. Ишка дёргалась и хрипела. Мы бросились помогать и только хуже затянули верёвку.
Что делать? Ой, что делать?
Соня держала Ишкину голову. Мы с Юлей напрягали все силы, чтобы отвязать верёвку. Нет, ничего не выходило. Ишка издыхала у нас на руках.
И вдруг…
Наташа завизжала и бросилась ко мне:
— Ножик… У меня же ножик… Вот он…
Она резала на привале лук и, как была, с ножом, побежала за нами. А потом и она сама, и мы все так растерялись, что не заметили его.
— Давай сюда! Скорей! Держи верёвку!
Дрожащими от волнения руками мы принялись кромсать толстый канат. Нож был тупой, не резал, а пилил.
— Сильней дави! Ещё…
«Дзыг, дзыг…» — визжал нож, вгрызаясь в верёвку. Юля и Наташа наклонились, следя за ножом, и скулы у них двигались, словно они тоже перегрызали упругие волокна.
Наконец петля на Ишкиной шее ослабла. Она опустила голову на траву и глубоко вздохнула.
Несколько минут она лежала не шевелясь. Потом мотнула головой, вскочила на ноги и первым делом оглянулась, ища свою Милку.
«И-а, и-аа, и-ааа!» — хриплым, зычным басом затрубила Ишка и далеко откинула хвост.
«И-а, и-а, и-а!» — откликнулась Милка.
На склоне горы, в рамке из хмеля, показалась её озорная головка.
«И-а, и-а, а-ааа!» — закричало на разные голоса ущелье.
И мне навсегда запомнились это полное звуков ущелье и два трубных голоса, словно проигравшие в нём зорю.
Васька
Мы играли в саду за домом, когда вернулись охотники. С террасы закричали:
— Бегите скорей, посмотрите, кого привезли!
Мы побежали смотреть.
По двору, описывая круг перед крыльцом, проезжали одна за другой телеги. На них были шкуры зверей, рога диких козлов и кабаньи туши. Отец шагал у последней телеги, а на ней, на передке, сидел, сгорбившись и озираясь по сторонам… тигрёнок. Да-да, самый настоящий тигрёнок! Усталый, покрытый пылью, он ухватился когтями за край телеги и так протрясся по всему двору. А когда лошадь остановилась перед крыльцом, где стояло много людей, он испугался, попятился и растерянно оглянулся на отца.
— Ну вот, Васюк, и приехали! — сказал ему отец.
Он взял тигрёнка на руки и отнёс его на террасу.
Тигрёнок был такой необычный, что мы тоже растерялись.
— Не надо его на террасу! — закричала Наташа, самая маленькая из нас. — Там мои игрушки…
— Тигры не едят игрушек, — сказала Юля.
Она подумала и добавила:
— Придётся его хорошенько кормить, а то как бы не стал кусаться.
— Да, уж это вам не котёнок какой-нибудь.
— А глаза у него какие большие… и хвост… Заметили хвост? Волочится прямо по земле.
— Ну уж и «по земле»! Всегда прибавишь.
— А давай посмотрим!
Мы гурьбой, толкая друг дружку, поднялись на террасу.
