Григорий Медынский - Повесть о юности
— Да. Раньше, бывало, он на это никакого внимания не обращал, а теперь — давно ли у нас баня-то была, а нынче опять спрашивает.
— Дала?
— Дала.
— Ну, правильно!.. Давно замечаешь-то?
— Не сказать, что давно, а… замечаю! И о носках у меня разговор с ним был. Носки запросил — в клетку.
— Д-да-а… — неопределенно протянул Федор Петрович. — Доглядывай!
— Доглядывай!.. — недовольно повторила Ольга Климовна. — Парень не девка. С дочерью я бы поговорила, а с сыном…
— Да-а!.. — Федор Петрович задумался. — А как об этом заговоришь-то? Дело тонкое!
— Главное — не вовремя! — не отвечая на его мысли, сказала Ольга Климовна. — Тут самые экзамены подходят, а он…
— Да это не по расписанию делается!.. А так, конечно, не вовремя!
По-разному пробовал подходить к этому делу Федор Петрович.
— Что это, брат, ты смотришь в книгу, а видишь, пожалуй, фигу?
— Да нет… Это я так… Я повторяю… в уме…
— То-то!
—…А с чего это у тебя тройка-то вдруг выскочила? Давно не было. Учился-учился, все хорошо было — и вдруг тройка!
— Да так получилось!..
— Смотри!
—…А что это, я гляжу, у вас собрания за последнее время зачастили? Перед экзаменами-то надо бы пореже, а они чаще стали.
Приходилось объяснить, почему неожиданно в самом деле выскочила тройка по истории и почему собрания стали чаще… Борис не мог понять: случайные это разговоры или отец о чем-то начинает догадываться? Больше же всего поражало его то, что отец все угадывал. Борис действительно в тот момент смотрел в книгу, а видел… Со страниц учебника литературы ему в это время улыбалось лицо Тани, такое же милое и родное, как при последней встрече. И тройка по истории… Она, конечно, не просто так получилась — Борис это хорошо понимал. И насчет собраний отец очень метко подметил, даже до удивления!
А тут, как нарочно, по радио передают румынскую народную песню:
Как расстанусь я с тобой,
Все вдруг станет пусто,
Без тебя — и дом пустой
И на сердце грустно…
Истома одна!
Примерно такими же переживаниями делилась с ним при свиданиях и Таня — что из головы почти никогда не уходит мысль: «Когда увидимся снова? Скорей бы!»
— А сейчас собираюсь к тебе, мама посмотрела на меня и говорит: «Смотри не опоздай!» — «Куда?» — спрашиваю. «Да куда идешь-то!» И улыбнулась. И так улыбнулась, точно ей все-все давно известно. Неужели известно? А?.. Я так покраснела, прямо не знаю! А мне так стыдно, что приходится врать!
Они вместе подумали и вместе решили: нельзя, чтобы любовь мешала работе.
«Говорят, что любовь отражается на учебе, — убеждал себя Борис. — Почему? Должно быть наоборот. «Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне». И если я по-настоящему люблю, то и я интересуюсь ее успехами и она моими. Я должен работать еще лучше, чем прежде, и у меня должно быть такое чувство, точно она следит за моей работой. Так как же я могу учиться хуже?»
Таня в разговоре с ним вспомнила слова Чернышевского:
«Только тот любит, кто помогает любимому человеку возвышаться до независимости. Только тот любит, у кого светлеет мысль и укрепляется от любви».
Прямо ни с ним, ни с ней родители так и не поговорили — дело действительно тонкое! Но по намекам, по взглядам, улыбкам родителей было ясно: ими понято все и понято как нужно. А они своими внутренними, почти уже окрепшими силами тоже находили правильные пути в решениях возникших перед ними вопросов.
Любовь — это сила в жизни, хорошая, верная любовь — источник радости, подвигами счастья. Без нее тускла самая содержательная жизнь. Но ошибается тот, кто разменивает ее на мелкую монету легких увлечений. Любовь должна возвышать людей, вдохновлять их на деятельность, на труд, на борьбу. Человек, который видит в любви только забаву, никогда не познает чувства настоящей любви, такой, которая делает и жизнь и людей прекрасными.
Это еще не было их убеждением, но они так чувствовали, и, не зная, как нужно им теперь жить и что делать, они постановили самое простое и, казалось им, самое главное — не целоваться. Пока не сдадим все экзамены — не целоваться! И не гулять по темным переулкам!.. Что-то еще намечали они себе — такое же наивное и важное, чтобы сохранить свою любовь такой, какой она должна быть. Таня подарила Борису книжку «Строительное черчение». Он тоже ходил по книжным магазинам и высматривал, какой бы книгой по биологии ответить на этот жест трогательного внимания и умной заботы. Они стали присматриваться к жизни, и то, что видели, примерять к себе и делать из этого свои выводы:
— Любить — это не значит быть вместе, это значит — идти вместе. Да?
Прищуренные глаза Тани смотрели на него прямо, как бы стремясь проникнуть в его потаенное, но ничего потаенного не было — Борис так же искренне и прямо говорил: «Конечно, да! Конечно, идти, а не быть, — идти и стремиться!»
А иногда вдруг разболтаются о пустяках, о прошлом. Да! У них уже есть прошлое: как он сбежал от нее на катке, как она считала его грубым невежей и кто кого первый полюбил.
— А знаешь: я так и думала! — говорила Таня. — Вижу, ты то одну провожаешь, то другую, а я не верила!
— А я боялся! Когда ты с Прянишниковым танцевала, — не могу! Думаю: будь что будет, ладно! Выхожу, а тебя нет!
— А я вышла нарочно раньше и жду. Стараюсь убедить себя, что я кого-нибудь из подруг жду, чтобы вместе идти домой. Но на самом деле этого я больше всего боялась. И вдруг — ты!
— А я…
И в этих бесконечных, взволнованных «а я» заново переживались все перипетии того, как тайное делалось явным, невозможное — возможным.
И наконец — тот памятный вечер, когда все стало явным.
— Почему ты тогда убежал?
— Сам не знаю… А потом испугался!
— Чего?
— Думал — ты обиделась!
— Глупый!
— А ты не обиделась? Правда?
— Обиделась!.. Оглянулась, а тебя и след простыл. На катке убежал и тут убежал! Да ты трусишка!
Борис понимал шутку и улыбался. Он хорошо помнил свое состояние на другой день после того вечера: «То, что было, — было?» — спрашивал он себя и отвечал: «Было!» — и не знал, радоваться ему или бичевать себя. И вдруг — записка. Записка о том, что девочки предлагают мальчикам совместно просмотреть новую кинокартину, но подписана она Таней Деминой и адресована Борису. Все страхи сразу кончились, и в кино они уже сидели рядом.
Да! Целая история…
Нужно рассказать и об Ире Векшиной — пусть знает Таня обо всем. А Таня, в свою очередь, рассказывает о себе, о том, как, начитавшись книг, она в седьмом классе решила, что у нее тоже, как у всех порядочных героинь, должен быть герой.
— И выбрала я, знаешь, кого?.. Ну, такого, вроде Васи Трошкина! Он отчаянно дрался с ребятами и курил. Этим и понравился — казался настоящим мальчишкой, с характером. А потом я узнала, что он остался на второй год, и дала ему отставку. И знаешь, так смешно получилось!.. Я с серьезным видом решила с ним объясниться: «Мы с тобой больше не должны встречаться, потому что мы разные, не подходим друг к другу», ну и что-то еще в этом роде. Одним словом, как в книге! Он смотрел-смотрел на меня, потом засунул два пальца в рот, как свистнет — и был таков!
Таня рассказывает и смеется, и тоненькая жилка дрожит у нее под глазом.
То заговорит о серьезном, жизненно важном.
— Я люблю биологию, а вот кем быть — не знаю! — жалуется Таня. — Я не хочу уходить от жизни, забиваться куда-то в кабинет, мне хочется принести как можно больше пользы людям. Но кем мне быть, чтобы принести эту пользу? А если я буду просто учительницей?
— Ну и что ж?.. — говорит ей на это Борис. — Хорошей учительницей быть — разве это плохо?
— А выйдет из меня учительница? Подходит это мне или не подходит?
А то вдруг прорвется другое…
— Ты представляешь — в деревне, в лесу, зимой… Только что выпал снег, и все как в сказке! Березы стоят сквозные, точно шелком вышитые. И елки — разлапистые, мохнатые, заваленные снегом. Тряхнешь их, и он повалился глыбами. А когда все это освещается луной — ах, какая это красота! Диво! Не верится, что это есть!..
— Ты очень любишь природу?
— Очень. Особенно лес, особенно зимой! Если бы я была художницей, я нарисовала бы картину «Выпал снег».
— А такие картины есть, — заметил Борис.
— Есть. Но то, что я видела в природе, ни на одной картине я не нашла. Я еще девчонкой была, у дедушки гостила. Помню, снег выпал в одну ночь, и обильный-обильный, сразу все завалил, все преобразил. Днем после этого чуть-чуть подтаяло, а к вечеру ударил мороз. И все застыло! Около деревни у нас овраг был, глухой, заросший, а по нему шла тропка. Ах, если бы ты видел это! Ты представляешь — кустарник, заросли, и все белое, сверкающее! Да ни на какой картине это и нельзя изобразить, а изобразишь — не поверят. Ты наблюдал это? Бывает в природе такое: какой-нибудь закат или облако необыкновенной формы. Нарисуй — не поверят! Наблюдал?.
