Фазиль Искандер - Кролики и удавы. Созвездие Козлотура. Детство Чика (сборник)
– Тут чубом не отделаешься, – сказал Чик. – Ты думаешь, зачем я ездил в горы? Я в шайке. Там бывают нужны такие пацаны, как я. Я пролезаю в форточку, а потом изнутри дома открываю двери.
Чик не учел, что в южных домах, в Абхазии, вообще не бывает форточек. Но и мальчик от страха, видно, об этом не подумал.
– Но сейчас мы ездили в дремучий лес, – сказал Чик, – чтобы казнить одного предателя. Наши люди здесь, в автобусе. Они одеты под крестьян.
– Как казнить? – тоскливо спросил мальчик.
– Казнить самой страшной казнью, – сказал Чик, – он предал милиции малину.
– Какой казнью? – почти рыдающим голосом спросил мальчик, все так же упорно продолжая смотреть в окно.
Чик хотел сказать, что его разорвали, привязав к двум деревьям. Но потом отказался от этой мысли. Местные деревья были не настолько гибки, чтобы их наклонять друг к другу. Он хотел, чтобы все было правдоподобно. Он вспомнил менее свирепую, но более изысканную казнь.
– Привязали его голого к дереву, в дупле которого осиное гнездо, – сказал Чик, – теперь его осы закусают до смерти. Ты представляешь? Ты висишь, а тебя день и ночь кусают осы. Потом глаза ему выклюют вороны, а тело сожрут медведи и волки…
– Шакалы тоже? – горестно полюбопытствовал мальчик, продолжая смотреть в окно.
– Шакалам тоже кое-что перепадет, – сказал Чик, – они будут догрызать косточки.
Потом Чик бодро, со множеством подробностей рассказал мальчику, как родственник Ясон, забравшись ночью в чужую квартиру, вынужден был убить проснувшегося хозяина. Все было так, как рассказывал Ясон, с той только разницей, что Чик первым влезал в окно, а уж вслед за ним Ясон. Чик долго и вдохновенно рассказывал об этом.
На следующей остановке мальчик вдруг встал и, наконец повернувшись к Чику бледным лицом, попросил его:
– Пропусти, пожалуйста, мне сходить.
Чику стало жалко мальчика, но он уже не мог остановиться. Изо всех сил ухватившись за железную перекладину переднего сиденья, он преградил ему путь.
– Сиди, – приказал Чик, – дольше будешь ехать, дольше будешь жить.
Мальчик покорно сел. Автобус поехал дальше. Тут Чик выложил ему условия предстоящей драки. Можно на кулаках. Можно и на ножах. У Чика, оказывается, два ножа. И он благородно предоставляет мальчику право выбора оружия. Драка должна произойти у обломков приморской крепости. Без свидетелей. Кстати, недалеко от того места, где мальчик трепал его за чуб, а Чик вынужден был терпеть, потому что нельзя было рисковать: в ту ночь предстояло Дело.
На следующей остановке мальчик, побелев как бумага, снова встал и пролепетал, что ему надо сходить. Чик прекрасно знал, что ему не надо сходить. Он снова изо всех сил сжал перекладину переднего сиденья и преградил ему путь. И мальчик покорно сел.
Но вот автобус въехал в город, доехал до остановки и затормозил. Люди стали выходить. Чик немного растерялся, он не знал, как быть дальше. Уже многие люди вышли, а Чик все сидел, и мальчик замер в ожидании своей судьбы.
– Чик, ну что ты там завозился! – крикнула тетя Лена на весь автобус и стала приближаться к нему. Она властно протянула ему своей богатырской рукой петуха и курицу. И Чику ничего не оставалось, как встать и, осторожно взяв сначала в правую руку петуха, левой зажать лапки курице. Он почувствовал, что для знаменитого, хоть и маленького разбойника у него сейчас довольно глупый вид. Принимал участие в страшной казни – и на тебе петуха и курицу!
Теперь мальчик глядел то на Чика, то на петуха и курицу и словно просыпался от летаргического сна. Образ, нарисованный Чиком, как-то не вязался с обликом мальчишки, которому женщина, правда, с могучими руками, небрежно сует петуха и курицу с перевязанными лапами. Нет, человеку такой профессии не суют в руки петуха и курицу. А если даже и сунули, он должен был со смехом бросить их в лицо тому, кто сунул. И было совсем непохоже, что Чик может бросить этой женщине в лицо петуха и курицу.
– Я тебе прощаю все, – сказал Чик, стараясь опередить пробуждение мальчика, – только не имей привычки дергать за чуб незнакомых пацанов. Можешь не на того нарваться… А это так… Для понта…
С этими словами Чик слегка развел руками, и тут петух вдруг взорвался, захлопал крыльями, заклокотал и неожиданно укусил Чика возле колена. Было больно так, как будто петух вколотил гвоздь в голень Чика! Было больно так, как будто бы сто ос ужалили его одновременно в одно и то же место! Но мальчик, все еще просыпаясь от летаргического сна, глядел на Чика, и Чик выдержал боль, он не вскрикнул и даже не взглянул на место укуса. Он только отвел подальше от ноги петуха.
– У тебя кровь, – вдруг сказал мальчик и кивнул на ногу Чика.
Чик небрежно опустил глаза. В самом деле струйка крови поползла по голени. Чик поднял глаза и сказал:
– Разве это кровь…
Мальчик теперь с разинутым ртом уставился на Чика. Было похоже, что выход из летаргического сна был приостановлен.
– Чик, что ты там остолбенел? – крикнула тетя Лена уже с улицы. Чик спрыгнул с подножки и легко догнал ее. Он шел быстро и плавно, стараясь не расплескать гнев петуха. Он больше не чувствовал себя оскорбленным этим мальчиком. Он даже удивлялся, почему ему так больно было вспоминать, как этот мальчик потрепал его за чуб.
Каким наглецом тот был на пляже и каким покорным стал в автобусе! Конечно, Чик его довел. Но ведь, еще ничего не зная о разбойничьих подвигах Чика, он уже отвернулся к окну, чтобы Чик его не заметил. Значит, уже боялся.
Чик посмотрел на ногу. Боль все еще слегка пульсировала. Полоска крови начала подсыхать. И вдруг Чика поразило неожиданное открытие. Это он, всевидящий, наслал на Чика укус петуха, потому что Чик переусердствовал, пугая этого мальчика. А год назад наслал на Чика этого же мальчика, потому что тогда Чик переусердствовал, размечтавшись о блаженном почесывании своей спины. Как все связано! Вот мудрость того, кто все видит и слышит, да не сразу раскумекаешь, что к чему! Для этого надо иметь хорошую черепушку. Что-что, подумал Чик, а кумпешка у меня работает. Но тут Чик вдруг осекся, догадавшись, что может грянуть наказание за хвастовство, да и петух подозрительно встрепенулся и клокотнул.
Возмездие
Чик стоял рядом с дядей Алиханом, продававшим сласти у входа на базар, когда с базара вышел Керопчик с тремя друзьями. Чик сразу почувствовал, что Керопчик и его друзья очень весело настроены и что это не к добру.
Они выпили на базаре чачи, и желание повеселиться настигло их у выхода с базара. Чик это сразу почувствовал.
– Хош[1] имею пошухарить, – сказал Керопчик и остановился вместе с друзьями.
Слева от входа под навесом лавки стоял Алихан со своим лотком, набитым козинаками и леденцами, а справа от входа расположился чистильщик обуви Пити-Урия.
Только что прошел дождь. Пережидая его, Чик остановился под навесом возле Алихана, но уже сверкало солнце, и Чик собирался уходить домой, когда появился Керопчик со своими друзьями.
Небольшого роста, коренастый, Керопчик посмотрел вокруг себя своими прозрачными глазами безумной козы. Сначала он посмотрел на Пити-Урию, который барабанил щетками по дощатому помостику, куда клиенты ставят ногу, но под взглядом Керопчика перестал стучать.
Керопчик перевел взгляд на Алихана и, решив, что с Алиханом ему интереснее повеселиться, подошел к нему.
Чик почувствовал тревогу, но Алихан почему-то ничего не почувствовал. Высокий, сутуловатый, он стоял над своим лотком, уютно скрестив руки на животе.
– Салам алейкум, Алихан, – сказал Керопчик, еле сдерживая подпиравшее его веселье.
Чик понял, что Керопчик уже что-то задумал. Друзья его тоже подошли к Алихану, весело глядя на него в предчувствии удовольствия. Алихан и тут не обратил внимания на настроение друзей Керопчика.
– Алейкум салам, – отвечал Алихан на приветствие, голосом показывая неограниченность своей доброжелательности.
– Ты почему здесь торгуешь, Алихан? – спросил Керопчик, словно только что заметил его лоток.
– Разрешениям имеем, Кероп-джан, – удивляясь его удивлению, отвечал Алихан.
– Кто разрешил, Алихан?! – еще больше удивился Керопчик, подмигивая друзьям, уже корчившимся от распиравшего их веселья.
Алихан и на подмигивание его не обратил внимания.
– Милициям, Кероп-джан, – ответил Алихан, слегка улыбаясь чудаческой наивности Керопчика, – начальник базарам, Кероп-джан.
– У меня надо разрешение спрашивать, Алихан, – назидательно сказал Керопчик и легким толчком ноги опрокинул лоток. Стеклянная витрина лотка лопнула, и часть сладостей высыпалась на мокрую булыжную мостовую.
Керопчик и его друзья повернулись и пошли к центру города. Они шли, подталкивая Керопчика плечами и показывая ему, как это он здорово все проделал.
Алихан молча смотрел им вслед. Губы его безропотно шевелились, а в глазах тлела тысячелетняя скорбь, самая безысходная в мире скорбь, ибо она никогда не переходит в ярость.
