Павел Головин - Как я стал летчиком
Я посмотрел на часы. Мы летали уже восемь с лишком часов. Подумал, что начальство приказывает садиться потому, что немцев я уже обогнал: они ведь только семь часов пролетали.
Повел планер на посадку. Навстречу мне бежали люди. Впереди всех бежал командир состязаний и еще издали кричал:
— Зачем же вы сели?
Оказывается, немцы пронюхали, что я хочу их обогнать, и решили не сдаваться.
Утром, когда я поднялся в воздух, в тот же самый день, только на час раньше, в Германии поднялся на планере немецкий планерист. Он пролетал девять часов и, когда сел, послал телеграмму об этом в СССР.
Получили телеграмму, когда я еще был в воздухе. Но как мне дать знать, что немцы опять впереди и нужно летать как можно дольше?
Решили послать в воздух еще планер и приказали планеристу крикнуть мне, чтобы я не садился до той поры, пока не дадут снизу сигнала.
Планерист кричал мне:
— Садись после сигнала!
А я расслышал только одно слово: «садись» — и сел…
Сами понимаете, как мне было обидно! Даже затосковал с горя. Потом подумал: время еще есть, дней впереди много.
И решил:
— Все равно обгоню!
Одна беда: от долгого неподвижного сиденья в кабине разболелись ноги. Прямо терпенья нет! Едва дошел до дома. Отдыхать пришлось не много.
На другой день вылетели мы с Федей еще до рассвета. И решили летать до самой ночи, Покажем мы немцам, как умеют летать советские планеристы!
И оконфузились… Нас подвела погода. Совершенно не было ветра. Куда ни сунемся, всюду жмет нас к земле нисходящий поток.
Промучились так часов пять. Вижу, дело скверное!
Дольше летать невозможно. Планер летел низко-низко, и я очень боялся зацепить в темноте за какой-нибудь забор. Внизу — тьма. Земли не видно.
Вдруг крылья планера зашуршали по верхушкам кустов, потом что-то треснуло. Планер перевернулся, и мы оказались на земле. Все это в какую-нибудь минуту…
Вылезли мы с Федей из-под планера и стали дожидаться рассвета. Впотьмах ведь никак не узнаешь, сломался планер или нет. Когда рассвело, то увидели, что планер перевернулся, но цел.
Значит, все в порядке. Еще полетаем!
Утром за нами прислали лошадей, и они поволокло планер на гору. А мы с Федей пошли спать.
Прошло еще несколько дней, прежде чем нам разрешили опять лететь. Вместе с нами выпустили с воздух еще планер.
Кто-нибудь из нас двоих должен обогнать немцев. Без этого на землю не возвращаться.
Весь день мы пролетали рядом. А когда стало смеркаться, потеряли друг друга из виду.
Чтобы как-нибудь не столкнуться впотьмах, я зажег на крыльях планера электрические лампочки — зеленую и красную.
Федя сидел на своем месте за моей спиной и спокойно спал.
Он в последнее время так привык летать, что, нисколько не тревожась тем, что висит в воздухе на высоте в полкилометра, храпел в обе ноздри. Даже завидно было. Ему ведь можно спать, а мне польза.
Когда совсем стемнело, мой пассажир проснулся, зевнул, потянулся, спросил, который час, заглянул через борт вниз и запел:
Ах, ты ноченька, ночка темная…
Смешной этот Федя!
Спел песенку, потом вытащил из кармана сухарь и принялся хрустеть им.
— Эй, кучер! — крикнул мне Федя. — А, должно быть, мы высоко. Смотри, как тускло горят костры внизу.
Я посмотрел на альтиметр, стрелка показывала семьсот метров. Так высоко мы за весь день не были. Высота все прибавлялась. Мы стали, как говорят планеристы, «пухнуть».
— Федя, — сказал я, — полетим к морю!
— Чего? — забеспокоился мой не особенно храбрый пассажир. — А чего там делать?
— А просто так — посмотрим его ночью… Надоело на одном месте кружиться…
— И не думай! Я тебе такое покажу море… Летаешь ведь? Ну и летай! А море — не нужно. Я его сам посмотрю завтра, когда на земле буду. Так спокойнее… А то ишь что вздумал! Залетел нивесть куда и хочет море разглядывать! Я тебе погляжу! — погрозился Федя напоследок.
— Ты, Феденька, трус! — засмеялся я.
— Не твое дело! Я для тебя кто?
— Пассажир.
— Совершенно верно. А ты для меня кучер. Значит, слушайся! Что же это получится, если кучер повезет пассажира, куда ему совсем не хочется? А я не хочу к морю лететь. Значит, точка! Я не хочу никакого моря! Еще свалишься, и плавай с рыбами, пока не утонешь…
Я, однакоже, не послушался и повернул планер в сторону моря.
Федя совсем взбесился! Он страшно ругался. Потом, видя, что это не помогает, схватил меня сзади за воротник в принялся колотить кулаком по затылку, приговаривая:
— Поворачивай! Поворачивай!
Делать нечего, повернул обратно.
Пассажир мой успокоился, спел еще одну песенку, а потом захрапел…
Тогда я повернул-таки планер к морю.
Через полчаса в стороне показались огни города. Это Феодосия.
Пролетел над портом, прислушался — город засыпал. Тихо. Дальше начиналось море.
Понятно, я ничего не видел внизу. Только еле-еле доносился до моих ушей шум прибоя.
Над морем я пролетел несколько километров. Потом решил повернуть обратно. Над городом сделал несколько кругов и полетел к мосту посадки.
В это время проснулся Федя.
— Где мы? — спросил он, протирая глаза.
— Опоздал, Феденька, полюбоваться морем!
— Врешь!
— Не врешь! Оглянись — сзади Феодосия! Видишь огни?
— Ну, брат, хорошо, что я не проснулся над морем! — проворчал пассажир. — Я бы тебе задал перцу!
Федя долго ворчал, потом съел все, что оставалось у него в карманах, и успокоился. Мне же ни крошки не дал!
Скоро я увидел огни костров внизу. Посадка!
Когда мы сели, раздалось громкое «ура».
Кричали летчики, планеристы, конструкторы…
Мы с Федей пролетали одиннадцать часов и больше чем на два часа обогнали немцев.
На другой день я получил телеграмму от Климента Ефремовича Ворошилова.
Народный комиссар поздравлял меня с победой.
Глава XII
СИБИРСКИЕ РАССКАЗЫ
Вернувшись из Крыма, я снова принялся учить курсантов.
Сказать откровенно, мне это занятие очень надоело. Скучно! Мне хотелось летать далеко и долго. А в школе — нельзя. Летай, пожалуйста, над аэродромом. А дальше никуда.
Стал я думать, как бы переменить работу.
Скоро мне пришлось познакомиться с полярным летчиком Анатолием Дмитриевичем Алексеевым. Рассказал он мне об Арктике.
И с тех пор неудержимо потянуло меня туда. Манили к себе необъятные просторы, глухая тайга, угрюмый северный океан, незаходящее солнце, вечные льды, белые медведи… Стал я мечтать о полетах в Арктику.
Бросил школу и перешел на работу летчиком в полярную авиацию.
С тех пор вот уже пять лет я — полярный летчик. За это время много было со мной всяких случаев. Всего не расскажешь в одной книге. Поэтому остановлюсь только на самом интересном.
_____Вот, например, такой случай. Летели мы на большом морском самолете в Карском море. Наш самолет был гидропланом. Он мог садиться только на воду и взлетать с нее же. На таком самолете можно не только летать, но и плавать, как на глиссере. Внутри него просторно и светло, как в комнате. Кроме двух летчиков, которые по очереди вели самолет, там были еще два механика, на обязанности которых лежало следить за работой моторов, и штурман, отмечавший на карте направление, по которому должен лететь самолет.
Итак, мы летели над морем, держа курс на остров Диксон.
За штурвалом самолета сидел летчик Матвей Козлов. Вдруг он заметил, что наш компас не работает. Что с ним случилось, неизвестно. Только стрелка стоит, как мертвая!
Матвей со злости колотил по несчастному компасу кулаком. Толку никакого. А без компаса, вы знаете, ни плавать, ни летать нельзя. Как же узнаешь, в какую сторону летишь? Вез компаса сейчас же заблудишься. Хорошо, что мы были недалеко от берега.
Повернули обратно и стали искать тихое местечко, где бы сесть и починить компас.
В океане гулял шторм. Огромные волны накатывались на голый, каменистый берег и отступали, оставляя на скалах комья белой пены. На такие волны нельзя садиться — разобьешь самолет. А садиться непременно нужно — у нас мало оставалось бензина.
Наконец Матвей увидел какую-то речку, впадавшую в океан, и решил посадить машину в ее устье. Нам казалось, что волны не заходили в реку.
Матвеи выключил моторы и стал снижаться. Едва коснулись воды, как машину подбросило вверх. Волны так яростно колотили самолет, что казалось, нас бьет о камни и вот-вот разобьет в щепки.
Пришлось снова дать моторам полный газ и подняться в воздух.
Положение становилось отчаянным: и лететь нельзя без компаса и садиться некуда.
Еще через полчаса полета увидели недалеко от берега стоявший на якоре большой пароход, а рядом с ним баржу. Это было для нас спасением. На пароходе, наверное, есть бензин, необходимый для наших моторов. Там же мы могли бы починить компас.
