Малгожата Мусерович - Целестина, или Шестое чувство
— О господи! — сказала мама.
— А отец — прямо лорд, клянусь. Все время сидел в кресле в стиле Людовика Шестнадцатого и читал Руссо.
— Почему ты считаешь, что лорды читают Руссо, сидя в креслах в стиле Людовика Шестнадцатого? — спросила мама, пытаясь скрыть, какое впечатление произвели на нее слова дочки.
— Наш дедушка тоже читает Руссо, — вмешалась Цеся в порыве местного патриотизма.
— Дедушка! — фыркнула Юлия. — Дедушка читает Вольтера. Кроме того, он читает ради пополнения своего образования, а тот, представь себе, просто наслаждается.
— Юлька! — хором закричали из комнаты.
— Иду! — сладким голоском откликнулась Юлия. — Так что помните, прошипела она, адресуясь главным образом к Цесе, — все должно быть на уровне. Цеська, прибери кухню, чтобы мне не пришлось краснеть. Мама, извини, конечно, но… ты бы не могла надеть свое красивое платье…
Мама язвительно усмехнулась, и ее черные глаза весело блеснули.
— С воротничком вот беда, — сказала она. — К этому бы платью да брабантские кружева, n'est pas?[4]
— Юлька! Юль-ка! — скандировали в комнате.
Юлька повернулась, грозно сверкнула смоляными глазами и исчезла. Маму вдруг осенило.
— Знаю! — прошептала она. — Знаю! Я знаю, где машинка!
— И где же? — поинтересовалась Цеся.
— Это я по ассоциации с графиней и коврижкой… Сама же осенью спрятала ее в старую форму для коврижки и поставила на полку под лестницей.
И мать с дочерью, не сговариваясь, одновременно устремились к двери, ведущей на чердак. И действительно, в нише под лестницей лежала завернутая в бумагу пропажа.
— Но это же мясорубка! — заметила Цеся.
— Мясорубка для мака, — популярно объяснила мама. — Беги к Юле, скажи, что через две минуты можно начинать. Кстати, не понимаю, почему они из этого устраивают целое представление?
Прибранная кухня выглядела вполне прилично. Мама положила мясорубку на стол и побежала в дальнюю комнату за горшочком с многоножкой, который должен был придать скромному интерьеру более торжественный вид. Однако, возвращаясь, она услышала голоса Юлиных друзей, доносящиеся уже из кухонных недр, вследствие чего отставила многоножку за ненадобностью и на цыпочках подкралась к двери, чтобы поглядеть на этого замечательного Толека.
Она увидела кудлатого лупоглазого блондинчика с большими розовыми ушами, и ее материнское сердце сжалось от разочарования. Как ее прелестная дочка — и этот смешной гномик? Несчастная Юлия, где у нее глаза? Ну нет! Лучше уж второй, бородатый, хотя тоже, пожалуй, мелковат…
Впрочем, какой он ни есть с виду, этот блондинчик, а личность явно незаурядная. Мама Жак убедилась в этом, едва он заговорил. Голос у Толека был мощный и звучный, хотя и совсем не громкий. И все сразу умолкали, глядя на него с уважением.
— Ну так что, начнем? — сказал он. — Мне скоро уходить, мама ждет.
— Да, да, начнем, — поддержала его Юлия с притворным оживлением. — А завтра я всех приглашаю на пирог с маком! — Ее пламенный взор, устремленный на Толека, говорил: «Тебя приглашаю», и у мамы Жак опять сжалось сердце. И она решила полюбить Толека, невзирая на розовые уши.
Юлия, не отрывая глаз от своего белобрысого, прикрутила мясорубку к столу.
— Готово, — объявила она и взялась за решето с маком.
В эту минуту мама Жак сообразила, что не успела помыть мясорубку.
«В конце концов, — подумала она, немного пыли в пироге с маком…» Однако в душе у нее шевельнулось недоброе предчувствие.
— Симпатичная рыжеволосая Кристина накладывала мак в мясорубку. Толек крутил ручку. Первые обороты дались ему с трудом.
— Погоди, погоди, — сказала Кристина, глядя на решетку мясорубки, — там что-то застряло…
Если б Юлия обладала даром предвидения, она бы немедленно придумала для своих друзей другое развлечение. Мама Жак замерла под дверью. Рыжеволосая Кристина разобрала мясорубку, и вдруг кухня огласилась всеобщим воплем отвращения.
— Что это! — перекрыл всех страшный голос Юлии.
— Дохлая мышь, — ответил Толек, исследуя останки с холодным любопытством ученого. — Совершенно высохшая. Юль, откуда ты взяла такую мумию?
— Приятного аппетита, — сказал бородач и загоготал.
Воцарилась неловкая тишина. Бородач, внезапно смутившись, кашлянул и начал забавляться вилкой.
Сильное напряжение, владевшее Юлией уже несколько часов, неминуемо должно было разрядиться каким-нибудь взрывом. Позорная находка в мясорубке послужила последним толчком: Юлия истерически расхохоталась, но смех быстро сменился не менее истерическим плачем. Гости повертелись еще минутку на кухне и после нескольких безуспешных попыток успокоить ее или рассмешить удалились, разводя руками.
Рыдающая Юлия осталась одна, если не считать покойницы мышки в мясорубке и притаившейся за дверью мамы.
11Рождественский вечер получился невеселый. После вчерашнего происшествия Юлия погрузилась в состояние глубочайшего уныния, и ощущение безысходности передалось остальным членам семьи. Один Бобик был в прекрасном настроении — он сам зажег все свечки на елке и ухитрился закапать ковер стеарином.
Праздничный ужин, как всегда вкусный, был съеден без энтузиазма, хотя мак в меню практически отсутствовал: только клецки были чуть-чуть посыпаны им сверху. Мясорубка, освобожденная от своего ужасного содержимого, мокла в растворе соды и стирального порошка, хотя было ясно, что в любом случае никто никогда не рискнет ею воспользоваться. И все-таки на следующий день настроение в доме Жаков несколько изменилось к лучшему. Встало чудесное солнце, небо было изумительно синее, и снег заманчиво искрился на белых улицах. Этого было достаточно, чтобы всем стало немного повеселее, а тут еще позвонил Толек и осведомился у Юлии, разумеется «от имени всех наших», как там самочувствие…
— «От имени всех наших», — вздохнула Юлия, вешая трубку по окончании разговора. — Он всегда выступает как представитель коллектива. — И снова вздохнула, хотя лицо ее слегка просветлело.
— Он непременно в тебя влюбится, увидишь, — поспешила утешить дочку мама. С момента злополучной истории в кухне ее мучили угрызения совести: ведь вымой она мясорубку, на пути ее ребенка к счастью не возникло бы никаких препятствий.
Юлия опять помрачнела.
— Толек никогда в меня не влюбится, — сказала она пророческим тоном. — У него всегда будет возникать в памяти дохлая мышка в мясорубке.
Цеся собрала со стола посуду, оставшуюся от обеда. Уставляя тарелки на поднос, она напряженно думала о своем. С утра ее просто разрывали сомнения: идти или не идти на свидание с бородачом? Многое было против встречи с незнакомым донжуаном. Однако Целестина опасалась, что упустит первый и, возможно, единственный в жизни случай пойти на свидание.
Отнеся поднос на кухню, Цеся заперлась в ванной и, стоя там перед зеркалом, предалась печальным размышлениям. Если она явится на свидание, бородач будет разочарован, поскольку без косметики Целестина выглядела тем, кем была: шестнадцатилетней закомплексованной школьницей. Отсюда вывод — надо прибегнуть к помощи косметики. Но как раз этого Цеся не собиралась делать, ибо, если бородач и есть Тот Единственный, Суженый, Тот, что Навсегда, он должен увидеть ее, так сказать, «в натуральном виде», во всей ее скромной сути. Она поступит честно — обойдется без косметических ухищрений, и, если он влюбится в нее такую, какая она есть, это и будет та самая настоящая, чистая любовь. Единственно и исключительно.
Так как же быть: идти или не идти?
«Разумеется, идти», — подумала Цеся, после чего ею снова овладели сомнения.
А собственно, почему бы не посоветоваться с родными? Пусть подскажут. В результате Цеся, как всегда, все рассказала домашним, а домашние, как всегда, приняли ее заботы близко к сердцу.
— Может так случиться, что ты в него влюбишься? — испытующе спросила мама.
Цеся вопреки своему убеждению заявила, что, пожалуй, наверняка не влюбится.
— «Пожалуй» или «наверняка»? — потребовал уточнения отец.
— Наверняка.
— Тогда зачем идти на свидание?
Цеся задумалась.
— Ну, если он захочет cо мной встречаться… будет наконец с кем гулять и ходить в кино…
— Для прогулок могу купить тебе собаку, — мрачно сказал отец.
— А в кино можешь ходить со мной, — самоотверженно предложил дедушка.
— И вообще, нечего договариваться с первым встречным только потому, что тебе надоело быть одной, — решительно заявила Юлия.
— Ну, а если больше никто никогда на меня не посмотрит? — высказала Цеся свои тайные опасения.
— Посмотрит, к сожалению. Спорю на миллион, — заверил ее отец.
— Так что же, идти или не идти?
— Как бы ты ни поступила, потом будешь жалеть, — пригрозил дедушка, начитавшийся Верлена.
