Валентин Рыбин - Берег загадок
— Ну, что ты! За кого меня принимаешь! Бяшим, успокоившись, хмуро выговорил: - И вообще — разве это игра? Только начали играть — и уже драка.
— Мальчики, немедленно помиритесь, — тоном нетерпящим возражения приказала Аннагозель.
— Да я — что, — уныло согласился Генка. — Я запросто. Это Бяшим упрямый, а мне ничего не стоит.
— Кто — я упрямый? — Бяшим ухмыльнулся. — Я всегда готов.
— Тогда подойдите друг к другу и пожмите руки, — сказала Аннагозель.
Ребята молча повиновались. Генка первым подал руку и пошутил:
— Сейчас, когда вся земля залита водой, и отечество в опасности, — нам, как никогда, необходим мир. Надо помириться и с Довраном.
— А ты что, и Доврана поколотил?! — возмутилась Аннагозель.
— Да что ты... Просто он... Просто мы не поняли друг друга.
— Ребята, немедленно пойдемте к нему, — сказала Аннагозель.
— А как же падишах — опять было заупрямился Генка. — Надо бы его вытянуть из баржи. А так, с голыми руками мириться неудобно.
— Ничего, еще как удобно, — твердо выговорила Аннагозель, посмотрев на зеркальную гладь залива. — Царство падишаха стало подводным царством Доврана... Теперь падишах играет с рыбками и с сомами.
— Давайте пойдем, проверим нашу закидушку на сома, которую Клычдурды-ага поставил? — предложил Бяшим.
— Пошли, — согласился Генка. — Но вряд ли можно теперь отыскать тот заливчик.
И, действительно, побродив по берегу, ребята не нашли лагуны, куда ездили на катере с бакенщиком.
— Ладно, — сказал Генка, — пойдемте к Доврану. Ребята поднялись на косогор, то и дело останавливаясь и оглядывая залитое водой пространство, и остановились возле хижины бакенщика. Во дворе царила тишина, если не считать, что квохтали куры. Дверца в дувале, некое подобие калитки, была отворена настежь, и виднелась тахта, Хозяев, вероятно, не было дома. Генка заглянул во двор и. нерешительно позвал:
— Довран, где ты?!
Ответа не последовало. Только в загоне жалким блеяньем отозвалась овца.
— Довран, выйди, не прячься — это мы! — вновь прокричал Генка.
Но вновь услышал баранье блеянье и тревожное кудахтанье кур.
— Да ладно тебе задаваться! Подумаешь, обиделся... Да мы же не знали о половодье, — принялся извиняться Генка. — Ну, выйди, хватит тебе...
Генка, не дождавшись ответа хотел, было, войти во двор, но вдруг услышал за спиной голос Аннагозель:
— Да вон же они — на реке! И Довран, и его отец. Они на катере катаются!
Ребята устремились к обрывистому берегу, глядя в даль, где в слепящих объятиях воды и солнца виднелся БМК. Судя по тому, что он постепенно увеличивался, и потому что рокот мотора становился все четче, катер держал курс к хижине. И вот уже стал ясно различим. И не только катер. Следом за судном плыла какая-то копна — то ли соломенная, то ли из веток. Было видно, что Клычдурды-ага сидит за рулем, а Довран стоит в катере, повернувшись лицом к этой копне. Метрах в трехстах от хижины БМК неожиданно повернул к берегу, как раз к тому месту, где ребята с Клычдурды-ага поставили закидушку, чтобы поймать сома. Копна тоже повернула за катером, и это привело ребят в восторг.
— Ничего себе, вот это да! — первым воскликнул Бяшим.
— Да они что-то поймали! — вскрикнула и Аннагозель.
— По-моему, это чатма — чабанский шалаш! Пойдем — встретим! — позвал и первым помчался к месту, где должен был причалить катер, Генка.
Ребята подоспели в самый раз. Когда они выбежали, спустившись с бархана, к берегу, то увидели то, чего и во сне не приснится. Катер уже стоял, приткнувшись носом в песок, а Клычдурды-ага и Довран стоя рядом, тянули на себя веревку, которая была привязана к копне. Копна приближалась к берегу, да только это была вовсе не копна и не чабанская чатма, а самый обыкновенный, но огромный куст. А еще точнее, сплетение многих кустов и коряг. И на этом кусте металась рыжехвостая лиса.
— Ур-ра, попалась, голубушка! — восторженно закричала Аннагозель. — Ой, какая красивая! А хвост какой!
Клычдурды-ага и Довран, увлекшиеся делом, лишь искоса посмотрели на ребят и опять принялись подтягивать островочек из кустов. Ребята спустились с бархана и тоже схватились за веревку.
— Клычдурды-ага, — спросил Бяшим, — а куда вы ее денете?
— Никуда мы ее девать не будем, пусть спокойно живет, — ласково отозвался бакенщик. — Видите, как она напугана, бедняжка.
— Еще бы немного и утонула, — сказал Довран. — Она же не одна. Она с маленьким лисенком, вот и не смогла его бросить в беде.
— Ой, посмотрите, и правда - лисенок! — со счастливым смехом закричала Аннагозель.
Крик девочки, казалось, заставил лису принять самые решительные действия. До берега оставалось каких-нибудь шесть-семь метров, и вдруг лиса схватила своего лисенка за шиворот и бросилась в воду. Неся в зубах щенка, она поплыла вдоль берега, к затопленным камышам. Ребята, было, бросились по берегу за ней, но Клычдурды-ага строго остановил их:
— Вернитесь назад, джигиты! Не надо гнаться за ней, она и без того напугана. Пусть бежит — теперь ей ничего не грозит.
Ребята остановились, с восхищением глядя, как метрах в ста ниже по течению выбирается из воды лиса с лисенком. Вот она выкарабкалась из воды, положила щенка на песок, встряхнулась и посмотрела на Клычдурды-агу и его детскую ораву. Посмотрела так, словно отблагодарила за спасение. И Довран пояснил своим друзьям:
— Лиса говорит, что она ничего плохого людям не сделала. Она говорит, что если бы захотела, то всех бы кур перетаскала, но пожалела. Я, говорит, пожалела вас, а вы меня...
— А откуда ты знаешь, что она так говорила? — спросила удивленно Аннагозель,
— А ты сама разве не слышала? — не меньше ее удивился Довран.
— Гена, ты слышал? — спросила девочка.
— Слышал, конечно, — отозвался Генка. — Только два последних слова лисы не разобрал. По-моему, она сказала «спасибо вам».
— Да, кажется, что-то в этом роде, — важно произнес Бяшим, боясь как бы его не обвинили в невежестве и в полном отсутствии слуха.
— Мы с этой лисой давно знакомы, — усмехаясь, сказал Клычдурды-ага. — Еще прошлой осенью она приходила ко мне в гости, просила петушка. Я ей тогда пригрозил: если не перестанешь попрошайничать и подкрадываться к моему курятнику, то придется по тебе выпалить заряд дроби. Лиса хорошо поняла мое предупреждение, вот я и не тронул ее. Пусть живет — ловит мышей.
Ребята озорно засмеялись, и Генка тотчас спросил:
— Клычдурды-ага, а что вы будете делать с этими кустами?
— На топку пойдут. Зажжем огонь в тамдыре, нагреем печку как следует, напечем чуреков. Потом вас всех угостим. А пока, давайте-ка все вместе вытащим этот хворост на сушу, да отнесем его домой.
Ребята шумно приступили к делу...
IV
Паводок на Амударье держался до самых жарких дней. Вода убывала медленно. И медленно менялся, вернее возвращался к прежнему облику ландшафт речной низины. Сначала была только необъятная водяная гладь. Днем она сверкала на солнце, словно разлившееся стекло, и над ней тут и там в синем, потускневшем от восходящего пара небе, кружились целыми стаями стервятники, Много разнога зверья утопил и вынес вместе с илом амударьинский паводок, — стервятникам — полное раздолье. С утра они каждый день начинали кружиться над рекой, затем, заприметив добычу, раздувшийся и уже загнивающий труп волка, лисицы, шакала, джейрана, а то и домашней коровы, спускались за рекой и приступали к пиршеству. Ночью в разливах купалась луна, проделывая от берега до самого горизонта лунные дорожки. То и дело шумно всплескивались, ударяя о воду плавниками сонные, обожравшиеся падалью сомы. Беспрестанно завывали детским плачем шакалы: то ли по привычке плакали, то ли оплакивали своих погибших детенышей.
Много погибло всякой дичи, но и прибавилось еще больше. Было такое впечатление, что вместе с водой прибыло множество уток, поналетело чаек, крылатой мелюзги всяческой — воробьев, синиц, жаворонков. Да так оно и было: вся эта пернатая армия переместилась с юга, следуя тоже, как и стервятники, за легкой добычей. Недоумевали только Генка и Бяшим — почему не все утки улетели на север, выводить птенцов. Но это недоумение у своих друзей очень быстро рассеяла сообразительная Аннагозель. Видя их, сидящих на берегу и пожимающих плечами, она послушала-послушала ребят и высказалась, улыбнувшись мудро:
— Ну почему они должны лететь на далекий север, когда им и здесь хорошо! Если бы я была уткой — я ни за что бы не полетела в холодные страны.
Друзья посмотрели на нее с усмешкой, и Генка сказал:
— Если бы ты была уткой, тебя давно подстрелил завхоз Абдулла.
Бяшим засмеялся, и Генка, видя, что сказал смешное, тоже захохотал.
— И совсем не смешно, — с обидой сказала Аннагозель.— На север улетают только те утки, которым не хватает на юге корма.
