Хейно Вяли - Волчья Лапа
— Две с половиной секунды! — крикнул Хуго, пытаясь перекричать шум ветра и грома. — Честное слово!
Кусты стонали и пригибались к самой земле. Ветер задрал подол рубашки Волчьей Лапы на голову.
— Уматывай, начинается ливень! — крикнул Мейнхард и показал пальцем в небо. Волчья Лапа схватил подол рубашки и затолкал за пояс штанов, затем двумя руками ухватился за древко флага.
— Придурок! — крикнул ему Мейнхард. — Все равно захватим! — И стал расстегивать ворот своей блузы.
Упали первые капли, большие и тяжелые. Они, словно дробь, пробили насквозь блузы и рубашки.
Войско констеблева сына отступило в кусты.
— Следите внимательно! — закричал Мейнхард своим на ухо. — Когда он станет удирать, отберем у него знамя!
Казалось, что вся поверхность земли дрожит от бури и грома. И затем разразился настоящий ливень — серый, плотный, непроницаемый, стегающий, словно выбрасываемый из тысячи брандспойтов.
Закрывая головы руками, глотая стекающую воду, мальчишки в кустах скрючились, стоя на коленях, но, несмотря на это, уже через несколько секунд промокли насквозь.
Буря кончилась столь неожиданно, что слух не мог сразу привыкнуть к наступившей тишине. Но дождь продолжал идти. Спокойный, крупный, теплый. Глухо и гулко, словно утомленный только что пронесшейся бурей, громыхал в отдалении небосвод.
Мейнхард и его бойцы вылезли из кустов. Над землей поднимался пар, в каждой выемке собралась лужица, из которой во все стороны летели, как пыль, брызги и лопались водяные пузыри.
Волчья Лапа, сгорбившийся и замызганный, по-прежнему стоял на знаменном бастионе. Над головой его неподвижно висел намокший флаг.
По спине Мейнхарда пробежала холодная дрожь. — О-ла-ла! — воскликнул он вдруг, глядя в сторону знаменного бастиона, провел рукавом блузы, с которого капала вода, по своему мокрому лицу и коротко скомандовал: — Пошли!
По-прежнему дождило. Это было неприятно, но промокшим насквозь мальчишкам терять было нечего. Сгорбившись и неуклюже растопырив руки и ноги, шли они сквозь кусты, словно подстреленные аисты. Движение согревало и улучшало настроение. Все рытвины, дорожки и улицы были полны чудесных луж.
Когда Мейнхард с товарищами вернулся к сараю Мюльсов, дождь уже давным-давно прекратился. Рихард, с ногами по колено в грязи, подпрыгивал на конце хитро пристроенной, чтобы пружинила, доски, которая каждый раз прогибалась до самой лужи так, что брызги летели в разные стороны.
— Знаете, что я придумал за это время? — спросил он у не менее грязных товарищей. — Конечно, не знаете! Я придумал для захвата крепости самую классическую стратегию!
9
Ночью снова шел дождь. Зато утро было ясным и свежим, и вольный порыв ветра развевал над крепостью флаг.
Волчья Лапа стоял на своем любимом месте — на знаменном бастионе.
Четвертый день подряд стоял он на своем посту в крепости Красных муравьев. Три полных летних дня — долгое время. За это время бодрый полет мысли успеет выиграть десяток сражений и десяток раз представить, как воины гибнут смертью храбрых, защищая знамя. Но за это же время можно успеть впасть в уныние и испытать горечь одиночества. Но такой — полной опасности, самоуничижения и верности знамени — и должна быть жизнь настоящего часового. Поэтому минуты уныния у Волчьей Лапы длились недолго и он был счастлив, что судьба, столь буднично серая и скупая до сих пор, вдруг так щедро позволила ему исполнить долг, милый его сердцу.
Флаг плескался на ветру, и Волчья Лапа стоял на бастионе.
— Эй, Волчья Лапа! Идущие на работу приветствуют тебя!
Это были Красномураш, Раймонд и Рогатка. Прежде чем пойти на работу, Красные муравьи каждое утро являлись в крепость, так же как и после работы первым делом приходили сюда.
— Снова Луи все еще нет?
— Он придет позже.
— А не надоест ли им вот так торчать в крепости? — размышлял Раймонд. — Когда я охранял, мне за один-единственный день тут стало так скучно, что…
— Верные слова! — счел атаман. — Следует хотя бы на один день сменить Волчью Лапу и Луи.
— Нет! — строптиво возразил Волчья Лапа. — Я останусь до конца! А Луи можете взять с собой.
— Не фыркай, Волчья Лапа! — обрезал атаман.
— Ребятам все-таки здорово повезло, — рассуждал Раймонд, — констеблевы парни хотя и приходят на разведку, но всякий раз у них смелости не хватает.
— Тонкие шельмы! — похвалил Рогатка. — Как было с этой метательной машиной. Налаживают, налаживают, а потом выкинут такую шутку, что и не предположишь.
— Хм, а Луи все не идет? — нервничал Красномураш. — Каждое утро Волчья Лапа один. И вечером, когда ни приди, Луи уже нет. Следовало бы его проучить!
— За что? — Волчья Лапа выступил на защиту Луи. Затем заметил строптиво: — По мне, так он вообще мог бы и не приходить!
— Ну-ну, Волчья Лапа! — предупредил его атаман. — Ты не слишком задирай нос!
— Или вы тут сцепились между собой? — поинтересовался Рогатка.
Волчья Лапа словно бы и не слышал вопроса. Лишь смотрел сосредоточенно поверх вала.
— Завтра назначу к знамени новую охрану, — решил атаман. — Не удивительно, если тут кое у кого нервы не выдержат. Пошли, ребята, время не ждет!
— Будь стоек! — Рогатка помахал Волчьей Лапе из кустов своей большой рукой. И Волчья Лапа — хотя слова атамана его не обрадовали — улыбнулся.
Противника Волчья Лапа заметил через полчаса после ухода Красных муравьев. Поначалу Мейнхардовы вояки не обращали на крепость внимания — видно было, что они занимаются в кустах какими-то своими делами. Но что это не обычная разведка — Волчья Лапа догадался почти сразу.
Дожди нанесли урон боезапасу крепости. Зольные бомбы намокли и стали непригодны для употребления в бою. Красные муравьи запаслись новыми, и, хотя изготовить новую трехкилограммовую не удалось, да и других было теперь меньше, чем раньше, при разумном использовании имевшихся в наличии боеприпасов должно было хватить для обороны.
Волчья Лапа приготовил все, чтобы было под рукой. И стал ждать, храбро не обращая внимания на усиливающееся перед боем волнение.
Войско противника выглядело так, словно оно собирается не на штурм, а на карнавал. Каждый из них надел себе на голову бумажный мешок из-под цемента с прорезанными отверстиями для глаз, которые в свою очередь были залеплены целлофаном. Чтобы мешки надежно держались на голове и не мешали двигать руками, они были разрезаны по бокам до плеч. Так все четверо походили на каких-то средневековых крестоносцев или на куклуксклановцев из южных штатов США. Строй продефилировал вокруг крепости несколько раз. Наконец Мейнхард стянул мешок с головы, его примеру последовали остальные, и все четверо, усмехаясь, наслаждались впечатлением, которое произвел этот странный маскарад.
Волчья Лапа на знаменном бастионе озабоченно покусывал губу.
— О-ла-ла! — Мейнхард улыбнулся и махнул рукой. Все четверо снова скрылись в кустах.
Немного погодя трое, снова в мешках, вышли из кустов, а следом за ними плелся Мати, с рукой, готовой к броску, держа под мышкой корзину, наполненную шишками. Троица в мешках — двое впереди и один позади — несла на заостренных шестах над головой приличного размера мат, сплетенный из веток. Прежде чем Волчья Лапа сумел сообразить, что, собственно, происходит, все трое бросились напрямик к крепости. Плотно прижав край мата к валу крепости, противник спрятался под ним и принялся вбивать шесты острыми концами в мягкую от дождя землю.
Волчью Лапу бросило в жар. Прежде чем он успел что-либо предпринять, противник уже установил прикрытие и со всех ног пустился наутек. Мгновение спустя они уже выходили из кустов с новым матом.
Волчья Лапа схватил зольную бомбу.
— Внимание! — завопил Мати. — Зола! — И пустил в ход шишки.
Волчья Лапа швырнул свой двухкилограммовый пакет с золой в ноги атакующим. Они пробежали сквозь облако золы, словно ничего и не случилось, и приделали второй мат вплотную рядом с первым.
Волчья Лапа метнул в противника четыре зольных бомбы. Но было ясно, что все это бессмысленно. А осаждающие уже и с другой стороны крепости успели пристроить прикрытие из двух матов.
Затем Мейнхард и Рихард принесли лопаты и скрылись, каждый под одним из прикрытий.
Сколь тяжелые и сложные сражения ни представлял себе Волчья Лапа, сколько бы крови и орудийных выстрелов ни нагромождала его фантазия, но вышло, что в столь жуткое и бесславное положение, как теперь, его не заносила даже самая безудержная фантазия. Он поднялся на знаменный бастион и дунул в свисток. Протяжно, во всю силу своих легких.
— Ага, теперь тебя проняло! — злорадствовал констеблев Мати.
Хуго тоже был теперь без защитного мешка, и оба они обстреливали часового на бастионе шишками.
