Леонид Сотник - Экзамен
— Ну что ж, веди. Надо бы взглянуть на этого купца, у которого приказчики шмаляют в людей из пулемётов.
Но ни Мише, ни Макарычу взглянуть на мешхедского купца не удалось. Когда они прибыли на базар в сопровождении отряда красноармейцев, лавка перса догорала. Когда разгребли баграми обуглившиеся брёвна и доски, то любопытные не увидели ничего интересного — остатки домашнего скарба, кипы тлеющего хлопка, исходящие дымным чадом мешки с урюком. Жертв не было. Не было и сундука, находившего себе приют в доме Рябининых.
Кто поджёг лавку, куда скрылся купец Абдурахман — про то на базаре никто не знал.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Оренбург. Атаман в поход собрался
Атаман Оренбургского казачьего войска Александр Ильич Дутов сегодня с самого утра пребывал в преотличнейшем расположении духа. Кофе со сливками, который он так любил и который заведено было подавать ему в постель, оказался весьма крепким и ароматным, так что хмель, витающий в голове генерала после вечерней трапезы с архиереем Димитрием, быстро выветрился и на душе стало легко и приятно, как на весеннем лугу.
В особняке на окраине Оренбурга, отведённом под личные апартаменты председателя «Комитета спасения родины и революции», было уютно и просторно. Солнечные зайчики прыгали по отменно надраенному паркету, тяжёлые бархатные шторы на окнах были слегка приспущены, но света не закрывали, прислуга знала: их превосходительство не любит ни темноты, ни одиночества.
Дутов потянулся в постели, так что суставы хрустнули, улыбчиво взглянул под купол балдахина, скроенного из старинных немецких гобеленов, вывезенных его казачками из какой-то разграбленной барской усадьбы, и дёрнул за шнур звонка.
Кряхтя и посапывая, вошёл старый денщик, держа на согнутой в локте руке отутюженный мундир. Он нёс его торжественно и любовно, словно мундир был пожалован не генералу, а лично ему; в тусклых слезящихся глазах денщика залегла напряжённая старательность.
Атаман сбросил одеяло, довольно резво для своей грузной фигуры спрыгнул на пол и, как был в шёлковом французском белье, в колпаке с кистью, склонился над медным тазом, наполненным до краёв водой. Водопровода в особняке не было, а потому денщик с вечера ставил таз на столике для игры в шахматы, приткнувшемся в углу спальни, а на крюке для пристенной висячей лампы развешивал полотенца.
Покончив наскоро с туалетом, их превосходительство натянул на себя тесноватый мундир — он что-то стал полнеть в последнее время — и приказал денщику вызвать к нему немедля офицера контрразведки ротмистра Межуева. Хоть и не любил Дутов начинать день ковырянием в делах заплечного ведомства (куда приятнее лично провести строевой смотр или принять очередную депутацию от благодарного за избавление от большевизма купечества), но сегодня он нуждался в свежей, а главное, объективной информации, и тут, как ни крути, без сыщиков не обойдёшься.
Почему именно сегодня? Да потому, что, овладев обширнейшей территорией Оренбургской губернии и частью Туркестанского края, всегда неторопливый и осторожный атаман решился, наконец, поразить мир поступками решительными. Он знал, что поднявшие мятеж чехословаки захлестнули серо-зелёной пеной своих мундиров всё Среднее
Поволжье и вышли к Уралу, что положение красных частей на окраинах Европейской России весьма шаткое, и если, даст бог, ему пофортунит соединиться с белочехами на севере и с казачьим войском атамана Краснова на западе, то судьба Советов будет решена.
Природа наделила Дутова характером завистливым и честолюбивым. Он презцрал своих сподвижников по «святому делу» и был твёрдо убеждён в том, что после взятия Москвы, после «ночи длинных ножей», которую он устроит большевикам, вся власть в Российской империи окажется у его пыльных сапог. Он не уступит её болтунам вроде Сашки Керенского. Для трона нужен человек, который бы твёрдо на земле стоял, обоими ногами, который с казаком да с мужиком столковаться бы мог. Именно такой, как он, атаман войска оренбургского Александр Ильич Дутов. К тому же и престиж у него, то есть первенство: пока там эти все болтуны и выскочки митинговали, он и созданный им «Комитет спасения родины и революции» делали своё дело. Ни Советов, ни большевиков на подвластных Дутову землях теперь и в помине нет — разогнал, расстрелял, перевешал, изрубил. Вот он какой — Александр Ильич Дутов.
А теперь дальше идти пристало время, туда, на белокаменную, под победные хоругви, под малиновый звон колоколов, к славе, к власти. И только одно заботило атамана — его собственный тыл, этот проклятый Туркестан, который хоть и был отрезан от хлеба и угля, от оружия и мануфактуры, от всех большевистских центров, но никак не мог задохнуться и не хотел задохнуться, который изо всех сил цеплялся за Советы, словно они ему мать родная.
Исторические размышления атамана прервал адъютант, молоденький хорунжий в английском френчике, с бледным прококаиненным личиком.
— К вам ротмистр Межуев, ваше превосходительство. Дожидается в приёмной.
— Пусть войдёт, — коротко бросил Дутов и машинально застегнул верхнюю пуговицу мундира: их превосходительство не любил показываться своим подчинённым небрежно одетым.
Из-за портьеры не вошёл, нет, а вынырнул сухопарый высокий офицер с расчёсанными на прямой пробор и набриолиненными волосами. Видно, он с детства привык стесняться своего роста, а потому всё время гнулся, стараясь казаться ниже, хотя многолетняя армейская служба внушала ему как раз противоположное: офицер перед начальством должен стоять в струнку.
— Не гнитесь, Межуев, — проворчал добродушно Дутов. — Эк вас, батенька, вымахало.
Ротмистр распрямился, звякнул шпорами и застыл, преданно глядя в глаза начальству.
— Вызывали, ваше превосходительство?
— Вызывал, Межуев, вызывал. Мог бы, конечно, и вашего начальника вызвать, но… Как бы это вам лучше сказать? Люблю информацию из первых рук. Туркестаном ведь вы занимаетесь?
— Я, ваше превосходительство.
— Вот видите… — Дутов пристально посмотрел в лицо офицера и снова перешёл на неофициальный тон: — Что серый такой? Пьёте много?
— Никак нет. Это от бессонницы. — Ротмистр провёл по лбу длинными костлявыми пальцами, точно смахивал пот. — Ночной работы много, ваше превосходительство.
Дутов отлично знал, что на языке у контрразведчиков называется ночной работой, он сам не раз присутствовал на пытках советских активистов и пленных раненых комиссаров, а потому о подробностях расспрашивать не стал.
— Да, трудов у нас теперь много. Время такое, Межуев, время… Торопит оно нас, а мы засиделись в Оренбурге. Ведь засиделись, Межуев?
— Так точно.
— Это хорошо, что вы так думаете, — сказал снисходительно Дутов, а ротмистр всё никак не мог сообразить, с какой это стати его вызвал «сам» и что «самому» от него нужно. — В таком случае дайте мне небольшую вводную по Туркестану. В любой диспозиции тыл — а Туркестан и есть тыл — должен быть надёжно прикрыт.
Межуев с облегчением вздохнул и направился к большой карте, висевшей здесь же, в спальне. Это была не совсем обычная карта: помимо губерний и краёв, на ней рукой самого атамана было обозначено некое государственное образование, простиравшееся от Приазовья до отрогов Памира. Сие несуществующее образование Дутов именовал «запасным вариантом», а смысл оного состоял в том, что если, не дай господи, большевики всё же удержатся в Москве, то он, Дутов, создаст независимую казачью державу, объединив под своим воображаемым скипетром донских, кубанских, терских, астраханских, оренбургских и семиреченских казаков.
— Обстановка на сегодняшний день такова, — ровно начал Межуев. — После того как третьего июля сего года ваше превосходительство вместе с верными войсками овладел Оренбургом, красные части оказались рассечёнными и рассеянными. Блюхер, этот крестьянский генерал, — Межуев почтительно хихикнул в кулак, — с остатками своей банды ушёл на север. Но, надеюсь, что далеко он не уйдёт, ибо преследование организовано со всей тщательностью.
— Это нам известно, дальше.
— Часть красных войск отступила к Орску, а основные силы под командованием Зиновьева — жаль, что это не тот Зиновьев, который высыпает против Ленина, — отошли по железной дороге Оренбург — Ташкент в район Актюбинска.
— Это, батюшка, мне и штабисты могли бы рассказать, — небрежно бросил Дутов и принялся набивать «кепстеном» дорогую английскую трубку. — А вот как разведка расценивает боеспособность красных войск?
Ротмистр слегка замялся.
— Видите ли, ваше превосходительство, если судить о моральном духе, так сказать…
— Ну?
— …то он достаточно высок — большевистский фанатизм вам известен. А вот что касается вооружений…
— Да не тяните вы, ротмистр, — нахмурился Дутов. — Дух мы из них как-нибудь выпустим. А оружие?…
