Энн Файн - Пучеглазый
— Биржевой индекс «Файненшл Таймс» упал на 44,9 пункта, достигнув вчера отметки 1658,4, — бубнил он. — В один момент он опустился на 105,3 пункта.
Палец Джуди проскользнул к ней в рот, и глаза закрылись.
— Индекс FT 30 к завершению торгов достиг 33,5 пунктов, опустившись на 1288,5. Государственные бумаги удержались…
Я поплелась наверх. У меня на душе кошки скребли. Идти против большинства всегда трудно. Но если знаешь, что твоя победа обернется бедой для дорогих тебе людей, то становится совсем тошно. Чьи чувства важнее? И почему? Вот что я тебе скажу: когда речь идет о твоем родном отце, все намного проще.
— Это ты мне говоришь?!
Ох! Я так увлеклась своим замечательным рассказом, что совершенно забыла: это и ее проблема. Но Хелен так и не успела рассказать мне, что с ней стряслось, потому что как раз в этот момент раздался резкий — тук-тук-тук! — стук в дверь.
Я было решила, что это снова Лиз пришла выведывать на перемене. И уже собиралась крикнуть ей «Проваливай!», как сквозь деревянные панели ясно услыхала голос миссис Хатри: его ни с каким другим не спутаешь.
— Центр управления полетом вызывает Пропавший корабль. Как дела на борту?
Я не знала, что ей отвечать, и прокричала в ответ:
— Отлично.
— Хелен?
Хелен глубоко вздохнула.
Мне показалось, будто она проверяет себя каким-то глубоким психическим катетером. Потом она ответила:
— Я чувствую себя намного лучше, миссис Хатри. — Что?
(Голосок Хелен не обладал такой способностью проникать сквозь деревянные панели, как мой или миссис Хатри.)
— Она говорит, что чувствует себя лучше, — проорала я.
А выходить она собирается? — крикнула миссис Хатри. — Интергалактическое время заканчивается. Вы пропустили все уроки. Есть у вас обеих шансы на возвращение?
Я покосилась на Хелен, а та замотала головой, словно маленький ребенок, перепуганный до смерти.
— Еще нет, — прошептала она. — Сначала я хочу дослушать твою историю до конца.
— Миссия умиротворения продолжается, — проорала я. — Инструктаж еще не завершен. Спускаемая кабина нуждается в небольшом ремонте перед возвращением на землю.
(Если взрослым подыгрывать, то можно добиться чего угодно.)
— Хорошо, номер Двадцать один, — сказала учительница. — Поверю вам на слово.
И ушла.
5
Не могу сказать, что по пути на базу подлодок Пучеглазый из кожи вон лез, стараясь влиться в наши ряды. Во-первых, он заявился в своем лучшем костюме, повязал клубный галстук и начистил туфли.
— Ой, боюсь, ты испачкаешься! — заволновалась мама.
— Неужели? — Пучеглазый с явным неодобрением разглядывал наши неказистые куртки и ботинки на толстой подошве. — А вы, похоже, собираетесь устроить демонстрацию в свинарнике?
Мама предпочла принять это как шутку.
— Когда мы доберемся до места, придется еще топать по территории, принадлежащей министерству обороны, — объяснила она. — Мы намерены потребовать назад наши холмы.
— Правда? — по выражению лица Джеральда Фолкнера сразу было видно: он-то думал, что требование вернуть холмы означает как минимум проделывание дыр в дорогущем заборе из колючей проволоки, экстренный вызов военной полиции для предотвращения массового вторжения, а также марш-бросок с криками и воплями прямо на никем не охраняемые склады ядерных боеголовок. Я встретилась взглядом с мамой. «Ошибка! Ошибка! — попыталась я просигналить ей нашим семейным семафором. — Отошли его домой, пока автобус не приехал, а то будет поздно». Мама меня поняла.
— Джеральд, — начала она осторожно. — Ты уверен, что на самом деле хочешь поехать с нами? Может, тебе лучше остаться дома, полежать, задрав ноги и почитать газеты?
— Это, конечно, лучше, — сказал Пучеглазый, многозначительно оглядывая нашу боевую группу, состоящую из невыспавшихся зевающих людей. — Намного лучше.
— Ну тогда…
— Нет, — отрезал он и решительно мотнул головой, отметая все мои надежды на чудесный денёк. — Я сказал, что поеду с тобой, значит, поеду.
Я не сдержалась и спросила:
— Но почему?
— Чтобы насладиться твоей компанией, конечно. Ответ меня озадачил.
— Но ведь ты и так наслаждаешься ей почти каждый день, — напомнила я ему. — А дополнительный денек сверх прочих — чистое безумие.
— Мне так не кажется, — невозмутимо ответил Джеральд, беря меня за руку. — По крайней мере, искать твоей компании один лишний день не большее безумие, чем искать ее вообще.
Бесполезно спорить с тем, кто пребывает в таком блаженном настроении. Ну, я и не стала и смолчала, даже когда Пучеглазый забрался в огромный автобус, который мы наняли, и плюхнулся на сидение рядом с мамой, не позаботившись спросить, как мы с Джуди к этому отнесемся. Джуди было все равно. Она без споров устроилась на сидении за ними. Я тоже не спорила. Но мне было не все равно.
Я села у окна, Джуди не возражала. Мне было видно мамино отражение в стекле, а если чуть отклониться и посмотреть в щель между сидениями — то и Пучеглазого. Немного погодя водитель заявил, что даже если мы кого и ждем, пора отправляться, а то вообще не доберемся до места. Курильщики вдавили в землю последние окурки и, чихая и кашляя, поднялись в салон. Я заметила, как Джеральд Фолкнер многозначительно посмотрел на часы. Что ж, мы задержались с отправлением всего-навсего на двадцать минут, так что его ехидный жестик был неуместен. Ну откуда ему было знать, что мы всегда опаздываем!
И вот автобус покатил мимо полей и деревень. Постепенно все перестали зевать, отложили воскресные газеты и стали разговаривать. Надо признать, что Пучеглазый охотно завязывал знакомства. Я услышала, как он говорит стеснительному сельскому бухгалтеру с Оксфарм: «Лично я за переработку пищевых отходов». А когда младший сынишка Бета Робертса потянул газету Джеральда, чтобы лучше рассмотреть карикатуру, тот нарочито громко и четко произнес: «Позволь, я сперва дочитаю, а потом уж ты отнесешь ее на утилизацию». Пучеглазый откровенно ухмылялся, когда Джози затеяла петь хором, и не пожелал поддержать даже самые простые припевы вроде: «Отнимите у мальчишек игрушки» и «Что нам делать с ядерными отходами?». В общем, он нас всех достал, и могу сказать, что все, кто, проходя по автобусу, пытались наладить с ним дружеские отношения, в конце концов начинали на него коситься: уж не затесался в наши ряды «легавый»? Дорога казалась бесконечной. Большую часть пути Джеральд донимал маму вопросами:
— Как же так? Почему собралось так мало людей?
Автобус и впрямь был полупустой. Я услышала, как мама осторожно пытается ему объяснить:
— Иногда наше телефонное древо дает сбои.
— Телефонное древо?
В его голосе явно зазвучали ликующие нотки. Пучеглазый знал, что победа останется за ним. И мама тоже.
— Так мы рассылаем срочные сообщения, — объяснила она. — Каждый из нас знает телефонные номера еще двоих, а те в свою очередь еще двоих, ну и так далее. Если все работает нормально, то сообщение доходит очень быстро, — мама запнулась. Ясное дело: на этот раз наша система оказалась не на высоте. Она скорее была похожа на прогнивший телефонный пень, чем на телефонное древо.
— Понятно, — кивнул Пучеглазый. Выдержав небольшую паузу, таившую, как обычно, скрытую угрозу, он сказал с издевкой: — Похоже на то, как сплетни разлетаются по городу.
Мама отвернулась и стала смотреть в окно. Ее отражение было таким размытым, что я не могла разобрать выражение ее лица. Гнев или смех пыталась она сдержать? Понять было невозможно. Но я-то точно знала, что чувствовала. У меня руки чесались повырывать ему все седые волосенки из торчавшей над сидением розовой лысины и проорать вдобавок, что он может сколько угодно насмехаться над нашими куртками, вечно опаздывающим автобусом и допотопным способом связи; но в отличие от министерства обороны, жирующего на деньги налогоплательщиков, у нас нет восемнадцати биллионов фунтов стерлингов на организационные расходы — чтобы наша группа работала как часы.
Да какой толк? Таким, как Джеральд Фолкнер, хоть кол на голове теши. Мама говорит: «Не кипятись, лучше на кашу подуй». Когда люди потешаются над нашими убеждениями или поступками, она только улыбается в ответ.
— Не позволяй им задеть себя за живое, — учила она меня всякий раз, когда я, не утерпев, взрывалась. — Таков ход Истории. На любую перемену требуется время. Любой, кто хоть раз пытался изменить что-то важное, бывал осмеян теми, кто хотел, чтобы все оставалось по-старому. Вспомни борцов за отмену рабства! «Не суйте нос ни в свое дело! Невежды! Смутьяны!» А женщины, боровшиеся за право голоса? «Выскочки! Самозванки! Вандалы! Позор своего пола!» Все это лишь доказывает, что мы на верном пути.
