Мария Ботева - Ты идешь по ковру. Две повести
— Я же говорю: я с ним не выйду.
— Собака будет сидеть на цепи! — вдруг сказал отец. Он, оказывается, давно стоял в дверях, а щенок, оказывается, спал у него на ладони. Отец гладил его пальцем и улыбался. Самое интересное, что собачонок тоже как будто улыбался и ещё ушами подёргивал немного. — Поэтому никаких тряпочек! — добавил он. — Ты меня поняла?
Чего тут, всё ясно. Я так и сказала. Но это всё равно не собака, а непонятно кто.
Как же его назвать? Чудовище? Маленькое белое кудрявое Чудовище? Я стала вспоминать имена спортсменов, но поняла, что это плохая идея: где наш собачонок, а где спортсмены? Огромная дистанция. Не измерить.
Весь день ходила и думала. А у меня полно других забот, между прочим. У меня, может быть, контрольных каждый день по две штуки. По три даже! По пять! А я вместо подготовки к ним перебирала разные слова. И мысленно ставила вопросительные знаки. А потом ещё придумывала объяснение каждому имени.
Тишка? Лежит себе тихо-мирно.
Флешка? Такой же маленький. Ладно, чуть побольше.
Чердачок? Нет, Червячок. Маленький, белый, кудрявый… Нет, не то.
Карасик? А он умеет плавать? Может, его опустишь в воду, а он быстренько на дно пойдёт, как кирпич? Не называть же Кирпичом. Почему-то мне не приходило в голову назвать его простым собачьим именем — Бим или Дружок, например.
Брелок? Тоже маленький. Будет сидеть у гаража, охранять. Ключом его назвать, что ли?
Белка? Стрелка? Нет. Космос ещё дальше, чем спортсмены.
Малыш? Может, тогда уж Карлсон? В меру упитанный.
Каспер? Всё равно его почти не видно, шатается по комнате, как привидение. Спит.
Всё это не годилось. То мне не нравилось, то родителям. Отец порывался назвать его Князем или Стрекозлом, ему казалось, что это очень смешно и оригинально. Надо было спешить, чтобы правда не выдумал чего-нибудь такого.
На тренировке в тот день мы лазали по учебным стенам у нас на станции туристов — жалкая пародия на скалодром: на стены прибиты бруски, привинчены камни. Настроение у всех было какое-то кислое, ещё бы, мы уже давно выучили тут все зацепы, опоры, даже думать не надо, куда поставить ногу, за что ухватиться. Тренер объявил, что в следующий раз лазить не будем, устроим субботник, соорудим какой-нибудь новый маршрут. А сейчас пока решили потренироваться спелеотехнике, пригодится в жизни. На деревьях. Быстро повесили верёвки, залезли в спелеосистемы. Я ползла вверх, старалась не смотреть вниз и ощущала всеми клетками, что у меня тренируются совсем другие мышцы, как хорошо! И мозги тоже шевелятся. Встегнуть верёвку в кроль, повиснуть на ней, чтобы проверить, зацепить жумар, вставить ногу в педаль… Сколько слов — сколько имён для моего мелкого пса! Кроль… Педаль… Я ползла и примеряла их все к щенку. «Кроль» подходило больше всего, пожалуй: такой же маленький и зубастый, вон как верёвку держит надёжно. Так и буду его звать.
Дома я объявила, что придумала имя.
Кроль!
Отец проснулся, а до этого спал.
— Нет! — сказал он. Даже крикнул, а не сказал. — Ни за что! Только не это!
У него отношения со спелеологией не задались, я знаю, и он не хочет лишний раз слышать названия снаряжения. Разве что «карабин». А неплохое имя Карабин, пожалуй… Я хотела подумать об этом поподробнее, но тут мама спросила:
— Женя, ну какой же Кроль? — При этом она как-то виновато улыбнулась. Она теперь всегда так улыбается, понимает, что это не я просила себе собаку, а мучаюсь с ним я. — А если ты про животных, то кролики всё-таки поживее.
Это правда. Щенок жил у нас уже четыре дня, и всё это время он только и делал, что ел и спал. И чуть-чуть поскрипывал. И снова ел и спал. Пожалуй, больше спал, чем ел. Спальный мешок какой-то.
— Эврика! — закричала я. — Моё последнее слово: Спальный Мешок! Сокращённо — Спальник!
— Совсем уже, — заворчал отец и покрутил пальцем у виска, — вся в мать.
— Ты тоже спальник, между прочим, — сказала ему мама, — спишь целыми днями. Шёл бы на работу, у Нелюбина слесаря не хватает.
— Ты сама меня туда не пускаешь!
Начинается! Я ушла к себе, слушать невыносимо всё это. Спальник мирно спал на моей любимой полосатой футболке, каким трудами она мне досталась в секонде! Я вытащила её из-под него. Ха! Открыл один глаз, переполз на свою подстилку и уснул снова. Или нет, он переполз туда не просыпаясь.
3
Учреждаю новую моду, внимание и ура! Отныне буду ходить в школу в своей безрукавой тельняшке, в которой тренируюсь. Могу ещё сумку карабинами на пояс прицепить или мешочек с магнезией — очень оригинально смотрится, особенно если сидишь на каком-нибудь уроке химии. На последних городских соревнованиях я показала лучший в своём возрасте результат по траверсу, и теперь Борисыч взял меня в оборот: два раза в неделю мне можно бесплатно заниматься на скалодроме, три раза — у нас на станции. У нас-то, понятно, тоже бесплатно, изначально. Мама так говорит: «изначально». А пока ещё не очень сыро на улице — для желающих по субботам проводятся тренировки на деревьях. Подразумевается, что я тоже желающая, хотя лазать по деревьям не люблю: они такие высокие, что кружится голова. Как Борисыч забирается на эту верхотуру без страховки? У меня коленки трясутся, даже когда я снизу вверх смотрю, а уж когда он добирается до тонкого ствола, не могу, убегаю куда-нибудь, чтобы не видеть. Борисыч, как узнал об этом, засиял — можно сказать, обнаружилась цель:
— Вот и хорошо, бу-удем тебя отучать от боязни высоты-ы, — говорит.
Добрый тренер. А если меня от страха стошнит с дерева? На него прямо, между прочим. Про новую моду я немножко загнула, конечно, переодеться после школы у меня есть время, но если так подумать посидеть: зачем мне вообще наряжаться, шить какие-то платья, ходить на рынок, когда мне их даже некуда и некогда надеть? Утром идёшь в школу, там дресс-код: юбка, блузка, жилетка сдержанных тонов. Потом — к дедушке: ешь и разговариваешь с ним. Вечером — на тренировку. Потом, по темноте уже, — домой. Снова ешь, учишь уроки. А, ну да, скоро ещё надо будет гулять со Спальником. Пока что он всё время спит, но мама сказала, скоро это закончится.
Кажется, я к нему почти привыкла. Иногда по ночам я просыпаюсь и слушаю, как он дышит, как поскуливает и как будто причмокивает во сне. Странно, никогда не думала, что собаки могут чмокать. Однажды мне показалось, что он перестал дышать. Не слышу его дыхания, и всё тут. Зато слышу очень громкое мурлыканье нашей Чешки. Она всё время мечтает о котятах, рожает их по два раза в год, а нам с мамой приходится носить мелких царапычей на рынок, продавать. Иногда по три раза рожает. Я пригляделась, смотрю, она его облизывает, как котёнка. Ничего себе, нашла дитятю. Может, это ей щенка принесли? Она, может быть, с ним и гулять будет, и командам его научит? Я даже спать расхотела от этих мыслей. А потом думаю: да и ладно, пусть воспитывает, учит, водит гулять. Мне-то что? Хлопот меньше, Интернета больше. И заснула.
А утром Чешка, как ни в чём не бывало, ходит, трётся о ноги, молока просит.
— Ладно уж, пей, Сандалетина, помни мою доброту, — я сказала и налила ей молоко и ещё дала шкурку от своей сардельки. — И воспитывай мелкого, может, хоть ты ему внушишь, что в туалет надо ходить в одно какое-нибудь место. В одно, а не в несколько!
А кошка мурлычет себе, ничего не понимает. Эх ты, самой придётся разбираться.
И что? Вечером, когда пришла с тренировки, я обнаружила, что щенок теперь, натурально, пускает лужи и делает свои кучки в одном и том же месте — у меня на тетрадке по химии. Видимо, я её случайно на пол уронила, и она стала жертвой вероломства. Очень хотелось поругать этого Спальника, а толку? Тем более сама просила Чешку научить щенка, не думала, кстати, что кошка у нас такая понятливая. Сначала я расстроилась, но не очень сильно. Всё равно у нас ещё мало уроков было, я у Наташки всё перепишу за три перемены, может, и пойму чего. Как-то не очень мне этот предмет понравился, надо сказать; только начался в этом году, а уже чувствую: не понимаю. Ничего в нём не понимаю. В комнату зашёл отец, увидел, как я тетрадку убираю.
— Это что? — спрашивает, а я по голосу слышу: настроение у него скверное, хуже бывает, конечно, но мне и этого хватит.
— Туалет Спальника. Его Чешка научила.
— Нет, вот это что? Где у него туалет.
— Химия это, — говорю, — тетрадка.
— Та-ак… — протянул отец. Довольно зловеще у него это получилось. — Химия. Считаю до трёх. Раз.
И вышел. Ничего хорошего это его «считаю до трёх» не предвещало. Временами он вспоминает, что нас нужно воспитывать, и считает за каждым провинности. Даже за мамой. А потом ставит в угол или придумывает ещё какую-нибудь глупость. Ну, с мамой не так просто, конечно, да и из нас никто в угол не попадает, но скандал обычно получается грандиозный. Отец орёт, я ору и бегаю от него по всему дому, мама орёт и машет то на меня, то на него руками. Если дома Петька или Ладка — они орут о том, что хотели бы тишины в родном доме. Словом, мы все орём. И это у нас очень ладно получается, дружно. Так что если отец открыл счёт, то ничего хорошего ждать не приходится.
