Владимир Шустов - Карфагена не будет
— Мы помогать будем.
— В чем?
— На комбайнах управляться… Мы летом копны возили на сенокосе, работали.
— То копны, а то машина.
— Прими в кружок. Прими!
— Ладно, так и быть, приму, только поскорее отвяжитесь. Давайте карандаш.
Миг — и перед Костей на подоконнике лежало с десяток всевозможных карандашей: и простых, и химических, и цветных. Староста выбрал самый острый и склонился над тетрадкой. Подбежала Аленка Хворова, растолкала ребят:
— Мое звено записано? Всех до единого в списки поставь. Слышишь?
— Да слышу, слышу! — рассердился Костя. — Тех запиши, этих запиши!
— Не кричи, Костик. Ты староста.
— Староста! Руки-то у меня две только!
— Ну-ну… мешать не буду! — Она звонко рассмеялась, дернула за ухо зазевавшегося вожака второклассников и, прорвавшись сквозь кольцо малышей, исчезла так же внезапно, как и появилась.
— Подходи поодиночке, — скомандовал Костя. — А то пыхтят за спиной, толкаются — писать нет возможности.
Ребята, вытянувшись цепочкой вдоль стенки, стали по очереди подходить к подоконнику, где, примостившись рядом с пышной геранью и огромным фикусом, староста кружка юных комбайнеров заносил их фамилии в заветную тетрадь.
Малыши были счастливы. А вожак, пропустив свою команду, записался последним, просмотрел во избежание недоразумений список и, убедившись, что все в порядке, причмокнул губами.
— Я пойду, — сказал он, — сегодня на кружок?
— Очень ждать будем, — с иронией произнес Костя. — Очень! — И стал складывать в сумку тетради.
В это время к окну подошли Ленька, Демка и Толя. Не замечая Кости, они заговорили вполголоса.
— У Никиты чертежи комбайна пропали, — сообщил друзьям Ленька. — Из пионерской их кто-то через форточку вытянул. Смехота! Вот ловкачи! Утром на меня губошлеп напустился. Он думает, что чертежи я взял… Т-с-с-с!..
И случись такое: валенки выдали Костю. Серые, с черными заплатами на пятках, они выставились из-за кадушки с фикусом ровно на столько, чтобы привлечь к себе внимание. Ленька резко оборвал разговор, шагнул к цветку и, просунув руку сквозь листву, цепко ухватил старосту юных комбайнеров за воротник рубашки.
— Шпи-о-о-нишь? — зло проговорил он. — Подслушиваешь?
Костя задыхался.
— Пусти-и-и! Пусти-и-и!..
— Вот тебе! — Ленька размахнулся и ударил Костю по щеке. — Шпион толстогубый. Кто подослал?
— Бить? — выкрикнул Костя, но влажная теплая ладонь Толи плотно запечатала ему рот.
— Не пищи!
Ленька рывком вытащил старосту из убежища, повернул затылком к себе и, сильно поддав сзади коленкой, сказал в напутствие:
— Исчезни с глаз! Беги что есть духу!
Но Костя не побежал. Он посмотрел на колычевцев полным презрения взглядом, потрогал пунцовые от ударов щеки и проговорил:
— Ты, Ленька, меня побил?
— Мало? Еще добавлю!
— За каждый удар получишь два! Обещаю…
— Проваливай, проваливай!
— Уйду. Но запомни. — Костя подчеркнуто медленно зашагал по коридору, играя сумкой.
— Щеки у тебя будто клюквой помазаны, — пошутил Никита, встречая друга в дверях класса. — Как дела?
— Всех второклассников переписал. Всех до единого.
— Довольны, небось?
— Страсть как рады. Заявятся все до одного… Никитка, мешать они нам не будут?
— Не дадим.
Громкий звонок известил о начале уроков. Коридоры сразу опустели. В них стало тихо, и только из-за классных дверей доносился приглушенный гул голосов. Из учительской, переговариваясь между собой, вышли преподаватели: кто с картой, кто с таблицей в руках — и направились в разные стороны, каждый в свою группу. Трудовой школьный день вступил в свои права.
Уроки промелькнули незаметно. Особенно быстро пролетели они для Кости Клюева, которого на переменах все так же штурмовали желающие записаться в кружки.
После занятий ни Костя, ни Никита домой не пошли. Раздобыв лист ватмана, они уединились в пионерской комнате и принялись за работу. Костя снял со стола кумачовую скатерть, свернул ее и повесил на спинку стула. На гладкой столешнице приколол кнопками бумагу, приготовил циркуль, линейку, несколько карандашей, ручку с чертежным пером, пузырек черной туши, резинку на всякий случай.
— Никитка, — обратился Костя к товарищу, — ты карандаши подтачивай, чтобы острые-острые они были. Я чертить стану.
Он взял карандаш и стал уверенно наносить на бумагу легкие штрихи, поминутно заглядывая в учебник, изучая линии. Работа продвигалась медленно: шутка ли, точно воспроизвести схему, сделанную не кем-нибудь, а инженером, специалистом своего дела. Как и предвидел Костя, случались ошибки. Тогда в ход шла резинка.
Долго ли, коротко ли, но первая часть схемы была закончена. Клюев с удовольствием украсил ее надписью «Молотилка комбайна «Коммунар» в разрезе», облегченно расслабил руки и откинулся на спинку стула.
— Отдохнуть малость надо, — заключил он. — Как вышло?
— Будто настоящий художник рисовал, — сказал Никита, рассматривая готовый чертеж. — Точь-в-точь по книге. Отличия никакого нет. Илья Васильевич и не подумает, что это — не тот самый чертеж, который он дал. Мастер ты, Костик!
В закрытую на крючок дверь кто-то сильно и настойчиво постучал.
— Тихо, — прошептал Никита, прикладывая палец к губам. — Узнают, что мы здесь, работать не дадут. Никак записываться в кружок пришли.
— Слышу, слышу, Никитка! Открывайте.
— Аленка, — узнал Костя. — Зачем она пожаловала? С сестрой, может, поругалась, жалобиться будет.
— Открыть ей можно: не помешает. — Никита направился к двери. — Аленка за тебя горой, — заметил он мимоходом. — А ты…
Никита откинул крючок. В комнату быстро вошла Аленка. Бегло взглянув на Костину работу, положила на стол бумажный сверток:
— Говорила я, Никитка, что лучше Кости художника не сыскать? Не верил! Не хмурься, не хмурься! Я вам поесть принесла. Хлеб с маслом и яички. Вкрутую сварены… А чертежи Ленька утащил. Он.
— Откуда знаешь про чертежи? — спросил Никита. — Кто рассказал?
— Демка Рябинин! Он ребятам заявил, что занятий в кружке сегодня не будет. Чертежи, говорит, пропали.
— А ты что?
— Высмеяла его.
— Рады они, что у нас горе, — с досадой проговорил Никита. — Но по-ихнему не выйдет. А вора все равно на чистую воду выведем. Отыщем.
— Я к Леньке домой схожу, вроде по делу, и посмотрю: есть ли у него чертежи, — предложила Аленка.
— Догадается он. И потом, Ленька не дурак. Если взял чертежи, то так спрятал, что скоро не найдешь. Мы новые чертежи приготовим, выйдем из положения. Так, Костик?
— Первая часть — вот она! И вторая будет. Занятия пройдут по расписанию. Не будь я старостой!
И занятия состоялись.
Когда Илья Васильевич Глухих в белой шелковой рубашке с голубыми васильками по вороту и в синем шерстяном костюме, на лацкане которого сверкала Золотая Звезда, появился в дверях большого зала, сорок будущих комбайнеров дружно поднялись со скамеек (второклассники тоже присутствовали, но в счет не шли), приветствуя своего учителя.
— Здравствуйте, ребята! — поздоровался Илья Васильевич. — Садитесь.
— Рано садиться! — выпалил Костя. — Встать! Илья Васильевич, я рапортовать должен!
— Прошу извинить! Не знал я ваших порядков. Рапортуй!
Костя вскинул руку над головой и четко доложил о том, что кружок юных комбайнеров собрался в полном составе и готов приступить к занятиям.
Илья Васильевич положил на стол перед собой толстую тетрадь в клеенчатом переплете, прошелся возле доски с чертежами, откашлялся.
Рассказ свой он начал как-то уж очень просто.
Можно было подумать, что сами ребята ведут интересную непринужденную беседу о стародавних временах.
— Кто нам скажет, — спросил Глухих, — чем раньше землю пахали, как хлеб сеяли, как его убирали? Охотники есть?
Слово попросил Гоша Свиридов. Порвав дружбу с Колычевым, он сразу же записался в кружок юных комбайнеров, но держался пока обособленно. Костя несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор, но Гоша или отмалчивался, или уходил.
Одернув белую рубашку, перехваченную в поясе ремешком, Гоша вышел к доске.
— Слушаем тебя, — одобрительно сказал Илья Васильевич.
— Раньше сохой пахали, — начал Гоша. — Сеяли из лукошка. Зерно в него насыпали, бродили по пахоте и разбрасывали. Хлеб убирали вручную, серпами.
Комбайнер дополнил Гошино повествование и перешел к рассказу о современных машинах, заменяющих тяжелый изнурительный труд людей.
Нет, не знали по-настоящему ребята, что такое комбайн. Много раз встречали они в поле эту неуклюжую на вид машину, но ничего особенного в ней не находили. А теперь…
Удивительная вещь — знания. Живешь на свете, живешь и не знаешь, что вокруг тебя так много чудесных машин, вещей, явлений. И вдруг какой-нибудь человек в простой задушевной беседе раскроет перед тобой неведомый мир, заставит взглянуть на окружающее по-иному, искать в каждом предмете воплощенную в нем живую человеческую мысль. Табуретка — не хитрое сооружение. А ведь и в ней заключена человеческая мысль. Ведь думал же кто-то над тем, чтобы превратить простую древесную чурку в удобный предмет для сидения. Проникнув в мир знаний, ты поймешь, что нет пределов для пытливой людской мечты, для постоянных творческих дерзаний.
