Энн Файн - Список прегрешений
А дождь все лил, лил и лил. Никогда в жизни я так не промокал! До того как мы приступили к работе, у меня все болело от холода, усталости и голода, но когда мы проработали там немного, копая эту напитавшуюся водой забитую канаву, каждый мускул просто кричал, а руки, казалось, раскалились докрасна.
Но я не сдавался. Чем больнее мне было, тем яростнее я вгрызался в этот засорившийся бурьян, словно боль была не в шее, плечах и руках, а в каждой лопате перемешанной черной земли, которую я поднимал и отшвыривал в сторону.
Вскоре, однако, я согрелся. Я вспотел так, что колючий полощущий дождь меня даже радовал. И постепенно мое тело подчинилось и, преодолевая боль, начало двигаться в мерном ритме. Я копал и копал, продвигаясь вслед за отцом сквозь серый облачно-болотистый свет. Так мы вместе прочистили и расширили весь водоотвод вдоль нижнего луга, и накопившаяся дождевая вода, стекавшая по крутому склону, смогла наконец попасть в главную канаву а оттуда понеслась, бурля, вниз к поднимавшейся реке.
Тогда мы смогли остановиться. Другая канава была не так важна. Дождь поутих, но все еще моросил, пусть и тише. Но я встал перед отцом, который отдыхал, опершись на лопату, и, не говоря ни слова, откинул мокрые падавшие на глаза волосы и начал копать и вторую канаву.
Отец тоже ничего не сказал. Только вздохнул, вытащил из земли лопату и встал вслед за мной. На лице его была странная кривая усмешка, но я не обращал на это внимания. Идти первым намного сложнее: приходится пробивать землю, которую второй человек просто откидывает в сторону. Раньше я этого не понимал. А отец знал это, но ни разу не предложил поменяться местами. Время от времени он искоса поглядывал на меня, но я делал вид, что не замечаю. Я знаю: он ждал, что я сдамся, отступлю в сторонку, чтобы передохнуть, опершись на лопату, как поступал он сам, а потом пристроюсь ему вслед.
Но я этого не сделал. Я не остановился. Даже не сбавил темп, который он задал, когда был в ярости. Я продолжал упрямо работать, хоть и знал, насколько он меня сильнее и что он-то мог работать столько, сколько хотел. Мускулы рук казались натянутыми до предела раскаленными стальными проволоками. Время от времени у меня круги плыли перед глазами. Каждая лопата весила по полтонны, земля была мокрой и вся в траве. Чистить дренажную канаву на такой ферме, как наша, совсем не то, что копать клумбы в саду, знаете.
Если бы он сказал: «Ну что, хватит на сегодня, Том?» — я бы не обратил внимания. Отец знал это и оставил меня в покое. Просто продолжал копать в нескольких шагах от меня с этой его странной кривой ухмылочкой, даже после того, как обе канавы были вычищены так, как их не чистили многие годы. Он все еще ухмылялся, хотя я продержался так долго, что капли пота у него на лбу успели превратиться в клейкую серую коросту и ухмылка от этого немного застыла.
Господи, ну и видок у меня был под этой коркой черной липкой грязи! Никогда в жизни я не чувствовал себя таким усталым, но продолжал копать и копать, пока наконец отец не дрогнул и не закричал:
— Эй, Том, мальчик, хватит! Давай кончать. Я выдохся.
Я еще раз яростно взмахнул лопатой. Это меня почти убило. Не знаю, как я вообще смог поднять руки, но смог, и здоровенный ком мокрой земли взлетел вверх за мою спину и едва не угодил отцу в плечо. Тогда я тоже ухмыльнулся, словно он был Касс, которую я одолел навсегда.
— Ладно, парень, — сказал он. — Не горячись!
Но я видел, что он доволен. Я понял это по его голосу. По выражению его лица.
Так продолжалось всю неделю. Я не отставал от отца, работа за работой, и он это видел. И мама тоже. Она теперь накладывала мне тарелку одновременно с отцом и Джемисоном, а не после них, как раньше. И добавку мне давала, как и им: яйца с двумя желтками, большие котлеты и четверть пирога, и она перестала волноваться, не простудился ли я, всякий раз, когда мое «Спасибо, мама» звучало хрипло. А отец спрашивал меня: «Как ты считаешь?», так же как и Джемисона. «Покрыть, что ли, крышу этого навеса, пока дождя нет? Как считаешь, Том?»
Джемисон сидит, сгорбившись, над своей тарелкой, одинокий и в немилости. Он больше не набрасывается на хлеб, он повержен. Он даже не пытается посмотреть на Касс, тем более сесть напротив нее, он слишком скучает по своей Лизе.
Когда Джемисон выходит, мама подозрительно принюхивается. Это она первой догадалась, что Джемисон пил три дня кряду, а уже потом мы нашли под изгородью его пустые бутылки. Так что отцу пришлось послать меня заделывать течь на крыше, и я же управлял трактором всю неделю. Я никогда прежде не работал на тракторе, хотя часто отгонял его ночью на ферму. Для новичка я справился совсем неплохо, так сказал отец. По крайней мере, я не растерял свои внутренности, что уже больше, чем было бы по силам бедняге Джемисону, в его-то состоянии. Отец сердился на него. Я слышал, как он говорил маме:
— Он не годится даже цыплят кормить. Слава богу, у меня теперь есть Том, вот все, что я могу сказать.
— Угрызения совести, — объяснила Касс, когда Джемисон вчера вечером, сильно пошатываясь, пересекал кухню, направляясь домой после ужина. — Отправил свою Лизу, а теперь его совесть гложет. Он по ней скучает не меньше Тома.
Хотя отцовское «Прекрати немедленно!» было адресовано Касс, но смотрели они с мамой не на нее. Я невольно покраснел. Мне захотелось убить Касс. Она всю неделю была такой: вечно подступала с коварными дурацкими намеками обо мне и Лизе, хихикала и поддразнивала, словно и не заметила, что я украл ключ от ее спальни и расстроил ее планы.
Я так ни разу и не последил за ней, а ведь собирался делать это каждый вечер. Хоть я и ложился очень рано, но спал как убитый и просыпался лишь на рассвете, когда отец тряс меня за плечо, будя на дойку, на которую Джемисон на этой неделе ни разу не явился вовремя.
Поэтому я и собирался наведаться к Халлорану тем утром, когда отец сказал: «Возьми выходной, Том. Ты его заслужил». Я сразу решил пойти туда и посмотреть, что да как, чтобы догадаться об остальном, точно так же, как Джемисон, и вывести на чистую воду мою коварную хитрую хихикающую сестренку — раз и навсегда.
Касс, правда, не хотела, чтобы я шел. Услышав, как я говорю маме, что пойду к Халлорану и попробую выудить из него те деньги, которые он нам задолжал за яйца, Касс запаниковала.
— Я схожу. Мне нетрудно. — Она уставилась на меня. — Пусть Том остается дома. Он всю неделю работал. Ему надо как следует отдохнуть. Я разберусь с этим счетом за яйца. Мне не повредит прогуляться.
— Я сам пойду, Касс, — сказал я ей.
Не знаю, почему всем кажется, что я теперь говорю иначе, но, видимо, это так. Касс нахмурилась, но мама даже не стала ждать начала обычной перепалки, а просто протянула мне счет Халлорана.
— Все меняется в этом доме, — проговорил отец, ни к кому не обращаясь, когда они с мамой выходили из комнаты.
Едва дверь закрылась, Касс набросилась на меня, как тигрица, — она такой бывает, когда ей перечат, — и выхватила счет у меня из рук.
— Предупреждаю тебя, Том: станешь околачиваться около Халлорана, вздумаешь следить за мной — сам пожалеешь! Не у одной меня есть секреты! Я с тобой поквитаюсь!
Я не стал с ней препираться. Сказал, что все равно пойду — со счетом или без, неважно. И направился к двери.
— Ты становишься таким же, как он, — съязвила она, — со всеми своими слежками и ловушками. Только все портишь! Ты превращаешься в маленького Джемисона!
Я что было силы хлопнул дверью и помчался по двору, чтобы скорее убежать прочь. Но через открытое кухонное окно до меня еще долго долетал ее пронзительный насмешливый голос:
— Полюбуйся на себя! Ты уже почти как он, гадкий-гадкий, ничтожный Том, сующий всюду свой нос!
Совсем как Джемисон. Гадкий, сующий всюду свой нос Том. Я сразу побежал записать эти слова, чтобы они перестали вертеться у меня в голове, но вот теперь не могу это сделать: слишком они ужасные. Не могу. Никогда прежде я не записывал сюда упреков Касс, мне кажется, что если я это сделаю — они закричат на меня прямо с этих серых исписанных страниц, как будто их вывели блестящей краской, или кровью, или чем-то еще. Они навсегда засядут у меня в голове.
Так что придется заставить Касс взять свои слова обратно. Пусть признает, что это неправда. Вот пойду и найду ее прямо сейчас, даже если для этого придется отправиться за ней к Халлорану и выдержать снова ее наскоки. Я отнесу ей ключ, чтобы показать, что я раскаиваюсь, и заставлю ее сказать, что это неправда, — то, что она сказала. Она возьмет свои слова назад. Я знаю. Она моя сестра.
7 глава
Я пошел к Халлорану длинной дорогой через поля, вместо того чтобы срезать путь и пройти по старому мосту. Он и когда сухо скользкий и грязный, а уж в плохую погоду идти по нему одно мучение. Мне хотелось обойти стороной дом Джемисона. Уже больше недели прошло с тех пор, как он отослал Лизу, и хоть он мне больше ни слова об этом не сказал, пока мы работали вместе на ферме, я все еще боюсь, что не сдержусь, если столкнусь с ним на его земле. Честно говоря, Джемисон пугал меня. Горько было видеть, как он по ней тоскует, а после того, как мы нашли под изгородью его бутылки, — горше во сто крат.
