Жан-Филипп Арру-Виньо - Омлет с сахаром
Мы были не единственными, кто наблюдал за митингом. Вокруг площади было много полицейских в касках и с прозрачными щитами, как у космонавтов. Митингующие кричали: «Полиция с народом! Полиция за народ!», но полицейских это почему-то вовсе не радовало.
— Вы видели, что творится в Париже? — рассказывал сосед папе. — Студенты захватили университеты, в том числе Сорбонну[6]. Нигде нет бензина. Что себе думает президент де Голль?[7]
— Ой, знаете, я и политика… — затягивался папа своей трубкой.
— Ну как знаете. Лично я запасся на всякий случай сахаром. Никогда не знаешь, чем это все закончится!
Мама, которая вот-вот должна была родить, да еще папа со своим ремонтом, и эти забастовки… В общем, мама порядком нервничала.
Однажды, когда мы уселись возле окна немного поплевать на головы прохожих вместо того, чтобы убирать в комнате, она не выдержала.
На пороге стоял сосед, и в руках у него была шляпа, которая, похоже, попала под обстрел куриным пометом.
— Так дело не пойдет. Марш в комнату, и никаких роликов и сладостей! — приказала она.
Это все Жан А. придумал.
Мне его затея сразу показалась рискованной, но, поскольку он старший и всегда командует, спорить было бесполезно.
— За работу, — сказал он. — Тот, кто не согласен, будет иметь дело со мной.
Когда папа вернулся домой, мы уже были в боевой готовности.
— Ты начинай, — сказал я, — раз такой крутой!
— Или вместе, или никто, — ответил он. — Это принципиально важно.
— Нет, я первый, я первый! — начал хныкать Жан Д.
— Нас убьют, — сокрушался Жан В.
— И ты будешь виноват, — вторил ему Жан Г.
— Я так и знал, что вы все сдуетесь, шайка слабаков! — нервничал Жан А.
Мы начали драться. Но папа позвал нас накрывать на стол.
Тут уж отступать было некуда.
— Они так ничего и не поняли, — сокрушался Жан А.
Малыши впереди, старшие сзади.
— Почему мы? — не умолкал Жан Г.
— Не лезь! Так надо! — ответил Жан А.
Мы несмело вошли в гостиную. Все, кроме Жана Д., который еще не умел читать и поэтому вполне браво размахивал своим транспарантом.
У родителей аж глаза округлились от удивления.
— Это еще что за новости? — спросили они хором.
— Это всеопсчая забастовка, — прошепелявил Жан Д. — Так сказал Зан А.
— Всеобщая забастовка? — удивился папа. — И каковы ваши требования?
Жан А. развернул свой транспарант. Табличку на старом картоне фломастерами рисовали мы вместе, но саму надпись придумал Жан А., а Жан В. написал большими буквами:
ДОСТАЛИ!— Ты уверен, что «достали» пишется через «о»?
— Заткнись и пиши, — ответил Жан А. — Думаешь, я писать не умею?
— Достали? — не переставал удивляться папа.
— Да, — ответил Жан А. — У нас забастовка. Все проголосовали «за».
Мне показалось, что сейчас у папы трубка выпадет из рук. Он сильно закашлял, и маме пришлось постучать ему по спине.
— Хорошо, — ответил он, откашлявшись. — Забастовка, значит? Так, а чего требуем-то?
— Я не хотел участвовать, — сказал Жан Г. — Это Жан А. нас заставил.
— Так, ладно, давайте по-серьезному, — предложил папа. — Кто представляет ваши интересы?
— Я, — вызвался Жан А., вытаскивая список требований из кармана, и, похоже, на этот раз главным быть ему не очень-то хотелось.
Папа закинул ногу на ногу:
— Мы тебя слушаем.
— Я… э-э-э… — Жан А. запнулся. — Я выступаю от имени своих товарищей.
— Это мы, — уточнил Жан Д. на случай, если папа вдруг не понял.
Жан А. принялся зачитывать список:
— Во-первых, нам надоело жить без телевизора. Даже у соседей есть телевизор, хотя их Стефан самый глупый в классе…
— А зачем нам телевизор? — перебил его рассудительный Жан В. — Зачем нам сейчас телевизор, если электричество отключили, все на митингах?
— Во-вторых, мы хотим больше карманных денег, — продолжил Жан А. — И не меньше, чем на 10 процентов. Это даже не обсуждается. В-третьих, нам, старшим, надоело всегда и за всеми мыть посуду…
— А мы говорили ему, чтобы это не писал, — возразил Жан В.
— Конечно, ты же не старший и посуду не моешь, — не выдержал я.
— Это всё? — спросил папа.
— Нет, — ответил Жан А., еще раз проглядывая список.
— Мы… — вступил Жан В. — Мы еще хотим конфет и корма для морской свинки.
— Это не из списка, — пояснил Жан А.
— И щенка, — добавил я.
— И спать на верхней полке, — встрял Жан Г.
— И сказки пелед сном! — промямлил Жан Д.
— Так что, — подвел итог Жан А., — бороться мы будем до последнего.
— Хорошо, — сказал папа в ответ и поправил очки. — Больше требований нет?
Мы переглянулись, но требований и вправду больше не возникло.
— Отлично, — повторил папа, качнув головой. — Я уважаю ваш поступок.
— Ты что, согласен на телик? — не мог поверить своим ушам Жан А.
— Мы вернемся к этому вопросу завтра, — уточнил папа. — А теперь послушайте вы меня: тот из вас, кто в течение ближайших 30 секунд не будет в кровати, получит такой подзатыльник, о котором и мечтать не мог за всю свою профсоюзную жизнь! Я понятно изъясняюсь?
— Дорогой, — попыталась вмешаться мама. — Послушай меня, дорогой…
— Что еще? Ты тоже решила поддержать эти бунтарские настроения?
— Дорогой, — еле слышно повторила мама. — Кажется, у меня начались схватки.
— Схватки? Как схватки? Уже?
Папа был в панике.
— Не волнуйся, просто мне кажется, время ехать в роддом.
— Сестричка! У нас скоро появится сестричка! — обрадовался Жан Д.
— Но этого нет в списке! — запротестовал Жан А.
— Ты что, вообще ничего не понимаешь? Ребеночек скоро родится, — не выдержал я.
— Спокойнее, — вдруг добавила мама, тяжело поднимаясь с дивана. — Может, это ложная тревога…
— А как же телевизор? И наша забастовка? — разволновался Жан А.
— Жан А., мальчик мой, — обратился к нему папа, пытаясь найти рукав своего плаща. — Ты остаешься ответственным за своих товарищей, пока мы с мамой будем в больнице. Я могу тебе доверять?
— Да, папа, конечно, — ответил Жан А., глубоко вздохнув.
Мы проводили родителей до двери.
Папа нес мамину сумку с вещами. Он, кажется, немного нервничал и шарил по карманам в поисках ключей. Мама как-то странно улыбалась. Она так долго ждала этого момента! Она поцеловала нас всех по очереди и попросила быть умничками. Уже через окно мы видели, как они сели в машину и уехали.
Вмиг забылись и требования, и забастовка, и транспаранты…
Мама уехала в больницу. И когда она вернется, ничто уже не будет так, как раньше. Нас будет шестеро. И это навсегда.
— Ребята, — вдруг опомнился Жан А., задергивая штору. — Не видать нам телевизора! Вот попомните мое слово!
Омлет с сахаром
— Только, пожалуйста, давай без твоей мамы обойдемся. Я сам справлюсь с мальчиками, — умолял папа. — Правда, ребята?
Обычно, когда мама рожает, к нам надолго приезжает бабушка Жанет.
Бабушка Жанет хорошая, но она все время командует. Она следит, чтобы мы принимали душ по-настоящему, а не пускали воду, делая вид, что моемся. Она заставляет нас носить галстуки и чистить зубы по тысяче раз в день. Поначалу папа спокоен и жизнерадостен. Он называет ее ласково по имени, но всегда на «вы», и по дороге с работы покупает ей цветы. Но это только поначалу.
Потом все очень быстро меняется. Он вынужден носить дома тапки, чтобы не пачкать линолеум, и курить на балконе — как только его рука тянется к трубке, бабуля начинает нервно покашливать у него за спиной. К моменту отъезда бабушки у папы появляются мешки под глазами и морщины на лбу, он обычно худеет на три килограмма и запросто раздает оплеухи, так что даже пальцем шевельнуть опасно.
— Ты к ней несправедлив, — не унимается мама. — Она уже не знает, как тебе угодить.
Мы были рады остаться одни с папой в этот раз. Шестеро мужчин в доме! В молодости папа часто был вожатым в лагере, так что с ним можно было дурачиться, драться и даже ругаться плохими словами — мамы-то не было, чтобы одернуть нас за это. Словом, чисто мужской подход. Девчонкам нас не понять.
Когда папа вернулся из больницы, мы с Жаном А. не спали, ждали его.
— Ложная тревога, — сообщил он, — но врач оставил маму в больнице. В любом случае ждать уже недолго.
С уставшим видом он плюхнулся в кресло.
— Раз малыши спят, может, выпьем чего-нибудь покрепче по-взрослому? — предложил он.
Нам досталось по капельке малинового ликера — фирменный рецепт дедушки Жана, а себе папа налил целый стакан виски и закурил трубку.
— За вас, — произнес он. — И за малыша, который скоро появится.
Я первый раз пробовал алкоголь. Вкус был одновременно резким и сладким, даже приторным, но я и бровью не повел.
