Рут Сойер - Одна в Нью-Йорке
Раздевалась она из последних сил. Потом едва слышно проговорила:
– Я, наверное, перед ужином приму ванну, а потом поем прямо в постели. Вы ведь поставите мне возле постели столик с едой? Ну пожалуйста, поставьте, мисс Нетти!
Раздеваясь, Люсинда пела, и звук льющейся в ванну воды был ей прекрасным аккомпанементом. К ужину лицо ее сияло не хуже полной луны. Впервые за все время жизни в этом доме, она попросила мисс Питерс и мисс Нетти не уходить.
– Посидите совсем чуть-чуть, пока я не кончу есть, – взмолилась она. – А потом я вас отпущу в пансион на ужин.
Когда они согласились, Люсинда решила поделиться кое-какими сокровенными мыслями.
– Правда хорошо, что я больше теперь не скандалю? – быстро заговорила она. – По-моему, это наполовину из-за того, что вы от меня ничего плохого не ждете, а наполовину из-за роликовых коньков. Я от них так устаю, просто ноги подкашиваются. Они действуют лучше, чем всякие успокаивающие микстуры миссис Уинслоу. Я бы назвала эти ролики «лучшие друзья мам».
В тот вечер Люсинда, лежа в постели, подсчитывала, сколько денег потребуется на постановку спектакля. По ее понятиям, сумма получалась изрядная. Конечно, у Люсинды был скоплен на всякий случай кое-какой капитал. Мисс Питерс выдавала ей на карманные расходы доллар в неделю. Из этой суммы пятьдесят центов должно было уходить на конку. Однако, за исключением ненастных дней, Люсинда ездила в школу на роликах, и сэкономленные таким образом средства поступали в безраздельное ее распоряжение. Еще пять центов требовалось еженедельно жертвовать на церковные нужды, но и это не помешало Люсинде скопить к концу сентября некую сумму, которая приятно отяжеляла ее кошелек. И вот теперь она поняла, что на этот спектакль, возможно, уйдет все ее состояние. Впрочем, Люсинда ни о чем не жалела.
На следующий день она решила с возможной пользой провести те часы, в которые, по ее собственному выражению, «могла быть такой, как мне нравится». Это блаженное время наступало после того, как, справившись с пансионским обедом, Люсинда до половины шестого получала вольную, как от учебы, так и от прочих условностей. И вот сегодня она вихрем влетела в квартиру, сорвала с себя фартук и бросила, как попало, в шкаф. Расправившись таким образом с ненавистной деталью своего гардероба, Люсинда предстала перед зеркалом в платье из шотландской ткани в крупную клетку. Теперь она осталась вполне довольна своим внешним видом. Дополнив элегантное платье ботинками из телячьей кожи с высоким матерчатым верхом, который плотно застегивался на мелкие пуговицы, Люсинда почувствовала, что вполне в силах осуществить главный замысел на сегодняшний день.
Вчера она перечислила в дневнике все, что потребуется для постановки спектакля, а теперь отперла свою походную конторку, достала тетрадь и вновь сверилась с перечнем. Затем облачилась в куртку, нахлобучила матросскую шапочку с резинкой под подбородком и, перекинув через плечо роликовые коньки, выскочила на лестничную клетку. Она взлетела на третий этаж. Это тоже была часть плана. Именно сегодня Люсинда решила наконец «одолжить у Бродовских ненадолго их Тринкет».
Поравнявшись с квартирой, Люсинда постучала, но никто не открыл. Немного выждав, она повторила попытку. На этот раз дверь открылась, правда, ровно настолько, чтобы сквозь щель Люсинда увидела маму Тринкет. Та окинула гостью удивленным взглядом и открыла дверь немного пошире, однако по-прежнему стояла так, словно не хотела пускать Люсинду. И Люсинда почувствовала, что упорствовать тут не следует. Время показало, насколько правильным было это решение. А пока Люсинда, почтительно отступив на шаг, сказала:
– Я Люсинда Уаймен. Живу этажом ниже. Помните, вы и ваш муж мне сказали, что я могу иногда одалживать вашу Тринкет? Вот я и пришла, чтобы сегодня ее одолжить.
Не дав маме Тринкет опомниться, Люсинда с огромной скоростью продолжила монолог. Она сообщила о спектакле, который собирается ставить по «Буре» Шекспира. Далее последовала информация о том, что именно ради спектакля Люсинда отправится сегодня в «потрясающий магазин игрушек».
– Там будет столько красивых вещей, миссис Бродовски! – продолжала она. – Вот я и подумала, что Тринкет там очень понравится. Ну, пожалуйста, миссис Бродовски! Отпустите ее со мной! Я буду все время держать ее за руку, и через улицы мы будем переходить осторожно.
Выслушав эту пылкую речь, миссис Бродовски сдалась.
– Думаю, Тринкет может с тобой пойти, – кивнула она головой. – Ее папы сейчас нет дома, но, уверена, он бы тоже не стал возражать. Спускайся к подъезду, Люсинда. А я одену Тринкет и выведу ее к тебе.
Люсинда спустилась вниз. Вскоре показались и миссис Бродовски с Тринкет. Девочка держала мать за руку. Лицо ее, как и всегда, было очень серьезно, разве что в глазах затаилось предвкушение чуда.
Люсинда взяла Тринкет за руку.
– Ну, просто кукольная, правда, миссис Бродовски? – в восторге проговорила она. – Будто ведешь за руку самую большую французскую куклу. Только Тринкет, конечно, гораздо, гораздо лучше!
С этими словами она пристегнула роликовые коньки и, снова взяв Тринкет за руку, медленно заскользила по тротуару. В пути Люсинда успела рассказать множество всякой всячины. Тринкет не отвечала, но очень внимательно слушала.
Сперва они зашли в магазин канцелярских товаров Дженкинса. Там Люсинда купила картон, цветные мелки, несколько баночек краски, среди которых преобладала серебряная, и две новых кисточки. Но Дженкинс был лишь промежуточным пунктом их путешествия. Выйдя с покупками, они устремились в большой магазин игрушек.
Стоило им переступить порог, как Люсинда с уверенностью заключила, что Тринкет еще ни разу не приходилось бывать в подобных местах. Она озиралась по сторонам, и было легко понять, что обилие игрушек ее завораживает. Видя это, Люсинда взяла девочку на руки. Теперь Тринкет могла разглядеть игрушки, которые стояли на верхних полках. А Люсинда, держа Тринкет на вытянутых руках, удивлялась, какая же она легкая!
– Да ты просто как перышко, Тринкет! – громко сказала она. – Твоя мама, пожалуй, права. Если мы не будем с тобой осторожны, ветер может запросто унести тебя на самое небо.
Так, болтая и любуясь игрушками, они провели восхитительный час. Продавец в магазине был старым знакомым Люсинды и не собирался ее торопить. Внимательно разглядев кукол, Люсинда нашла и Просперо, и незаконного герцога, и короля, и Фердинанда. Только вот все они оказались без бород, и это немного разочаровывало.
– Странно, – поделилась Люсинда своими сомнениями с продавцом. – Почему не делают кукол постарше? Вот эти мне нравятся, но, пожалуй, для моего дела они слишком молоды.
– Для какого такого дела? – полюбопытствовал продавец.
– Да я тут затеяла представление, – важно отвечала Люсинда. Потом она в подробностях поведала обо всем, что касалось спектакля по «Буре», а Тринкет в это время любовалась игрушками. Больше всего восхитили ее разноцветные босоножки для кукол, которые завязывались вокруг кукольных ног кожаными ремешками.
– Хорошенькие! Какие хорошенькие! – тыкая пальцем в босоножки, восклицала она.
Какое-то время Люсинда внимательно глядела на девочку. Затем ее взгляд обратился к коробке, где лежали крошечные куклы в ярких платьях и точно таких босоножках, как те, которые восхитили Тринкет.
– Стой на месте и никуда отсюда не уходи, – строго велела она своей подопечной.
Затем Люсинда подала знак продавцу, и он перешел на другую сторону прилавка. Теперь Тринкет не могла их услышать.
– Сколько стоят вот эти куклы? – прошептала Люсинда.
– Пятьдесят центов каждая, – последовал тихий ответ продавца.
Люсинда радостно улыбнулась. Такая трата была ей по средствам. Она немедленно извлекла из кошелька пятьдесят центов и вручила их продавцу. Потом снова подошла к Тринкет.
– Гляди, – обратила она внимание ребенка на кукол. – По-моему, они очень хорошенькие. И босоножки у них тоже есть.
Тринкет принялась с самым сосредоточенным видом разглядывать кукол.
– А в какой одежде тебе больше нравится? – задала новый вопрос Люсинда.
Тринкет задумчиво поводила пальцем по прозрачной крышке коробки.
– Вот, – уверенно показала она на куклу в ярко-красном платье с белым поясом и в белых босоножках. Люсинда подозвала продавца.
– Вы не хотели бы, сэр, чтобы эта девочка унесла с собой куколку в красном платье?
Продавец ответил, что ничего лучше и придумать нельзя. Он быстро разрезал ленточку на коробке и извлек куклу. Тринкет немедленно потянулась к ней, однако тут же отдернула руку и вопрошающе посмотрела на Люсинду, словно сомневалась в своих правах.
– Бери! Она твоя! Совершенно твоя! – немедленно заверила та. – Возьмешь ее домой, и она останется у тебя навсегда.
Тринкет тут же прижала к себе куклу. На какое-то время она словно обезумела от счастья. Люсинда вполне понимала ее состояние. С ней самой в возрасте Тринкет произошло то же самое, когда дядя Эрл привел ее в магазин игрушек и купил тележку ярко-красного цвета.
