Сергей Александрович - Плыви, кораблик!
Он забирался под стол и лаял, и сам смеялся. Размахивая руками, он рассказывал: «А этот его — раз! А тот его — два! А тут они: «Руки вверх!» Анна Николаевна не всегда понимала, о чём он говорил, но вслушивалась в его голос, вглядывалась в скуластое мальчишеское лицо, нестриженые вихры. Так утверждался Кореньков в этой большой просторной комнате со старой, ещё довоенной мебелью. Утверждался своим неуклюжим корабликом, привалившимся набок на полке этажерки, своими криками и смехом вперемешку с заливистым собачьим лаем, вознёй и прыганьем и даже звоном разбитой посуды. Казалось, сами стены этой комнаты, так долго стывшие в тишине, с радостью впитывали в себя новые звуки, нарушившие их многолетний мёртвый покой. И, даже когда мальчишка покидал их, они продолжали таить в себе следы его пребывания и ждать новой встречи.
Дымка, сладко дремавшая на кушетке между этажеркой и платяным шкафом, вдруг навострила уши и спрыгнула на пол. И следом раздался один звонок. Анна Николаевна открыла дверь и обомлела: на площадке стояли две уже знакомые ей девочки в красной и белой шапочках, а за ними целая гурьба ребят, галдящая на разные голоса. И эта многоголосая непрошеная ватага явно собиралась ворваться к ней в дом.
Анна Николаевна сердито глянула на девчонок и уже хотела захлопнуть дверь, как вдруг откуда-то из-за ребячьих спин раздался весёлый голос Коренькова:
— Анна Николаевна! Девчонки танцевать пришли!
— Кореньков! — цыкнула на мальчишку Лена. Она выступила вперёд, чтобы рассказать о празднике Восьмого марта и концерте, но не успела; старая женщина отступила от дверей, пропуская ребят, и молча зашлёпала в свою комнату. Ребята гурьбой ввалились в коридор.
Первые три класса все ребята — и девочки и мальчики — ходили в школу с ранцами. А в начале четвёртого мальчишки, кроме одного Игоря Агафонова, словно сговорившись, обзавелись спортивными сумками. Такая уж у них в четвёртом пошла мода. Верней, мода эта началась у старшеклассников. А за ними потянулись и все остальные, вплоть до четвёртого. И никакие уговоры родителей, что ранец и носить легче, и осанку правильную он вырабатывает, не помогали. Были и споры, и слёзы, и в конце концов родители сдались, потому что против моды бессильны даже родители. И вот сегодня после уроков, хотя это был не день Восьмое марта, а ближайшая к нему суббота, человек пятнадцать четвероклассников вместе с вожатой Леной направились сюда, в Гвардейский переулок. Несмотря на покрикивания Лены: «Построились! Подтянулись!» — они всю дорогу шагали нестройной гурьбой. Мальчишки с сумками, девочки и Игорь Агафонов с ранцами. Кроме того, почти у всех девочек были в руках одинаково пузатые пластиковые пакеты. А Игорь Агафонов нёс на ремешке магнитофон в чёрном футляре. Концертная бригада под предводительством Светы Мурзиной и Наташи Бочкарёвой направлялась к их подшефной Анне Николаевне Полуниной давать праздничное представление. Тимуровским шефом Анны Николаевны, как известно, был ещё и Кореньков, но этого никто не принимал во внимание. И Кореньков, который не состоял, как, например, Игорь Агафонов, Боря Авдеев, Валера и ещё кое-кто из мальчишек, в концертной бригаде, шёл просто так, не обременённый никакими обязанностями.
Когда они остановились у парадного под навесным лифтом, Лена подняла руку. В руке у неё был зажат целлофановый кулёчек с двумя веточками мимозы, и теперь он взметнулся вверх, как жёлтый флажок.
— Внимание! — провозгласила Лена. — Напоминаю: Мурзина и Бочкарёва поздравляют Анну Николаевну Полунину с праздником. Авдеев — цветы. Потом монтаж. Потом выступление танцевальной группы. За музыкальное сопровождение ответственный Агафонов. Предупреждаю...
Пока Лена говорила, Боря Авдеев потихоньку стукнул сумкой по спине стоящего впереди Коренькова — не со зла, просто так, потому что скучно было стоять и слушать Лену. Кореньков обернулся и тоже, размахнувшись сумкой, стукнул Авдеева.
— Кореньков! Ты зачем сюда явился? Драться? Если не будешь вести себя как следует... — Лена не успела сказать, что станется с Кореньковым в этом из ряда вон выходящем случае. Боря Авдеев потихоньку стукнул Игоря Агафонова, и Лена, тряся кулёчком с мимозой, воскликнула: — Авдеев! К тебе это тоже относится!
Они поднялись по лестнице, Света Мурзина нажала кнопку звонка, затем появилась и исчезла старая женщина, прежде чем Лена успела что-либо ей сказать.
В коридоре было прибито три вешалки. На одной из них одиноко висела тёмная одёжка Анны Николаевны. На второй — Сашина голубая куртка и Нинино пальтишко, то ли осеннее, то ли зимнее — на выбор, семисезонное, как, посмеиваясь, говорила сама Нина. А на третьей красовалась дублёнка с белой лохматой опушкой, финский плащ с тёплой подстёжкой, принадлежавший Фёдору, да пониже, на специальном крючке, ярким пятном сияло красное пальтишко Вики. Ребята побросали на пол свои ранцы и сумки и стали вешать пальто, занимая без разбора все три вешалки. На шум и вороний галдёж выскочила из кухни Вика, за ней — с не меньшим любопытством Нина и сама Валентина. Отложив конспект по страшному, как и каждый предстоящий зачёт или экзамен, ТММ, выглянул в коридор долговязый Саша. Вышел даже Фёдор. Валентина, увидев, что рядом с её дублёнкой навешана целая груда пальтишек, уже хотела было крикнуть, чтобы ребята не смели занимать чужую вешалку, но её отвлекла Вика. Одна из девочек, уже успевшая раздеться, раскрыла свой пластиковый пакет и достала оттуда белую коротенькую юбочку с лифом и бретельками, встряхнула, расправляя оборки. Это ещё во второй четверти, когда в школе начал работать танцевальный кружок, мама Оли Дорожко купила на всех участниц кружка белого нейлона, из которого обычно делают занавески. Она же достала и выкройки. Шили юбочки кому мама, кому бабушка, а Катя Озеркова — как говорили — сшила себе по выкройке сама. И вот теперь Вика с восхищением смотрела на белую юбочку в руках одной из девочек.
— Мам, и мне такую сшей! — попросила она.
— Я тебе ещё лучше сошью, — пообещала Валентина. — Только учись, чтобы всё на пятёрки, — а про вешалку говорить не стала.
— Пирогами пахнет, — потянул носом кто-то из мальчишек.
— Ага, мамка пироги печёт. С капустой, — сказала Вика. — Она всегда но субботам печёт.
Двери в комнату Анны Николаевны, пропустив ребят, так и остались распахнутыми. И теперь в дверях толпились соседи. По плану, составленному Леной, поздравить Полунину должны были Света Мурзина и Наташа Бочкарёва. Всё распределено. Света начнёт: «Дорогая Анна Николаевна!», а Наташа подхватит: «Поздравляем вас от имени всех тимуровцев... «... С Международным женским днём Восьмого марта!» — закончит Света. И следом Боря Авдеев преподнесёт цветы. Составляя этот план, Лена представляла себе, хоть и незнакомое, но приветливо улыбающееся лицо неведомой Анны Николаевны Полуниной, над которой её ребята так удачно начали шефство. Лена уже даже написала заметку о тимуровской работе отряда. «Наши тимуровцы взяли шефство над одиноким человеком, женой павшего смертью храбрых фронтовика, Анной Николаевной Полуниной, — писала Лена, — Когда Анна Николаевна заболела, пионерки Света Мурзина и Наташа Бочкарёва сбегали в аптеку за лекарством. Анна Николаевна была очень довольна и от всего сердца поблагодарила пионерок». О том, что Анна Николаевна Полунина была очень довольна и благодарила пионерок, Лена приписала от себя. Но она нисколько не сомневалась, что могло быть иначе. Заметка была одобрена Ириной Александровной. Ирина Александровна, прочитав её, внесла только одну поправку: слово «женой» она зачеркнула и сверху написала «вдовой», вот и всё. Ленина заметка должна была появиться на первом месте, следом за передовицей в праздничной стенгазете. Но сейчас эта Анна Николаевна Полунина, не воображаемая, а живая, в тёмном платье, с седым жиденьким пучком волос, не то чтобы с улыбкой, а с хмурым неудовольствием стояла посреди собственной комнаты, а в двери с удивлением и любопытством заглядывали какие-то посторонние люди. Лена забеспокоилась, что ребята могут растеряться в такой сложной обстановке и всё напутают, поэтому, нарушив тщательно составленный план, она выступила вперёд сама:
— Дорогая Анна Николаевна! От имени всех тимуровцев нашей школы, — громко и чётко начала Лена, — поздравляем вас с праздником...
— А какой это праздник у старухи? — громким шёпотом спросил Фёдор жену, прежде, чем Лена успела закончить. Валентина пожала плечами. Недоумённо молчали и Саша с Ниной. Только маленькая Вика догадалась:
— С Восьмым марта! — Как раз они на одном из уроков готовили к этому дню подарки мамам. Кто клеил коробочки из цветной бумаги, кто рисовал рисунки. Вика тоже нарисовала на листочке из альбома голубой цветок, над которым, протянув длинные лучи, сияло оранжевое солнце.
— Ёлки-палки! — пробормотал Фёдор. Не то, чтобы он не знал о празднике Восьмое марта. Напротив, каждый год к этому дню у них в таксопарке мужчины скидывались и покупали женщинам цветы — жёлтые мимозы или красные гвоздики, смотря что удавалось достать. Женщин в таксопарке работало мало, и тем приятней было в этот день видеть не суровое, как обычно, лицо диспетчера — громкоголосой Маши Лановой, а с непривычно милостивой, даже кокетливой улыбкой. Букетиков покупали много, не все женщины в этот день оказывались на месте, и оставшиеся неподаренными цветы разбирали кто хотел. Раза два приносил такие букетики Валентине и Фёдор. «Вспомнил!» — говорила в таких случаях Валентина, и трудно было догадаться, рада она вниманию мужа или недовольна, что оказывает он его всего только один раз в год. Но, по-видимому, Валентина всё-таки бывала довольна, потому что потом хвалилась и в своём ателье, и на кухне Нине: «А мой-то цветы притащил!» «Видишь, даже Фёдор и тот Валентину поздравил, а ты!.. » — допекала потом вечером Нина своего долговязого Сашу. «Нинок, я хотел, но замотался. Везде очереди за этими цветами, не подойти. Я тебе в другой день принесу. Ладно?»
