Святослав Сахарнов - Путешествие на «Тригле»
Старуха стояла в воротах и как-то странно, просительно смотрела на меня.
Я смутился.
— Если кому-нибудь понадобится комната, я скажу. Я обязательно пришлю таких людей к вам, — сказал я. — Скоро мои знакомые из Владивостока должны приехать.
Я сказал и подумал, что Букину и Лизе незачем останавливаться у кого-то на один день.
Просто мне хотелось ободрить старуху. Уж очень невеселой она выглядела.
ПОД ВОДУНа катер для меня притащили легководолазный костюм и помпу.
— Только сначала сдашь зачеты, изучишь правила, тебя осмотрит врач, — сказал Телеев. — Чтобы все было в ажуре. А то отвечай за тебя.
— Отвечать все равно придется, — сказал Дед.
Он не очень-то верил, что на Черном море я уже опускался с аквалангом.
Для пробы меня опустили на пятнадцать минут около причала, на глубину три метра.
Сначала надели костюм. Он был как детская матрешка: из двух половинок. Рубаха и штаны надевались на широкое стальное кольцо-пояс. Поверх пояса затягивалось второе кольцо. Половинки соединялись, прижимались друг к другу. Шлем у костюма был мягкий, похожий на капюшон, только с маской.
Меня одели и начали опускать. Опускали постепенно. Вода была мутная. Ничего, кроме обросшей ракушками причальной сваи, я не видел. С моря шла зыбь. Меня качало и ударяло о сваю. Стук головой, стук! Я сразу попросился наверх.
— Написано в инструкции: первый раз держать пятнадцать минут, — ответил по телефону Телеев.
На шестнадцатой минуте меня вытащили.
— Вот теперь можешь опускаться. Снимай и рисуй под водой сколько хочешь! — сказал Телеев. — Самочувствие как?
— Ничего. Сваи у вас что — железные?
— Железные.
— Чувствуется!
ЕЩЕ ТЕЛЕГРАММЫНе успел я прийти домой, как мне вручили новую телеграмму:
ТВОЮ ТЕЛЕГРАММУ ПОЛУЧИЛИ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДРОБНОСТИ РАБОТЫ
МАМА ЗИНАЯ ответил:
НАЧАЛ СПУСКИ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ
КОЛЯ «ВИСЮ»Через два дня я опустился в водолазном костюме в море.
Мы работали у восточного берега острова.
Берег был пустынный.
На нем стояли, как изваяния, каменные столбы.
— На острове Пасхи в Тихом океане есть очень похожие фигуры, — сказал я, — только они изваяны рукой человека, а эти?
— Ветер да море, — сказал Телеев. — Бывает, заштормит, так их водой, как ножом, режет.
Он сидел на перевернутом ящике и отдыхал, прежде чем пойти второй раз под воду.
Одели и меня. Я взял фотоаппарат, мешочек из полиэтилена, выждал, когда запустят помпу, проверил телефон, закрыл окошко маски и полез за борт.
Последняя ступенька лесенки. Я шагнул вниз, за окошечком запузырилась вода.
Меня опускали, держа за шланг и сигнальный конец, Шапулин и Жаботинский.
Опускали быстро. Мимо прошел черный катерный борт. Наискосок в сторону убежал якорный канат.
Из голубой тьмы вынырнуло и стало приближаться морское дно.
Я уже почти касался его ногами, как вдруг дикая боль вошла в уши. Будто в барабанные перепонки кто-то сунул по гвоздю и, проткнув их, стал сверлить мозг. Я закричал.
— В чем дело? — спросил Шапулин.
— Стой!
Спуск прекратили.
— В чем дело?
— Уши!
Меня стали поднимать. Я не чувствовал ничего, кроме боли в ушах. Только когда мое плечо стукнулось о дно катера, боль немного утихла.
— Ну как? — спросили по телефону.
Я молчал.
— Будете выходить?
— Повисю.
Я висел под катером, следил, как притупляется боль в ушах, и раздумывал: как надо говорить — «вишу» или «висю»?
Ни одного правила грамматики вспомнить под водой я не мог.
НАВЕРНОЕ, «ПОВИШУ».
— Давайте опускайте! — сказал я наконец. — Только осторожно.
Потихоньку, с остановками, меня опустили на дно.
Оно было покрыто крупной белой галькой. Кое-где среди камней росли кустики бурых водорослей. Пучеглазая камбала подплыла и легла рядом.
Она, наверно, первый раз в жизни видела человека.
Я присел на корточки, протянул руку и потрогал ее. Рыбина не шевельнулась.
Я поднял бокс с фотоаппаратом, навел его на камбалу, щелкнул и сообразил, что не взвел затвор.
Камбала терпеливо ждала.
Я снял ее три раза подряд. Только тогда она уплыла.
ТОТ САМЫЙ ТРЕПАНГКто-то схватил меня за ногу. Я вздрогнул.
Позади зеленой горой стоял Телеев. Через окошки в шлеме было видно, что он улыбается. На берегу или на катере я ни разу не видел, чтобы он улыбался, а тут под водой — пожалуйста!
Я уселся, вытянул ноги и стал фотографировать.
Я фотографировал, как работает водолаз.
Телеев брел по дну, сильно наклонясь вперед. Он шел, как идут против ветра, рывками таща за собой шланг. В одной руке у него была питомза, в другой — острый крюк с рукояткой — багорок.
Багорком он подбирал трепангов.
Трепангов было много. Они лежали толстые, шишковатые, припав плоскими животами ко дну.
Телеев подходил, накалывал трепанга, стряхивал его с багорка в питомзу. Мешок волочился за ним, как раздутая от проглоченной добычи змея.
Я пошел было за Телеевым, но скоро отстал: не сразу понял, что идти надо, почти касаясь телом грунта, почти ложась и глубоко зарывая носки галош.
Каждый шаг давался мне с боя. К тому же я забыл, что меня держит на месте шланг.
— Потравить? — спросил наконец Шапулин.
— Потрави.
Он дал шлангу слабину, и идти сразу стало легче.
Я не захватил с собой багорок и помогать Телееву не мог. Я уселся около якоря. От него отходил вверх канат. Прямо надо мной на этом канате, как дирижабль на привязи, плавал катер.
Я снял его и стал собирать в пластмассовый мешок жителей морского дна.
Их я зарисую на палубе сразу же, как только поднимусь. Пока они живые, пока не изменили форму и цвет.
На камнях сидело несколько бурых актиний. При моем приближении они спрятали щупальца, сжались, замерли и стали похожи на грибы.
Лиловые, с красными пятнышками морские звезды копошились среди камней.
Из-под одной звезды торчал белый раскисший хвост полусъеденной рыбины.
Я положил в мешок звезду, актинию, несколько трепангов.
Рядом с полусъеденной рыбиной лежал на гальке еще один трепанг. Он был, наверное, дохлый или больной — бесцветный, желтовато-серый. Я не хотел его брать, но увидел, что шишечки на его спине шевелятся.
Бросил и его в мешок.
— Поднимаем! — сказал Шапулин.
Поднимали меня осторожно, с выдержкой.
На палубе я снял рубаху и привалился спиной к борту.
В ушах потрескивало.
Телеев был еще на дне.
Он набрал уже третью питомзу.
Я вытряхнул содержимое своего мешка на доски.
— О, — сказал Веня, — белый трепанг!
Я удивился.
Так вот он какой, знаменитый белый трепанг!
Очень обыкновенный.
САМОЕ ВАЖНОЕ В МОРЕКогда мы возвращались домой, нашел туман и закрыл берег. Через серую туманную полосу зеленым пятном пробивалась луна.
Бот шел вдоль туманной полосы.
Мы с Телеевым сидели на палубе. Веня стоял у руля.
— Знаешь, что самое важное в море? — спросил меня Телеев.
— Компас.
— А еще?
— Карта.
— А если подумать?
— Мотор. Без мотора пропадешь.
Телеев встал и запахнул ватник.
— План, — сказал он. — Без плана не приходи домой.
Он ушел в кубрик, оставив меня раздумывать над значением своих слов.
Не выдержав, я полез за ним.
— Так что же, — шепотом спросил я, — получается? Ерунда? Ведь это не завод, а КАТЕР!
— Не ерунда, — ответил мне из темноты Телеев. — На первом месте план. Дай добычу… Спать-то ты будешь?
— Посижу наверху.
Луна и туман по-прежнему красили море зеленью. Бот поскрипывал и покачивался. Он терся бортом о волны, и от этого по палубе растекался слабый, невнятный шум.
Мы пришли на комбинат под утро.
СВАДЬБАВ общежитии было светло, я открыл дверь и не узнал комнату.
Посреди пола чернела яма. Торчали сломанные доски, и в глубине подполья висела паутина.
Кто-то кашлянул. Я повернулся. В коридоре стояли комендант и еще два человека. Плечистые, в свитерах с растянутыми воротами. Сразу видно — водолазы.
— Извините, товарищ, — сказала комендант, — без вас авария получилась. Говорила я им — на цыпочках. А они — вприсядку.
Водолазы посмотрели друг на друга.
— Разошлись малость, — сказал один.
— Свадьба у нас была. Товарищ женился. Такое дело получилось.
— Вещички ваши я на это время уносила, — сказала комендант.
Я посмотрел на водолазов снизу вверх.
ЕСЛИ ТАКИЕ РАЗОЙДУТСЯ!
