Вероника Кунгурцева - Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Легко сказать — привести Березая! Лешачонка‑то Ваня быстро сыскал, и согласился идти с ним лешак, стоило только промолвить, что к Стеше они идут. Дак ведь и Ярчук за лешаком увязался!
— Собаки‑то не любят волков! — сказал Ваня в пространство, надеясь, что Ярчук его поймет. — А мы в лесу ночевать не будем, Березай же ночует с нами…
Волк на Ванины речи только клыки оскалил, но лешачонок что‑то провыл ему не то по–волчьи, не то по–лешачьи — и Ярчук остался на тропе. Уходя, Ваня обернулся: так ведь и сидит, где его оставили. Ученый волчок–от!..
Мальчик задами провел голыша к месту ночлега, хорошо, не нарвались по дороге на какую‑нибудь бабу, вот бы визжала‑то! Если уж десантницу истерический хохот обуял при виде голого мужичка, так о простой бабе‑то что говорить… Не будешь же каждой объяснять, что это, де, двухлетка неразумный, что с него возьмешь!
К дверям‑то Ваня подвел лешака, а вот внутрь заходить лешачонок напрочь отказался! — Не лес да не лес, — заладил. Мальчик тогда указал ему на стены бревенчатые, на деревянную дверь и сказал:
— Это был лес! Он к людям пришел — и стал домом. Смотри, — тук, тук, тук! — Ваня постучал по дереву.
Березайка послушал, потом понюхал дверь, сказал уважительно:
— Дуб! — и вошел в нее.
А войдя, тут же свалил лавку и ряд стульев, да и сам упал. Ваня попытался поднять лешачонка, но тот таким диким взглядом уставился в потолок, что Ване не по себе стало. Ткнув пальцем вверх, немногословный лесовик разразился целым потоком вопросов:
— Где небушко? Почему звезды не глядят? Кто мой месяц съел?
Ваня не знал, что и ответить. Лицо лешачонка сморщилось — и он разразился таким громогласным плачем, что Ваня решил: сейчас всё Теряево сбежится! К счастью, прибежала только Стеша из соседнего помещения.
Ребята не знали, что делать, опасаясь, что вот–вот кто‑нибудь услышит дикий рев и прибежит сюда. А в поле зрения вопящего Березая попала впопыхах вытащенная Ваней кастрюлька со всеми забытой Кровохлебкой. Внезапно рев прекратился.
— Кто это? — Березай ткнул пальцем в живинку.
— Кровохлебка, — ответил Ваня и, радуясь мгновениям тишины, протянул лешачонку кастрюлю с растением. Тот схватил ее и поставил перед собой, на лавку. Обильные слезы всё еще текли по щекам лешака — и капали в кастрюлю. И вдруг — прямо на глазах — Кровохлебка стала вытягиваться и расти… Вот она доросла до носа лешака, коснулась его и промолвила:
— Березай хороший! Березай живой!
У лешака слезы тут же высохли, и он ответил:
— Тлавка холошая! Тлавка живая!
— Вот и славно! — подытожила Стеша. — Всё хорошо, что хорошо кончается! Кровохлебка у нас нахлебалась горьких слезок и… поднялась на слезах, как на дрожжах! Пора бы и нам перекусить! Ты как, Вань? Я так ужасно проголодалась!..
Ваня со Стешей отлично перекусили шанежками да пирожками, запили печиво застоявшейся водой из графина, который обнаружили на окне. (У десантницы в рюкзаке нашлась походная алюминиевая кружка.) А Березай, после слез всё еще глубоко вздыхая, схватил городошные деревянные колбаски — и с аппетитом принялся уплетать их… Только хруст пошел по клубу. Стеша поперхнулась и закашлялась, Ваня постучал ей по спине, мальчик с девочкой переглянулись, но ничего не сказали.
А Березай, как бревно, повалился на пол и тут же захрапел. Степанида Дымова, вытащив из рюкзака черные нитки, принялась обмерять спящего лешачонка, Ваня зацыкал на нее, дескать, разбудишь, разорется сейчас, но тот, впрочем, и не думал просыпаться. Ваня попытался узнать у девочки, что это она затеяла, но остался без ответа, да и не сильно расстроился — потому что веки его, как клеем намазанные, слипались. Постель он себе устроил на волейбольной сетке. Пробормотал Стеше, дескать, и ты ложись, вон хоть на транспарантах…
— Да, да, сейчас лягу, — отвечала девочка.
Утром Ваня обнаружил лешачонка, мирно болтающего с Кровохлебкой. Стеша, свернувшись калачиком, спала в колченогом кресле. А проснувшись, торжественно объявила, что сейчас будет делать из лешака — человека…
— Как это?! — испугался Ваня.
Девочка приказала ему закрыть глаза. Он слышал только пыхтенье, какие‑то стоны, возню, потом грохот… Наконец Стеша сказала, что можно…
Мальчик открыл глаза — и те едва не выскочили из орбит. Березай оказался наряжен в какой‑то балахон не балахон, распашонку не распашонку — наряд багрового цвета сшит был из скатерти, на груди расплылось чернильное пятно, из‑под распашонки торчали короткие, багровые же, штаны… Лешак стоял, растопырив руки, и не знал, что с собой делать. На лице его было написано такое недоумение, что Ваня прыснул.
Стеша сказала, это, де, еще не всё, и жестом фокусника вытащила из шкафа бывшее знамя… Теперь оно превратилось в плащ, который тут же был наброшен на лешачонка. У накидки имелся и капюшон, спроворенный из первомайского транспаранта, на капюшоне была надпись: «1 мая». Капюшон съехал на лоб Березая, из‑под него помаргивали круглые глаза лешака. Стеша велела лешачонку покрутиться, что он беспрекословно и выполнил.
— Ну, как костюмчик? — с горделивым видом спросила девочка.
— Он в нем на палача похож, — подумав, сказал Ваня.
— Еще чего! — не согласилась десантница и обратилась к лешаку: — Тебе нравится, Березай? Правда, красиво? — чмокнула воздух и заключила: — А, цаца!
После того как все перекусили, — кто чем, — теряевский клуб был покинут. Закупив по дороге продукты и узнав, в какой стороне полустанок, дружина хоробрая направилась к железной дороге.
Глава 8. Железная дорога
По Стешиным словам выходило, что добраться до юга очень просто. Дескать, если не сможем договориться с проводником, то сядем, де, на электричку, доедем до конечной станции, там пересядем на другой электропоезд, следующий на юг, — и таким, де, макаром, пересаживаясь с электрички на электричку, в конце концов и доберемся до места назначения.
Но сразу же возникли непредвиденные осложнения… Когда вышли к железной дороге, решив по шпалам дойти до полустанка, лешак, приблизившись к рельсам, резко затормозил и сказал:
— Бобо!
— Чего ты остановился, Березаюшка, пошли, — звал его Ваня. Они со Стешей вовсю уже шагали по шпалам. Но лешачонок не двигался с места и повторял свое:
— Бобо!
— Ну, чего ты там застрял? — сказала и Стеша. — Пошли–пошли… — и, вернувшись, потянула лешака за руку. Березай сделал два шага, но как‑то очень неуверенно, ровно его на аркане тащат, и шел с оглядкой на лес. Когда босые лапы лешака оказались в непосредственной близости от рельса, он отскочил, ровно его к горячей сковороде подвели.
— Да что такое, Березай, иди же! — дергала его девочка за руку, но стронуть с места не могла.
— Бобо! — твердил лешачонок, как заведенный.
Ваня пришел Стеше на помощь: и, обойдя лешака с тыла, попытался столкнуть с места — но неудачно. Он ему и в спину упирался ладонями, и кулаками толкал - лешачонок стоял крепко, как будто врос в землю корнями.
— Бобо! — сказал опять Березай.
— Нет, не бобо! — рассердился Ваня. — Где тут больно‑то, ну, где? Посмотри — поезда нет, а как будет — мы просто уйдем с дороги, и всё!
Лешак тогда нагнулся и осторожно стал придвигать указательный палец к железному рельсу. Дотронулся — и заорал, отдернув руку. Ваня поглядел — на кончике лешачьего пальца вздулся красный волдырь, как от ожога. А к рельсу прилип кусочек лешачиной кожи — шипел, шипел да вдруг обуглился! Березай же тряс рукой и орал:
— Бобо, бобо! Гвозденье плохое!
— Какое гвозденье? — удивилась Стеша.
Ваня подумал и сказал:
— Кажется, он железо так зовет… У него, видать, на железо аллергия… А может… несовместимость какая‑то… Он же лесовик: и дерево ему — друг, а железо, выходит, — враг! Гляди, у него ожог первой степени!
— И… и что теперь?
— А то… Ему к железу прикасаться нельзя!
— И… и как же мы поедем — по железной‑то дороге?!
Лешачонок продолжал орать — и мальчик, не отвечая Стеше, подул ему на палец, заговаривая:
— У сороки заболи, у вороны заболи, а у Березаюшки заживи! — лешак сунул палец в рот, а когда вытащил его, Ваня поглядел: пузырь лопнул и ранка почти затянулась.
— Вот это слюна! — восхитился мальчик.
Послышался грохот набегающего поезда — и они сошли с железнодорожного полотна. Лешачонок же, услыхав стук поезда, повалился на землю и зажал уши пальцами, и до тех пор лежал, уткнувшись носом в землю, пока шум поезда не стих. Потом поднял голову и твердо сказал:
— Гвозденье плохое! Бобо!
Шли теперь по лесополосе, обок пути.
Ваня говорил:
