Леена Крун - В одежде человека
Эмиль забрался на сеновал и отыскал спрятанные там старые журналы. На первой же фотографии он как раз увидел грудь.
Эмилю стало грустно. Он сложил журналы в стопку, положил их под голову и стал смотреть, как августовское солнце пытается сквозь доски крыши пробить темноту сарая.
Он вернулся домой, но это был уже не его дом. Не тот, по которому он скучал долгие месяцы. Его дом был красного цвета, а у веранды все время крутился и махал хвостом Йеппе. В его доме мама по вечерам долго крутила ручку радио, пытаясь найти музыку по душе, а найдя ее, громко кричала:
— Атос, тебе слышно?
Теперь в доме была новая мягкая мебель и магнитофон, а старое радио, деревянный стол и старый деревянный диван исчезли. Там все было такое новое, что Эмилю было трудно там находиться. Ему казалось, что даже воздух стал другим. И хотя окна и двери были по-прежнему на своих местах, Эмилю казалось, что без него старый дом разобрали и увезли в неизвестном направлении, а на его месте поставили новый светло-коричневый. Даже дверь, широкая входная дверь с глазками сучьев, которые Эмиль знал наперечет, хоть и прежняя по виду, скрипела по-новому.
Иногда в городе Эмиль подолгу глядел в зеркало, надеясь разглядеть глубоко-глубоко внутри зрачка маленький красный домик с белыми наличниками в окружении зеленых кленов — настоящий дом, где в тени сиреневых кустов весело лаял Йеппе.
Пожалуй, теперь это было единственное место, где можно было увидеть этот старый красный дом. Там он всегда с ним. И хотя нелегко все время носить его с собой, Эмиль мужественно его нес и будет носить еще долго.
«Это когда кто-то долго и мучительно носит в себе неизлечимую болезнь», — так пеликан говорил? Значит, это тоже хроническая болезнь?
Только теперь Эмиль понял, что значит «прошлого не вернуть». Теперь у него было свое прошлое, ведь без этого нельзя стать человеком.
Вечером Эмиль лежал в своей комнате, где из вещей, которые раньше принадлежали ему, осталась только старая железная кровать. Он слышал, как разговаривают в спальне папа и Ирмели. Дверь была плотно закрыта, и он не мог разобрать слов, но их голоса звучали то громче, то тише. Было понятно, что они ссорятся. Эмиль заснул, но и во сне продолжал слышать эту ссору, которая никак не прекращалась.
Утром Эмиль сидел на веранде и чистил картошку в плавках и с полотенцем на шее. Он собирался пойти на пляж, но Ирмели окликнула его из кухни, где мыла посуду. Сунув ему под нос тазик с картошкой, она сказала:
— Почисти-ка, прежде чем идти купаться.
Эмиль хотел возмутиться, но Ирмели повернулась к нему и добавила:
— Ты мне этим здорово поможешь, Эмиль.
Мокрой рукой она убрала с его лица прядь волос.
Эмиль сидел на веранде и все еще чувствовал на лбу прикосновение руки Ирмели, слышал ее голос, называющий его по имени. Лицо Эмиля пылало, он чистил картошку и очень хотел, чтобы Ирмели снова позвала его, также нежно. Эмиль. Эмиль. Эмиль.
Вдруг кто-то с тяжелым вздохом сел рядом и закурил. Папа.
— Как дела у мамы?
Эмиль давно ждал этого вопроса, но прозвучал он только сейчас.
— Все хорошо, — сказал он, хотя хотелось сказать совсем другое. Что мама страшно устала и все время нервничает, и что у них вечно нет денег, и что город… Но что папа знает о городе?
Было тихо. Табачный дым медленно поднимался в небо. Эмиль краем глаза смотрел на папу. Он заметил обветренную щеку, поры на крыльях носа и светлую морщину в уголке рта, которая пропадала, когда папа вытягивал губы, затягиваясь сигаретой. Было время, когда Эмиль без стеснения прижимался к этой щеке и двумя руками обнимал папу за шею. И тогда он чувствовал, как бьется в его руках папино сердце. Теперь он никогда больше этого не почувствует. И не захочет.
— Как там в прачечной? Очень тяжело?
— Я никогда там не был.
— А мама тебе не рассказывала?
— Нет.
Папа бросил окурок в песок и затушил носком сапога. Почти вся картошка была почищена.
— Ну а ты, нашел себе новых друзей?
— Одного нашел.
Этим одним был пеликан, Папагено, господин Хурулайнен. Но другом ведь можно назвать не только человека.
— Очень хорошо. С людьми надо общаться.
Но пеликан не человек. И вдруг Эмилю страшно захотелось увидеть его умные желтые глаза, смешной васильковый халат и большой клюв.
Эмиль встал. Просьба Ирмели была выполнена.
— Пойду искупнусь.
Казалось, папа даже обрадовался.
— Пойди, пойди, конечно. Теплых дней-то осталось всего ничего.
Эмиль взял таз с картошкой и направился в сторону кухни, но голос папы его остановил:
— Эмиль?
— Что?
— Тебе ведь не скучно? Отто все время пропадает где-то, да и вообще, тут всё так… изменилось. Да еще и Йеппе взял и умер.
Эмиль стоял спиной к отцу, голос его был тверд.
— Нет, не скучно.
— Ну и хорошо, — вздохнул папа. — Очень хорошо.
— Угу, — промолвил Эмиль. — Я пойду на речку. Он медленно шел с полотенцем на плечах по проселочной дороге. Рожь в поле склонилась под тяжестью колосьев. Он сорвал один и растер в ладонях. Спелый. На следующей неделе косить начнут.
Но к тому времени он уже будет в городе.
Белое полотно
— Вот так сюрприз! Вы уже вернулись! — Пеликан открыл дверь, улыбаясь во весь клюв. — Добро пожаловать снова в город. Надеюсь, вам стало лучше?
— Но я не болел.
— Ах, простите, я запамятовал. Простите, пожалуйста.
Все было как прежде. Пеликан был, как всегда, ужасно вежлив. Эмиль был рад снова видеть халат с васильками, который, казалось, и его обладателя делал васильково-лучистым.
Мальчик сел в кресло и достал из сумки букварь. Но пеликан замотал головой.
— Букваря больше не надо. Пока вы были в своей милой деревне, я научился довольно сносно читать про себя. Так что, думаю, в уроках необходимости больше нет.
В доказательство он взял с полки книжку, открыл ее и начал читать. Это были, вероятно, книги хозяйки квартиры, потому что вряд ли пеликан смог бы позволить себе собственную библиотеку.
Он читал:
«— Пошли, котенок, пора домой.
Она яростно накинулась на него:
— Тебе что, не терпится поливать свои проклятые бегонии?
— Тише, котенок…
— Руки прочь, насильник чертов! — заорала она изо всех сил и плеснула ему в лицо остатки из стакана. Там было не больше чайной ложки виски и пара кусочков льда.
— Черт побери, бэби, я твой муж! — заорал он в ответ, хватаясь за платок и вытирая лицо. — Дошло? Твой муж.
Она страстно зарыдала и бросилась в его объятия. Я обошел их и вышел вон. На всех вечеринках всегда одно и то же: те же коктейли, те же диалоги».
— Значит, коктейль — это какой-то напиток, — задумчиво произнес пеликан.
— Думаю, да, — сказал Эмиль.
— Надо как-нибудь попробовать. Говорят, от него становятся веселее. А вы уже пробовали?
— Пробовал. Однажды на Рождество мне налили чуть-чуть.
— И что, стало весело?
— Мне и до этого было весело. А вино показалось кислым.
— Полагаю, меня обманули. Вот, например, эта девушка в книге, разве ей весело? По-моему, она просто кипит от злости. И плачет. Но как вам понравилось мое чтение? Хорошо я читал?
Эмилю пришлось признать, что читал пеликан отлично. С грустным видом он убрал букварь в сумку и собрался уходить — его услуги больше были не нужны.
— Разве вы не останетесь на чашечку чая? Неужели вам неинтересно, что со мной случилось, пока вас не было? — удивленно спросил пеликан.
— Конечно, интересно.
Эмиль облегченно вздохнул и снова забрался в огромное мягкое кресло. Пеликан ушел на кухню за чайником.
Разливая чай по чашкам, пеликан начал свой рассказ:
— Удивительное дело, пару дней назад во время вечерней прогулки я обнаружил странное место. Я заметил на улице очередь и просто из любопытства встал в конец. Это удовольствие стоило целых десять марок.
Потом я вместе со всеми прошел в темный зал, в котором стояли стулья, как в опере. Люди рассаживались на стульях и смотрели на белое полотно на стене. Неожиданно над головами сидящих вспыхнул луч света, и вместе с ним появился звук и живые картинки. Белое полотно стало окном, через которое все было видно. Это было похоже на оперу, но в то же время это была не опера.
Мы сидели в темноте и смотрели через это окно в светлую комнату. В комнате был молодой человек с красивой женщиной. Они разговаривали, но как-то совсем по-особенному. Я никогда прежде не слышал, чтобы люди так разговаривали друг с другом.
Женщина полулежала на диване, держа в руке длинную сигарету.
— Эдуард, — томно сказала она. — Ты предал меня, этакий негодник.
— Это неправда, — возмутился юноша. — Не верь, это все злые языки!
