Вильям Козлов - Юрка Гусь
— Брось срамить меня на весь поселок, брось… брось! — охаживая притихшего Юрку, приговаривала бабка. — Дожила… стыдно людям на глаза показаться. В один голос твердят: «Уйми своего разбойника, не то сами найдем на него управу…»
Ухват с грохотом полетел в угол. Губы у бабки затряслись, на морщинистой щеке блеснула слеза. А Юрка, вытаращив свои большущие глаза, смотрел на нее.
— За что?!
И бабка Василиса, обмякнув перед этим удивленным, растерянным взглядом, ступила вперед и коснулась рукой жестких Юркиных волос.
— Неужто, Юрушка, не можешь ты без этого… воровства? Не зарься ты, сынок, на чужое добро… Грех красть чужое, грех! Руки тебе оторвут за это дело. В тюрьму упекут… И сгниешь там ни за грош!
Юрка шмыгнул носом, провел кулаком под глазом и высвободил голову из бабкиных рук.
— Чего дерешься? Я же из-за тебя… Чтоб ты не померла на холодной печке… А ты… ухватом!
Юркины глаза стали колючими.
— Не буду у тебя больше жить… Уйду к летчикам!
— Нужен ты летчикам.
— Они драться ухватом не будут.
Бабка достала чугун из печи.
— Садись, ешь.
— Сама ешь…
Он оделся и, на ходу затягивая поверх фуфайки ремень, выскочил за дверь. Но сразу вернулся. Не глядя на бабку, одиноко сгорбившуюся за столом с дымящейся картофелиной в руке, нагнулся, заглянул под буфет, вытащил оттуда колоду старых карт.
— У твоей Ширихи, — Юрка положил карты в карман, — полные сени дров… И в сарае полно. И корыто у ней еще одно осталось.
Хлопнув дверью, он ушел.
У КОСТРА
Близ путей полыхал жаркий костер. Колкая поземка налетала на него то с одной, то с другой стороны, шипела и, опаленная, убегала по сугробам дальше. Что за чудо? Юрка протер глаза: без дров, прямо на оттаявшем черном кругу земли клокотало пламя. Огонь жадно лизал ребристые бока железной бочки, стоявшей посредине. Вокруг кто на чем сидели бойцы. Дым от их самокруток смешивался с черным огнистым дымом удивительного костра.
Юрка присел на корточки и протянул к огню негнущиеся пальцы. По снегу расползались черно-коричневые пятна. «Отработанное масло палят», — догадался он.
Боец с пучками густых черных, как у цыгана, бровей в желто-белом полушубке с масляными разводами на рукавах и полах покосился на Юрку и хриплым басом спросил:
— Ты откуда взялся, Огурец?
Гусь пошевелил пальцами, потер свои острые колени и повернулся к бойцу спиной.
— Гляди-ка, парень-то с характером! — усмехнулся тот. — Может, ты немой, а?
— А что попусту языком на морозе трепать? — не поворачиваясь, буркнул Юрка. — Кури себе, я тебя не трогаю.
— Ну парень! — захохотал другой боец с добродушным широким лицом и большим носом. — Крепенько отбрил Семена… Не дразнись Огурцом!
От Юркиной фуфайки шел пар, щеки и нос будто кирпичом натерли. За спиной бесится поземка, острым штыком колется мороз, а тут пламя бурлит, обжигает.
— Дяденька, скоро поедете? — спросил Юрка у большеносого и мотнул головой в сторону сгрудившихся на товарной платформе бензовозов.
— Здесь будем жить… — вместо него сказал чернобровый, похожий на цыгана Семен. — А в этих, — показал он глазами на машины, — в этих банках будем воду возить… Как это поется? «Без воды-ы ни-и туды-ы и ни сюды-ы…»
— Ладно врать-то. — Юрка плюнул на бочку — зашипело. — Я и так знаю, что вы на аэродром поедете.
— Нам и тут хорошо. Тепло, курево есть…
— Фриц вот прилетит — он вам покурит! — припугнул Юрка.
— И частенько он к вам наведывается? — спросил большеносый.
— Сколько время?
Боец задрал рукав полушубка и глянул на циферблат.
— Первый час… А что?
— Скоро заявится. — Юрка взглянул на клубящееся небо. — Вот разве что погода помешает, а то каждый день прилетает в это время.
— Вообще-то, пора и трогаться. — Большеносый поднялся.
— Давай жми! — засмеялся Семен. — Тебя первого накроет.
Железная бочка загудела, заворчала и вдруг плюнула в небо закипевшей водой и паром.
— Выкатывай, ребята, — скомандовал чернобровый.
Шоферы нацелились на бочку бревном, поднажали — и она, окутанная паром, покатилась по шипящему снегу. Булькающая струя кипятка, взорвавшись белым облаком, брызнула в первое ведро. Кипяток залили в радиаторы. От гула автомобильных моторов задрожал морозный воздух. С треском хлопали дверцы кабин, и машины одна за другой сползали с высокой платформы на дорогу. Юрка подошел к маленькому бойцу с увесистым носом и деловито сказал:
— Давай сюда ведро, сам привяжу… а ты — заводи.
Боец, не отвечая, прикрутил тросом к буксирному крюку ведро и, отстранив мальчишку рукой, достал из кабины заводную ручку.
Бензовоз чихнул синим дымком и заколотился в мелкой дрожи. С радиатора посыпались на снег капли воды.
— Ну, бывай здоров, — сказал боец и полез в кабину.
Когда за ним захлопнулась дверца, Юрка забарабанил кулаком.
— Дядь! — орал он. — Возьми! Мне позарез на аэродром надо… Слышь, дядь!
Машина тронулась. Юрка остался на платформе.
— У-у, черт носатый! — погрозил он вслед бензовозу кулаком. Нагнулся, схватил ледяную голышку и запустил в машину. Бум-м-м! — загудела пузатая цистерна с белой надписью: «Огнеопасно».
— Ты чего это развоевался, Огурец?
Юрка повернулся: перед ним стоял высоченный чернобровый шофер. Внизу на дороге мирно пофыркивал его бензовоз.
— А ты цыган! — сердито буркнул Юрка. — И пешью дотопаю!
Дыша на растопыренные пальцы, он поволочил свои стоптанные валенки по снегу. Шофер, скручивая цигарку, смотрел ему вслед. Фуфайка, туго перехваченная ремнем, вздулась на Юркиной спине пузырем, а ниже собралась в пышную сборку. Одно ухо большой солдатской шапки загнулось.
— Эй, Огурец!
Юрка остановился.
— Чего ты потерял на аэродроме?
Юрка подбежал к шоферу.
— Не гляди, что я маленький… Зато знаешь какой сильный? Меня на любую работу возьмут. Снег разгребать или что… Вот увидишь!
— А что мамка скажет?
— Нет мамки…
— А-а, — сказал шофер. — Нет, говоришь. Тогда поехали!
— Можно залезать?
Юрка вспомнил про бабку. Сидит, наверное, ждет. Картошку греет…
Бензовоз вскарабкался на пригорок. Бабкина изба с замерзшими окнами, наполовину утонувшая в снегу, и частокол со снежными шишечками остались позади. Отодвинулась назад гранитно-кирпичная водонапорная башня. И вот дорогу обступил лес.
Метель с одной стороны надула на стволы снег. Обледенели голые ветви осин и берез. А ели и сосны назло морозу по-весеннему зеленели. Ветер трепал длинные седые бороды моха, свисавшие с нижних ветвей. Молодые елочки в белых маскировочных халатах стояли на дыбках по обочинам. Стежки звериных следов пересекали дорогу и исчезали в голубом лесном сумраке. Семен все прибавлял газ. Деревья замелькали так, что в глазах зарябило. Юрка опасливо посмотрел на отполированную баранку, где небрежно покоилась рука шофера. Глаза прикрыты. Уж не заснул ли?
— Э-эй! Долбанемся! — заорал Юрка.
Семен молча полез в карман за куревом. Ловко свернув цигарку, закурил. Юрка успокоился и притих.
Смотреть на дорогу надоело. Все сосны да ели. Вспомнилась бабушка, и сразу стало тоскливо. Может, попросить Семена, пусть остановит? Поздно… Как там она, старая, без дров? И зачем полезла со своим ухватом!..
ДИК
Бензовоз протарахтел по бревенчатому мосту, занесенному до самых перил снегом, и остановился.
— Проснись! — нахлобучил Семен шапку Юрке на глаза. — Где тебе слезать?
— Тут… — Юрка зевнул, протер кулаком дремотные глаза и серым мячиком скатился на дорогу.
Семен отъехал немного и снова затормозил.
— Эй, Огурец! — высунув из кабины цыганское лицо, закричал он. — Если что… разыщи гараж. Слышишь? Гараж!
Бензовоз, брыкнув задним мостом, круто завернул за угол. Юрка Гусь один остался на колеистой дороге. Где-то за избами ревели самолетные моторы. А когда гул спадал, с речки слышались мокрые шлепки. У проруби вальком колотила белье женщина в резиновых сапогах и серой мужской шапке. Там, где река делала плавный изгиб, метель до блеска выледила середину. На дальнем берегу, будто уголек в снежном сугробе, чернела бревенчатая мельница. В низине, у самой кромки леса, разбросала три десятка обветшалых дворов глухая деревушка. А чуть в стороне на поле, окруженном со всех сторон лесом, тарахтели тракторы, сновали машины, копошились крохотные фигурки людей. Там аэродром. Большие зеленые самолеты с одним мотором, тяжело взлетев, делали над деревней круг и исчезали за высокими маковками сосен. И снова появлялись из-за леса внезапно, с выпущенными шасси.
Останавливаясь и заглядывая в подслеповатые окна, Юрка брел вдоль неровного порядка изб. Возле колодца лениво перекидывались словами женщины. Рядом в снегу валялись два коромысла. Тягуче заскрипел ворот, лязгнула цепь, и обледенелая бадья, гулко стукаясь о ледяные стены, понеслась вниз. Юрка, подождав, пока бадья шлепнулась об воду, побрел дальше.
