Владислав Крапивин - Алые перья стрел
Вот и пришла мне в голову идея вызвать к себе Алешку на его каникулярный срок. Ты, мам, подожди ойкать: все это вполне реально. Во-первых, братья три года не виделись и самая пора им встретиться. Во-вторых, подвертывается удачная оказия, и разлюбезный братик мой двинет сюда с полным комфортом и в абсолютной безопасности, потому что поедет с майором Харламовым, весьма близко знакомым мне по трехлетнему совместному проживанию в землянках, окопах и прочих комфортабельных местах. Он двигается в наши края за женой и карапузом и на обратном пути заберет Лешку. Уговор такой: в день выезда он сообщает тебе телеграммой номер вагона, и ты попросту воткнешь туда Лешку. И все. Остальное – на майорской совести, а она железно проверена. Так что в первых числах июня пусть братик (если, конечно, экзамены сдаст) будет подготовлен к старту «нах вест». А в августе я его собственноручно верну в твои объятия, потому что подойдет мой первый гражданский отпуск, и мы наконец-то увидимся. В общем, собирай братишку в дорогу – пусть поглядит на белый свет. Да и ты от него отдохнешь. А с голоду мы с ним не пропадем: зарплата у меня приличная и к тому же литерный паек. Квартирка хоть пока и частная, но ничего. Мой адрес – улица Подольная...»
Адреса Лешка уже не слышал. Он сделал стойку на руках, потом рандат, прошелся колесом и сбил пятками чайник со стола. Мать хлопнула его ниже спины и сказала:
– Сядь. То есть встань. То есть сядь... леший тебя разберет с твоей акробатикой. Ты что, уже успел всерьез вообразить, что в самом деле куда-то поедешь?
– Мам, а почему нет? – ошалело спросил Лешка.
– Потому что твой старший братец сумасшедший фантазер. За три тысячи верст...
– Две с половиной, – быстро уточнил Лешка.
– ...отправлять ребенка – это могло прийти в голову только... – И мама заплакала.
Потом Лешка дочитал письмо Дмитрия:
«P. S. Мам, я очень виноват перед тобой за папу, что не сумел пока побывать на его могиле. Но кто знал, что меня вышибут из седла на польской границе. Придет время, и я поеду в Венгрию. У меня две карточки стоят на столе – папина и твоя. Пойми это и поверь мне...»
Отца Лешка помнил и любил. Он только что кончил второй класс, когда тот в последний раз подошел к Лешкиной кушетке, откинул одеяло, дернул сына за голую ногу, и вдруг на эту ногу капнуло что-то теплое. Лешка вытаращился на отца, который был похож и не похож на себя в тугих командирских ремнях на колючей суконной гимнастерке, а потом глупо сказал:
– На войну, пап?
И уснул. Потому что до смерти намаялся в прошлый вечер с клейкой футбольной камеры.
Больше Лешка отца не видел. В январе пришло в семью Вершининых два скорбных известия: гвардии майор Вершинин Петр Михайлович пал смертью героя при освобождении Венгрии в районе озера Балатон, а старший лейтенант Вершинин Дмитрий Петрович ранен на Сандомирском плацдарме при освобождении Польши и эвакуирован в госпиталь в город Гродно.
Мать слегла. У нее хватило сил только на то, чтобы упрашивать своего младшенького: «Мите об отце не пиши ни слова. Может, хоть он выживет». И только когда Митя прислал карточку, где был изображен невредимым при выходе из госпиталя, мать переслала ему похоронку на отца с коротенькой припиской: «Ты остался старшим в семье».
В общем, мать поплакала, но Лешку начала собирать в дорогу. И чем ближе подходил июнь, тем сборы шли интенсивнее. Откуда-то из комода был извлечен довоенный отрез коричневого вельвета. Из него мать сконструировала замечательную куртку, которую называла толстовкой. Примеряя ее, Лешка млел от восторга и думал, что если Лев Толстой и носил подобные изумительные вещи, то уж, конечно, не за плугом, как изображено на известной картине. Там Репин явно преувеличил: даже граф и классик рискует беспутно разориться, если позволит себе подобную роскошь.
Потом на сцену выступил трехлитровый эмалированный бидон, в который мама начала складывать пайковые брусочки сливочного масла.
– В дороге тебе масло ох как пригодится, – сказала она однажды. Между прочим, скоро Лешка в этом убедился.
Первого июня Лешка сдал последний экзамен, по географии, вечером мама выгладила белье, испекла пирог с капустой, но упаковывать чемодан не стала, а с тонкой улыбкой сказала сыну:
– Похоже, что завтра мы с тобой этот пирог съедим.
– Н-ну? Это почему, мам?
– Телеграммы-то нет от этого майора.
Телеграмма была доставлена в одиннадцать вечера:
«Второго поезд семьдесят два вагон семь майор Харламов».
Лешка опять делал фляки и рандаты, а мама завертывала в пергаментную бумагу пирог и мочила ее непонятными слезами.
Купить билет на проходящий поезд было практически невозможно. Но они купили, потому что начальником вокзала работал бывший папин ученик, а сейчас одноногий инвалид. Вот только с номером вагона вышла заминка.
– В седьмой не могу – это офицерский. Не имею права.
– Так Леша и поедет в офицерском. Вместе с Митиным однополчанином. Вот телеграмма.
– Вполне возможно. Но в седьмой могу дать посадочный талон только через военного коменданта. Пусть этот майор к нему и сбегает во время остановки. Поезд стоит четырнадцать минут. А пока – только в общий.
Поезд пришел почти вовремя. Лешка с матерью пробились сквозь перронную толпу к седьмому вагону и стали ждать.
Но оттуда никто не выходил. Пожилая толстая проводница впустила двух саперных капитанов, солидно предъявивших проездные документы. Вслед за ними впрыгнула на подножку шустрая девица в пилотке, плащ-накидке и с вещмешком на одном плече. Она не предъявила никакого документа, и проводница молча загородила вход в тамбур своей мощной фигурой. Девушка ловко скользнула ей под руку, плащ-накидка с одного плеча свалилась, блеснул узкий серебряный погон с зеленым кантом, и проводница также молча убрала с прохода руку-шлагбаум. Только досадливо пожевала губами вслед резвой медичке.
Вокзальное радио угрожающе прохрипело, что до отправления пассажирского поезда Новосибирск – Москва остается пять минут, а никакой майор не показывался. Откуда Лешке было знать, что три часа тому назад, перед самым отправлением семейства Харламовых на вокзал в своем городке, их двухгодовалый отпрыск сглотнул пуговицу от папиного кителя, приняв ее за леденец. Об этом Лешка узнал значительно позже, а пока он ощутил теплую ладошку мамы.
– Пойдем, сынок, домой, – сказала она. – Не вышло с твоей поездкой. Пойдем в кассу, сдадим билет. Еще пять минут, кто-нибудь купит. Вон сколько народу...
Жизнь рушилась. Все летело в тартарары. И встреча с братом. И путешествие на Крайний Запад, как давно окрестил свою поездку Лешка. И последующие рассказы в классе о далеком пограничном городе на реке с удивительным названием Неман.
Пять минут – и совершится жуткая жизненная катастрофа. Из-за чепухи. Из-за того, видите ли, что какой-то майор не вышел из вагона. Можно такое допустить?
– Мам, я поеду, – тихо и серьезно сказал Лешка.
– Ну-ну, не дури, – только и ответила мать.
Ответила ласково и даже весело.
– Мама, я поеду! – громко и в отчаянии повторил он. – Митя же ждет.
Рявкнул локомотив. Могучая проводница седьмого вагона вытащила из-за пазухи желтый флажок. Лешка глянул на мать, на медленно повернувшиеся колеса вагона и швырнул в тамбур, прямо под толстые ноги проводницы в брезентовых сапогах, свой чемоданчик. Он наспех ткнулся носом в мамин подбородок и одним прыжком взлетел на площадку. При этом он здорово трахнулся головой в живот железнодорожной тетки.
Вагон двинулся быстрее.
– Ле-шень-ка! – закричала мама.
– Мам! Я доеду! Я тебе... телеграмму!..
Проводница глянула на Лешку, посмотрела на бегущую за вагоном мать и вдруг гулко захохотала:
– Этот – доедет! Этакий куды хошь доедет. Как он меня под пуп двинул! Мадам, не волнуйтесь, он доедет.
– Лешенька-а, бидончик забыл! – кричала мать.
Проводница спустилась на ступеньку ниже, подхватила из рук матери посудину и так и стояла на подножке – с флажком в одной и бидоном в другой руке, пока вагон не скрылся на повороте за длинным пакгаузом.
Лешка поехал.
– Ну, а где же тот бидон? С маслом то есть, – усмехнулся сержант, выслушав Лешкин рассказ.
– У тетки он и остался, – вздохнул Лешка.
– Это как?
– Она меня в седьмом вагоне до Москвы везла, в своем купе. Говорила, от контролеров прячет.
– У тебя же билет, чего тебя было прятать?
– Ну... не знаю. Попросила в благодарность какую-то оставить масло.
– Та-ак. Непорядочная она баба. Какой, говоришь, номер поезда? Ну-ну! Значит, так ты и прохарчился в дороге. А деньги? Ты же сказал, что триста рублей имелось.
– Так телеграммы же! – Лешка выдернул из штанов комок квитанций. – Я их маме из Свердловска, Казани, Москвы посылал. Еще Канаш какой-то, Вятские Поляны.
Лешка помолчал и вздохнул.
– Здорово дорого стоят телеграммы.
![Гилберт Честертон - Вещая собака [=Собака-оракул]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
