Сергей Алексеев - Великие битвы великой страны
Прощай, Митька! Счастливого тебе пути и большой удачи!
Жизнь и смерть Гришатки Соколова
Из повести «История крепостного мальчика» вы узнали о безвыходной, трагической судьбе крестьян во времена крепостного права.
Не раз подымались крестьяне на борьбу против дворян и помещиков. Но, плохо вооруженные, плохо обученные, они терпели поражения от правительственных войск.
В 1773 году вспыхнуло новое крестьянское восстание. Его возглавил смелый донской казак Емельян Иванович Пугачев. Это была самая настоящая война трудового народа против своих угнетателей и царицы Екатерины Второй. Больше года сражались отважные пугачевцы. Они одержали много славных побед, взяли много крепостей и городов. Но сил опять не хватило. В конце 1774 года восстание было подавлено. Пугачев схвачен, посажен в железную клетку и привезен в Москву. Здесь Пугачева казнили.
Прошло почти двести лет. Но память о великом народном вожде не забыта.
Вот и эта повесть посвящена Пугачеву. В ней вы подружитесь с маленьким отважным пугачевцем Гришаткой Соколовым, мальчиком, который вместе со взрослыми сражался и погиб за свободу.
Глава первая Фантазии
Первое знакомство
Гришатку Соколова привезли в Оренбург в начале 1773 года.
Жил Гришатка с отцом, с матерью, с дедом Тимофеем Васильевичем и сестренкой Аннушкой в селе Тоцком. За всю свою жизнь дальше Тоцкого не был. А тут на тебе – в Оренбург собирайся!
Село Тоцкое большое, приметное. Около сотни дворов, четыреста душ жителей. Божий храм на пригорке. Погост. Речка журчит Незнайка. Каменный дом купца Недосекина. Каменный дом барского управителя отставного штык-юнкера Хлыстова. Мельница. Избы. Овины. Село Тоцкое и люди, живущие в нем, принадлежали оренбургскому губернатору генерал-поручику немцу Ивану Андреевичу Рейнсдорпу. Он здесь хозяин всему, судья и всему повелитель.
Из тоцких крестьян набиралась в губернаторский дом прислуга: камердинеры, повара, лакеи. В Оренбург в услужение к барину был привезен и Гришатка.
Глянул губернатор на мальчика.
– Гут, гут[3], – произнес. – Иди-ка сюда, – поманил он пальцем Гришатку. – Подставляй свой голова.
Гришатка подставил.
Взял губернатор трубку и чубуком Гришатку по темени стук-пристук. Стал выбивать о голову мальчика пепел. Посыпалась табачная труха, а следом за ней вылетел огонек. Припек он Гришатку.
– Ай! – не сдержался мальчик.
– Фи, какой, – поморщился генерал. – Так и знал – дурной он есть, твой голова. – И для первого знакомства отодрал Гришатку за ухо.
Вавила и другие
Поселился Гришатка на первом этаже губернаторского дома в каморке у Вавилы Вязова.
Вавиле лет двадцать. Он истопник и дровокол здешний. Под лежанкой у него топоры и пилы, в каморке мрак, сырость.
Познакомился Гришатка и с другой барской прислугой. С парикмахером Алексашкой. Озорник Алексашка. В первый же день зазвал он Гришатку к себе в парикмахерский кабинет и завил мальчика.
То-то было для всех потехи.
Повстречался Гришатка и с кухонной судомойкой теткой Степанидой.
– Ой, ой, Ванечка мой из гроба явился, – заголосила Степанида. – Родненький, кровинушка ты моя. – И ну обнимать, целовать и ласкать мальчика. – Ванечка! Ванечка!
Гришатка опешил. Потом-то узнал: лет десять тому назад засек до смерти Степанидиного сынка Ванечку барский управитель Хлыстов. С той поры и впала Степанида в головную болезнь – всех детей за Ванечку принимала.
Затем прибежали дворовые девки – сестры Акулька и Юлька.
– Ох, ох, из Тоцкого! – заверещали они. – Как там папенька наш, как там маменька. Ох, ох, приехал из Тоцкого!
Познакомился Гришатка и с дедом Кобылиным. Как и все, дед тоже из Тоцкого. И его, как Гришатку, привезли однажды в Оренбург. Только было это давным-давно.
Состоял Кобылин при губернаторе в камердинерах и лакеях, а потом, по преклонности лет, был удален от барских покоев и определен в водовозы. Возил он с реки Яика воду в генеральский дом для всякой хозяйственной надобности.
Была у старика и другая обязанность: пороть крепостных. Здорово это у него получалось. Врежет плеткой, словно саблей пройдется.
– У меня талант к этому, – хвастал Кобылин. – Тут в замахе все дело.
Дед принял Гришатку добром. Завел разговор про Тоцкое.
А что рассказать Гришатке? Село как село. Недород четвертое лето. По весне голодуха. Смертей – что грибов в урожайный год.
Барский правитель Хлыстов больно лютует. Нет на него управы.
– Так, так, – поддакивает старик, а сам: – Знаю Хлыстова. Исправно ведет хозяйство. Мужику всыпать, так это же не в помех. Откуда, думаешь, недород? Людишки ленятся – отсюда и недород. Помирают, говоришь, мужички. Эх-эх, воля на то Господня.
Стал дед наставлять Гришатку уму-разуму.
– Наш-то барин – генерал и губернатор, ты смотри ему не перечь. Скажет: «Дурак», отвечай: «Так точно, ваше сиятельство». Съездит тебя по уху – лови, целуй барскую ручку. Так-то оно спокойнее, – объяснял дед Кобылин.
Рассказал Гришатка деду про встречу свою с генералом.
– Эка беда – голову припек, – ответил старик. – А ты улыбайся, словно это тебе в радость. Мал ты, Гришатка, глуп. В жизни приладиться главное. Слушай меня, в люди, даст бог, пробьешься – в лакеи, а то и выше, в самые камердинеры.
Через несколько дней Гришатку снова крикнули к генералу.
Губернатор лежал на мягком диване, на персидском ковре, раскуривал трубку.
– Нагни свой голова, – приказал генерал.
Гришатка нагнул, думал, что Рейнсдорп снова трубку начнет выбивать о темя. Однако на этот раз барин выдал ему увесистого щелчка.
– О, крепкий есть твой голова, – произнес губернатор.
Вечером у Гришатки произошел разговор с Вавилой.
Поговорили о господах. Рассказал Гришатка дровоколу про трубку и про щелчок.
– Немец, как есть немец, – заявил Вавила. – У него что ни день, то новые в голове фантазии.
«Ку-ка-ре-ку!»
Прав оказался Вавила.
Немало бед принял Гришатка из-за этих самых барских фантазий.
Началось с того, что Рейнсдорп решил просыпаться чуть свет, вставать с петухами. А так как петуха в губернаторском доме нет, то генерал приказал быть за голосистую птицу Гришатке.
Явился мальчик чуть свет к дверям губернаторской спальни.
– Ку-ка-ре-ку! – завопил.
Спит губернатор.
– Ку-ка-ре-ку-ку! – заголосил еще громче Гришатка.
Не помогает.
Кукарекал, кукарекал Гришатка, голос себе сорвал.
Хоть плачь – не просыпается барин.
Позвал Гришатка на помощь Вавилу. Вместе они кукарекают. Хоть из пушек пали, спит, не просыпается генерал-губернатор. Часов в одиннадцать наконец проснулся.
– О майн гот! – закричал генерал. Схватил он Гришатку за ухо. – Не разбудил. Не разбудил. Ты есть приказа не выполнил.
– Я же будил, – начинает Гришатка. – Вот и Вавила. Сон у вас очень крепкий, ваше сиятельство.
– О, русише швайн[4], – вскипел генерал. – Их бин золдат[5]. Их бин золдат. Я человек военный. Мышь хвостом шевельнет – я уже есть на ногах. Муха летит – я уже слышу.
Смешно от такого вранья Гришатке.
– Да вас хоть из пушек буди, ваше сиятельство.
– Что!! – заревел генерал. – Кобильин, Кобильин! Всыпать ему плетей.
Тащат Гришатку на кухню. Всыпает Кобылин ему плетей.
Ганнибал
Вздумалось Рейнсдорпу иметь при себе арапчонка. Вспомнил генерал про царя Петра Первого, что у того арапчопок был – себе захотелось. А откуда в Оренбурге и вдруг африканец, и губернатор опять за Гришатку. Вымазали мальчика сажей, Алексашка снова завил ему кудри, дали в руки опахало – веер на длинной палке. Ходит Гришатка следом за Рейнсдорпом, опахалом помахивает.
Стал генерал величать Ганнибалом Гришатку, так же как и Петр Первый своего арапчонка звал.
Потешается дворня:
– Ганнибал, как есть Ганнибал!
И вот как-то в губернаторском доме был званый прием. Стали съезжаться гости.
Поставил генерал Гришатку с опахалом в руках недалеко от парадного входа. Пусть, думает, когда входят гости, смотрят они на этакое чудо, смотрят и ему, Рейнсдорпу, завидуют.
Приходят гости, смотрят, завидуют.
– Это есть Ганнибал, – объясняет губернатор каждому. – Из Африки он есть привезенный. Большая сумма гельд на него трачен.
Все шло хорошо.
Но вот какая-то дама, увидев необычного мальчика, всплеснула руками:
– Ай, какой чудный! Ай, какой милый! Ай, какой черный! Как тебя звать?
Растерялся Гришатка.
– Гришатка я, Соколов, – брякнул.
Подивилась дама, протянула к Гришатке руку, взяла пальцем за подбородок.
На пальце осталась сажа.
Ойкнула от неожиданности дама, а затем рассмеялась. Подняла она палец высоко вверх, хохочет и всем показывает.
Сконфузился генерал Рейнсдорп, покраснел, однако тут же нашелся:
