Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш
– Есть кое– что на заметку для тебя, Энн. Когда я говорю тебе что-то сделать, ты должна меня слушаться сразу же, а не затевать спор. Просто идешь, и делаешь то, что я тебя прошу.
– Энн быстро отправилась в гостиную, но не вернулась обратно. После десяти минут ожидания Марилла отложила вязание и пошла за ней с мрачным выражением лица. Она нашла Энн, стоящую неподвижно перед картиной, которая висела на стене между двумя окнами. Она сцепила руки за спиной, лицо было запрокинуто вверх, а глаза мечтательно сияли. Белый и зеленоватый свет, проникавший в комнату через ветки яблонь и побеги лозы, освещал маленькую фигурку неземным сиянием.
– Энн, о чём ты думаешь? – требовательно спросила Марилла.
Энн вернулась с небес на землю.
– Об этом, – сказала она, указывая на картину – довольно удачную репродукцию под названием «Христос Благословляет маленьких детей» – я просто представила, что я одна из них, что я маленькая девочка в голубом платье, стоящая одиноко в углу, как будто она никому не принадлежит – совсем как я. Она выглядит беззащитно и грустно, правда? Я думаю, что у неё нет родителей. Но она хотела бы тоже получить благословение, поэтому она просто стала в уголке, надеясь, что никто не заметит ее. Но Он, наверное, заметил её. Я уверена, что знаю, как она себя чувствовала – ее сердце, должно быть, учащённо билось, а руки похолодели, как у меня, когда я спросила вас, могу ли я остаться. Она боялась, что Он может и не заметить ее. Но Он всё-таки заметил, как вы думаете? Я пыталась все это представить себе – как она подходила всё ближе и ближе, пока не оказалась совсем близко к Нему! А затем Он посмотрел на нее и положил руку ей на голову и, о, какой радостный трепет охватил её! Но я хотела бы, чтобы художник не изображал его таким печальным. У него такое грустное лицо на всех картинах, если вы заметили. Но я не верю, что Он действительно выглядел так грустно, а то дети боялись бы Его.
– Энн, – сказала Марилла, удивляясь, почему она уже давно не остановила этот разговор, – ты не должна так говорить. Это неуважение – явное неуважение.
Энн удивленно округлила глаза.
– Почему вы так говорите? Я чувствовала только благоговение. Я не хотела быть непочтительной.
– Я верю тебе, но нельзя так фамильярно говорить о таких вещах. И еще одно, Энн, когда я посылаю тебя за чем– то, ты должна принести это сразу, а не предаваться мечтам перед картинами. Помни это. Возьми эту открытку и иди прямо на кухню. Теперь сядь в углу и учи молитву наизусть.
Энн прислонила открытку к кувшину, в котором стояли цветущие ветки яблони. Она принесла их раньше, чтобы украсить обеденный стол – Марилла уже посмотрела на это украшение косо, но ничего не сказала. Девочка подперла подбородок руками, и несколько минут молча изучала текст молитвы.
– Мне это нравится, – объявила она наконец. – Это красиво, я слышала её раньше. Я слышала, как однажды её читал директор Воскресной школы при детском доме. Но мне тогда не понравилось. У него был такой надтреснутый голос, и он молился так мрачно. И я уверена, что молитва была для него неприятным долгом… Это не поэзия, но она заставляет меня чувствовать себя так же, как при чтении стихов. «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое». Это похоже на песню. О, я так рада, что вы велели мне это выучить, мисс Марилла.
– Хорошо, учи её и не разговаривай, – сказала Марилла коротко.
Энн наклонила кувшин с цветущими ветками, чтобы нежно поцеловать розовый бутон, а затем прилежно училась несколько минут.
– Марилла, – спросила она вскоре, – вы думаете, у меня будет когда-нибудь близкая подруга в Эйвонли?
– Что за подруга?
– Закадычная …близкая подруга, знаете, действительно родственная душа, кому я могу доверить все свои секреты. Я мечтала о встрече с ней всю свою жизнь. Я никогда не думала, что это сбудется, но многие из моих самых заветных желаний уже исполнились, так что, возможно, это исполнится тоже. Как вы думаете, это возможно?
– Диана Барри живет недалеко – в Садовом Склоне и она примерно твоего возраста. Она очень милая девочка, и, возможно, она будет дружить с тобой, когда приедет домой. Она сейчас навещает свою тетю в Кармоди. Но ты должна следить за своим поведением. Миссис Барри очень строгая женщина. Она не позволит Диане играть с маленькой девочкой, которая плохо себя ведёт.
Энн посмотрела на Мариллу через яблоневые ветки, глаза светились интересом.
– А какая эта Диана? Ее волосы не рыжие, правда? О, я надеюсь, что нет. И так плохо, что у меня рыжие волосы, но я не вынесу, если они будут у моей близкой подруги.
– Диана очень хорошенькая девочка. У неё черные глаза и волосы, и румяные щеки. И она послушная и умная, что гораздо лучше, чем быть красивой.
Марилла любила мораль, как Герцогиня в Стране Чудес (из «Алисы в Стране Чудес» Л. Кэррола), и была твердо убеждена, что её нужно добавлять к каждому замечанию, которое делаешь ребенку.
Но Энн отбросила мораль в сторону и ухватилась только за восхитительные возможности, которые открывались перед ней.
– О, я так рада, что она красивая! Раз это невозможно в моем случае, то лучше, чтобы была красивой закадычная подруга. Когда я жила с миссис Томас, в гостиной был книжный шкаф со стеклянными дверями. Там не было никаких книг. В нем миссис Томас держала свой лучший фарфор и разные запасы – банки с вареньем, например. Одна из дверей была сломана. Мистер Томас разбил её в ту ночь, когда был немного пьян. Но другая была целая, и я представляла, что мое отражение в ней – это другая маленькая девочка, которая жила в шкафу. Я назвала ее Кэти Морис, и мы были очень близкими подругами. Я могла с ней говорить часами, особенно в воскресенье, и рассказывать ей все. Кэти была радостью и утешением в моей жизни. Мы придумали, что книжный шкаф был заколдован и что, если бы я знала заклинание, я могла бы открыть дверь и войти прямо в комнату, где жила Кэти Морис вместо полок с банками варенья и фарфоровым сервизом. А потом Кэти Морис взяла бы меня за руку и повела в прекрасное место, полное цветов, солнца и фей, и мы бы жили счастливо там вовек. Когда я уезжала, чтобы жить с миссис Хэммонд, мое сердце было разбито, потому что я оставляла Кэти Морис. Она тоже чувствовала себя ужасно, я знаю, потому что она плакала, когда поцеловала меня на прощание через дверцу книжного шкафа. У миссис Хэммонд не было шкафа. Но возле реки недалеко от дома была широкая зеленая долина, и прелестное Эхо жило там. Это эхо повторяло каждое слово, которое вы сказали, даже если вы не говорили громко. Я представила себе, что это была девушка по имени Виолетта, и мы были большими друзьями, и я любила ее почти так же сильно, как я любила Кэти Морис – не совсем, но почти…. Ночью, перед тем, как я уезжала в детский дом, я попрощалась с Виолеттой, и ее «до свидания» вернулось ко мне, как грустная мелодия. Я так привязалась к ней, что у меня не было сил, чтобы представить близкую подругу в детском доме, даже если бы там были возможности для этого.
– Я думаю, что это очень хорошо, что там не было таких возможностей, – сказала Марилла сухо. – Я не одобряю таких историй. Ты, кажется, сама веришь в свои фантазии. Будет хорошо, если ты заведёшь реальную живую подругу, и выкинешь эту чушь из головы. И не рассказывай миссис Барри об этих Кэти Морис или Виолетте, а то она подумает, что ты воображаешь всякие глупости.
– О, я не буду, я не могу рассказывать о них всем – эти воспоминания слишком священны для меня. Но я хотела бы, чтобы вы знали о них. Ой, смотрите, вот большая пчела просто вывалилась из цветка яблони. Думаю, это прекрасное место для жизни – в цветке яблони. Представьте, спать в цветке, когда ветер качает его. Если б я не была человеком, я бы хотела быть пчелой и жить среди цветов.
– Вчера ты хотел быть чайкой, – поморщилась Марилла. – Я думаю, ты слишком переменчивая. Я сказала тебе учить молитву, а не разговаривать. Но для тебя, очевидно, кажется невозможным прекратить говорить, пока кто-нибудь слушает тебя. Так что иди в свою комнату и учи.
– О, я уже почти все выучила, кроме последней строки.
– Хорошо, делай, как я говорю. Иди в свою комнату и выучи молитву назубок. Оставайся там, пока я не позову тебя, чтобы помочь мне приготовить чай.
– Могу ли я взять яблоневые ветки с собой за компанию? – спросила Энн.
– Нет, не нужно загромождать комнату цветами. И вообще, ты должна была оставить их на дереве.
– Я тоже это почувствовала, – сказала Энн. – Я словно чувствовала, что не должна укорачивать их прекрасную жизнь, срывая их. Я бы не хотела, чтобы их забирали, если бы я была яблоней. Но соблазн был сильнее меня. Что вы делаете, когда вы встречаетесь с непреодолимым искушением?
– Энн, ты слышишь меня? Я велела тебе пойти в свою комнату.
Энн вздохнула, ушла в свою комнату на крыше и села в кресло у окна.
– Ну вот, я уже знаю эту молитву. Я выучила последнее предложение, пока шла по лестнице. Теперь я представлю, что вещи в этой комнате выглядят иначе и такими они останутся навсегда. Пол покрыт белой бархатной дорожкой с рисунком из розовых роз, а на окнах висят розовые шелковые шторы. Стены увешаны золотыми и серебряными парчовыми гобеленами, а мебель сделана из красного дерева. Я никогда не видела красного дерева, но это звучит так роскошно. Этот диван завален великолепными шёлковыми подушками – розовыми и синими, малиновыми и золотистыми, и я изящно сижу на них. Я вижу своё отражение в этом великолепном большом зеркале на стене. Я высокого роста и одета по-королевски – в платье из белых кружев, на моей груди жемчужный крест, а в волосах тоже заколки с жемчужинами. Мои волосы черны, как ночь, и моя кожа цвета слоновой кости. Меня зовут леди Корделия Фицджеральд. Нет, не получается. Я не могу сделать это реальным.
