Стеван Булайич - Ребята с Вербной реки
Черноногие замолчали.
Боца вспоминает своё совершенно недипломатическое вмешательство и не смеет взглянуть товарищам в глаза. Появляется и Циго. Услышав о решении заведующей, он себе места не находит. Шарит по карманам, что-то ищет. Хотел было для успокоения выкурить «чинарик», но вовремя спохватился, что такое утешение ему может дорого обойтись. Мича преследовал курение куда яростнее, чем сам преподаватель гигиены. Рако усиленно моргает, никогда не угадаешь, с чего этот мальчишка разревётся.
Наконец Мича сказал:
— Что поделаешь? Решение есть решение. Собирайся, Срджан, проводим тебя на вокзал.
Понуро побрели мальчишки в спальню, чтобы помочь Срдже собраться в дорогу.
Только Боца остался во дворе. Он подстерегал «белого» Райко. Немного погодя они уже сидели под шелковицей и о чём-то оживлённо беседовали.
Сразу после обеда колонна из тридцати мальчиков и девочек построилась во дворе. Перед каждым путешественником рюкзак, доверху набитый бельём и продовольствием. Карапузы нарядились в морские тельняшки и гордо выпячивают грудь, будто каждый из них обошёл на корабле по крайней мере полсвета. Девочки носятся туда-сюда, осматривают свой багаж, проверяют, не забыто ли что-нибудь «совершенно необходимое». Они уже начинают прощаться со старшими подружками, остающимися дома. Эти прощания — целая эпопея. Подойдут одна к другой, печально посмотрят друг другу в глаза, и та, что уезжает на море, говорит загробным голосом:
— На́да!
А остающаяся:
— Ми́ра!
Уезжающая опять со слезами повторяет:
— На-а-а-да!
А остающаяся:
— Ми-и-и-ра!
— Нада, я каждый день буду тебе писать!
— Каждый-каждый день?
— Каждый, вот чтоб мне с места не сойти! И в воскресенье буду!
— Мира, напиши мне, как там…
— Напишу, про всё, про всё напишу!
— И какой пляж, напиши.
— И про пляж напишу, — обещает Мира.
— И про лодки?
— И про лодки.
— И про заход солнца напиши, ладно?
— Напишу. Всё опишу: какие облака, какое море на закате.
— Смотри не забудь!
— Не забуду. Честное слово!
Затем начинаются нескончаемые поцелуи: в щёки, в лоб, в волосы, в нос, потом объятия и пожимание рук. В конце концов дело доходит до проливания слёз, и всё начинается сызнова:
— Мира!
— Лена…
— Будешь писать?
— Каждый день, Лена.
— Пришли нам с моря открытку.
— Пришлю, вот чтобы мне с места не сойти!
На этом прощание перед Домом вчерне заканчивается. Второе, главное прощание состоится на вокзале.
Уезжающая Мира подходит к следующей подружке. И опять, почти слово в слово, повторяется тот же разговор. Мира целуется, Мира обнимает, Мира плачет и обещает писать. Обещает так щедро, что вряд ли даже касса Дома смогла бы оплатить её расходы на обещанные открытки.
Мальчики в матросских тельняшках прощаются как и подобает мореплавателям. Они выпятили грудь, насупили брови. Резким движением протягивают руки, крепко пожимают их и коротко, по-моряцки, выпаливают:
— Ясное дело, напишу!
— Не забудь привезти мне морскую звезду.
— Не забуду! Ясное дело! Поймаю и для тебя одну.
— Тебе нужна удочка?
— Спасибо. Ми́ле мне подарил с тройным крючком.
Настоящий мужской разговор!
А о поцелуях при расставании нет и речи. Что они, девчонки, что ли, обливаться на прощание слезами. Пожмут руки, похлопают друг друга по плечу, вот и всё.
Двинулись. В голове колонны идут певцы из хора. За ними путешественники. С обеих сторон провожающие. Хор грянул: «Ой, Марья́н, Марьян!..»[1] Пёстрая толпа повернула к городу и с песней вышла на большак. Стихла песня, а Миле вытащил из-за пазухи кларнет.
— Что сыграть?
Боца и Райко виднеются где-то в хвосте колонны, они продолжают оживлённый разговор, начатый во дворе, однако это не мешает музыкальному Охотнику на Ягуаров ответить на вопрос Миле:
— Ну, если концерт по заявкам, давай, Миле, как он, бишь, называется, да… «Марш Беломора».
— Не «Беломора», а «Черномора», — поправляет его Миле.
В колонне хохот: восторгаются музыкальными познаниями Боцы.
— «Марш Беломора!..» Ха-ха-ха! Хорошо ещё, что не сказал «Красномора». Или ещё лучше, «Синемора». Ха-ха-ха! «Марш Беломора!..» — хохочет кто-то.
И вот так, подшучивая и подсмеиваясь друг над другом, добираются до вокзала.
Мальчики погрузились в отдельный вагон, вместе с ними и Срджа, такой печальный и убитый, словно его отправляют на казнь. Заведующая сказала небольшую речь, в ней было много советов и добрых пожеланий, воспитатель проверил, все ли на своих местах, а Лена раздала девочкам букетики полевых цветов. «Пусть, — сказала она, — девочки вдыхают их запах и на море не забывают о своём Доме». Вышел начальник станции с флажком в руке.
— Красная Шапочка! — зашумели дети. — Даёт сигнал отправления.
Запыхтел паровоз, застучали вагоны, и весёлые детские крики сменились равномерным перестуком колёс по рельсам, резким скрипом тормозов и грохотом металла. Восклицания: «Счастливого пути!» и «Приятного отдыха!» — слились с пронзительными свистками.
Ленины девочки никак не хотят уходить с перрона. Посылают воздушные поцелуи, поднимаются на цыпочки и упорно машут платками, хотя поезд уже давно отошёл от станции и исчез в облаках дыма и пара…
XI
Возвращаясь в дом, Лена и Мича словно бы случайно оказались рядом. После встречи под шелковицей им ни разу не выдалось случая поговорить, да они и не виделись как следует. Если Мича появлялся где-то неподалёку, Лена опускала глаза и старалась поскорее уйти. Мича тоже стеснялся остаться с глазу на глаз с Леной. Когда он ловил взгляд Лены, ему казалось, что она изучает его с головы до ног и чем-то в нём недовольна. «Наверное, я некрасивый», — подумал как-то Мича. Он подошёл к зеркалу, что случалось с ним нечасто, и начал себя разглядывать: по правде сказать, красавцем не назовёшь, а уж волосы! Чёрный чуб закрывает лоб, лохмы торчат во все стороны. Мича энергично взялся за дело: целый день зачёсывал волосы назад обломком расчёски, взятой у Охотника на Ягуаров. Толку было мало! Не успеет он зачесать волосы, как они снова падают на лоб. Тогда Боца присоветовал смочить чуб сахарной водой: «Причёсочка будет как у Гренджера!»
Мича последовал его совету. Смочил волосы на ночь сахарной водой, зачесал и завязал голову носовым платком.
А проснувшись утром, готов был удушить Боцу… Волосы слиплись, точно от клея, голова будто в черепашьем панцире. Целый час макал он голову в ведро, пока сахар не растаял. Кончилось всё это тем, что волосы продолжали расти по-старому.
Решив, что волосы у него ужасные, Мича загрустил: разве можно с такой лохматой головой надеяться быть достойным Лены? О ней ведь все говорили, что она прекрасна, как мечта.
Он хорошо знал, что все главные герои в фильмах — красавцы, волосы у них приглажены, глаза большие, галстуки шёлковые, а уж одеты! Мича оглядывает себя: ничего похожего — ни приглаженных волос, ни больших глаз. Правда, брови у него широкие и тёмные. Но что толку в бровях, если у него, например, нет пёстрого галстука? И нос великоват, да и на клюв похож. А насчёт одежды… хм! Всё лето он бегает в голубой майке, а если солнце припечёт, тут и майку долой; ходит голый до пояса. Нет, если говорить об одежде, то Лена даже и не взглянет на него!
Понимая, что в нём нет ну ни вот столечко красоты, и не желая никому навязываться, Мича стал избегать Лену.
Он никак не мог простить себе слов, сказанных под шелковицей: «…знаешь, это… ты мне очень, очень, это… нравишься!» Ерунда! Разлетелся, наболтал невесть что, а она теперь, наверное, смеётся над ним. Да ещё, может, обо всём рассказала Мине. И они вдвоём потешаются. Уж такие эти девчонки!
Твёрдо решив раз и навсегда покончить с этой комедией и со своей весьма неблагодарной ролью в ней, Мича стал думать о предстоящей битве с ковбоями. Какая ещё там любовь! Он воин. Вождь! И не подобает настоящему воину и вождю накануне решительной битвы бегать за какой-то там девчонкой, украдкой заглядываться на неё и вздыхать!
Бот он проводил Срджу в дорогу, но не может примириться с потерей такого воина. Нарушен весь план боевой кампании, поставлен под вопрос успех «водородной». Из надёжных соратников у него остались только Пирго и Циго. И ещё Боца. Но ведь Боца фантазёр, часто увлекается… Он хороший товарищ и придумывает такое, что другому никогда и в голову не придёт, но он может провалить и самое верное дело. Вечно спешит, толком не подумает…
Другое дело Срджа. Умный, рассудительный. С кем теперь в трудный момент посоветуешься? Кого пошлёшь парламентёром к ковбоям? Кто с ними договорится об условиях ведения войны? Не Пирго же посылать. Он ведь все споры кулаками решает.
