Пьер Гамарра - Тайна Пернатого Змея
Откуда же взялось столь необычное название — «Пернатый Змей»? Сеньор Вальдивиа объяснил мне, что так именно звалось древнее индейское божество Кецалькоатль и что матросы были счастливы плыть на борту корабля, носившего это имя. Кому пришла мысль так назвать бригантину? Трудно ответить, учитывая почтенный возраст утлого суденышка.
— Не беспокойтесь, ами́го![7] — весело воскликнул старший помощник капитана. — «Пернатый Змей» охраняет нас. Корабль хоть и стар, но весьма вынослив. Для перевозки фруктов лучшего не сыскать.
Эти слова он произнес подмигивая, и они живо напомнили мне о невидимых ящиках, которые нам предстояло разгружать. Ящики с пресловутыми «фруктами» стояли в трюме, под охраной засовов и замков. И проверить их содержимое было невозможно.
Я останавливаюсь на этих подробностях, чтобы показать, в какой обстановке мы пребывали в первые дни плавания. Казалось, никто нами особенно не интересовался, кроме помощника капитана. Питание нельзя было назвать очень хорошим, но жаловаться было грешно: солонина, рис, лимоны и апельсины. Дел пока у нас было немного. Все было впереди… Сеньор Вальдивиа объяснил нам, что выгрузка ящиков, скрытых в трюмах, — работа не из легких и что нас наняли специально для этого. Трудная и, по-видимому, небезопасная работа. Эта мысль пришла мне к концу второго дня плавания, когда «Пернатый Змей» вдруг резко изменил свой курс.
Ориентируясь по солнцу, я понял, что мы собираемся пересечь Мексиканский залив, следуя по маршруту Тампико — Новый Орлеан. Это открытие заинтриговало меня. Идя таким курсом, мы могли причалить лишь к берегам Соединенных Штатов, за пределами Рио Гра́нде дель По́рте, лежащего на границе с Мексикой. Собираемся ли мы продолжить плавание и направиться во Флориду? По-видимому, нет. Я подумал, что какие-то неизвестные нам пока причины гонят нас далеко в открытое море. Позднее мы, наверно, возьмем курс на запад, к мексиканскому берегу.
Затем направление изменилось еще раз. Мне казалось, что мы идем в обратном направлении, к Тампико или Веракрус. Это еще куда ни шло, хотя и напрашивался вопрос: а к чему все эти прогулки взад-вперед?
Утром я увидел на палубе капитана. На сей раз в руках у него была не бутылка виски, как обычно, не стакан, наполненный мутноватой пулькой, а подзорная труба. Он внимательно изучал горизонт. Все было спокойно вокруг — и небо и море. Вальдивиа подошел к капитану, и они вполголоса о чем-то заговорили. Помощник капитана тоже взял трубу и стал вглядываться в пустынную морскую даль.
Теперь мне стало ясно, почему «Пернатый Змей» еще раз изменил свое направление. Он шел к открытым просторам Антильского моря. Значит, это было не каботажное плавание[8], а трудный рейс, который должен был увести нас из Мексиканского залива. Но куда? Перед нами открывались два пути. Один к Юкатанскому каналу — он привел бы нас на восток Кубы или к Ямайке, другой — через Флоридский канал. Тогда, обогнув Тропик Рака, мы очутились бы на Багамских островах…
Назавтра — новые наблюдения. Курс корабля оставался неизменным. Я понял: либо за нами гнались и мы искали способа уйти от своих преследователей, либо мы сами обнаружили нежелательных свидетелей и хотим замести следы.
Мои предположения подтвердились: корабль вновь изменил курс. Неторопливо и спокойно приближался он к северу Юкатана. Теперь можно было уже смело утверждать, что «Пернатый Змей» шел не прямым и точным курсом, а достигал пункта своего назначения, умело петляя и кружа, сбивая с толку нескромных наблюдателей.
На шестой день плавания благосклонная улыбка сеньора Вальдивиа и ром, поднесенный всему экипажу, как нельзя лучше возвестили о завершении нашего замысловатого и безрассудного рейса.
Погода казалась мне великолепной, было жарко. Но в полдень какая-то тяжесть, словно предвестник беды, нависла над морем. В яркой синеве неба ни облачка. Ослепительно искрилась морская гладь.
Я увидел, что Свенд Бёрнсон вышел из своей каюты и, приблизившись к борту, стал всматриваться в разгоряченное солнцем морское пространство. Затем он прорычал имя Вальдивиа, и тот немедленно появился — в такую минуту он не смел предаваться послеобеденному отдыху на палубе. Когда Бёрнсон указал ему на мачты, Вальдивиа свистнул, вызывая экипаж наверх, и матросы стали убирать паруса. Мы тоже изо всех сил старались помочь.
Внезапно с непостижимой быстротой небо затянулось тучами. Поднялся ветер. Он несся над морем, срывая нескончаемые гребни пены. Жара становилась невыносимой. Бёрнсон не думал возвращаться в каюту. Он стоял впереди у борта и наблюдал в подзорную трубу за морем и небом. На сей раз — я был в этом убежден — он следил не за преследователями, а за быстро надвигавшейся бурей.
«Пернатый Змей» с неожиданной легкостью устремился прямо наперерез яростно бушевавшим волнам. Канаты больно впивались мне в пальцы, паруса хлестали меня, а я восхищался удивительным зрелищем — парусником, гонимым ветром в открытом море. Небо становилось все мрачнее. Миг, когда я наслаждался стихией, чуть было не стал для меня последним. Я заметил, что лицо Вальдивиа, который стоял рядом, приняло восковой оттенок. Ему было страшно, но, стараясь выдавить из себя улыбку, он крикнул мне:
— За работу, компанье́ро! Думаю, что нас еще ждет настоящий циклон.
Все, что произошло затем, сохранилось в моей памяти как какой-то кошмар. Как забыть чудовищные удары грома, вспышки молнии вокруг «Пернатого Змея», вставшего на дыбы над пенистыми валами, чтобы тут же погрузиться в зеленовато-черную пропасть разъяренного моря… Трагедия, однако, поджидала нас впереди: с грохотом рухнула грот-мачта. В неописуемом беспорядке смешались набухшие от воды паруса и обвисшие канаты. Капитан истошно выкрикивал какие-то приказания, но они тонули в гневном вое бури.
Потом спустили шлюпки. Француз окликнул меня. Чудовищная молния осветила львиную физиономию капитана, стоявшего совсем рядом со мною. Казалось, что его рыжие волосы охвачены пламенем. Он указал мне на борт корабля и крикнул: «Иди!» По пеньковому канату я спустился на воду и вскарабкался в одну из шлюпок, где уже примостились двое матросов и Жан-француз. В нескольких саженях от нас подпрыгивала на волнах еще одна утлая посудина. В ней сидел Вальдивиа в обществе пароходного кока и трех индейцев-матросов. А где же испанец? Я позвал его. Но слова мои перекрыл крик Вальдивиа. Он звал, обернувшись к передней палубе:
— Капитан! Капитан!
Лодки уже отдалялись от корабля, матросы гребли изо всех сил. Испанец исчез. Никто не узнает, какая волна унесла его. А капитан?
Я увидел его на палубе, прижатого к борту, и чувство восхищения и жалости одновременно охватило меня. Он не пожелал покинуть свой старый корабль. Пьяница, контрабандист, человек, погубленный алкоголем, — он подчинился сейчас старому и мужественному закону мореплавателей: капитан уходит последним.
— Педро! Педро! Эспаньоль! Эспаньоль! — кричал он.
Капитан искал моряка-испанца. Он покинет «Пернатого Змея» только последним. Но сможет ли он уйти, сраженный ураганом, побежденный самой жизнью? Капитан отказывался присоединиться к нам. Он исчезнет вместе с «Пернатым Змеем», который был его последним кораблем, его последней привязанностью…
«Пернатый Змей» лег набок. Это был конец. Гигантская волна отделила нас от него. Когда я снова попытался что-нибудь разглядеть, я увидел на поверхности взбешенного моря лишь жалкое нагромождение балок, парусов и канатов.
Лодка Вальдивиа удалялась с невероятной быстротой. Мне казалось, что сидевшие в ней сознательно направлялись к какому-то известному им пункту у самого горизонта. Огромная волна подбросила лодку. Она исчезла. Не канула ли и она в пучину?
Как же удалось спастись нам? Я не смогу рассказать об этом во всех подробностях. Наутро, когда наконец море утихло, словно покрытое слоем масла, и над нами раскинулось чистое, свежевымытое небо, я проснулся на песчаном пляже.
Лодки нигде не было видно. Тогда я припомнил, что мне пришлось пуститься вплавь. Очутившись наконец на берегу, я вначале шел в полной тьме, затем рухнул на песок. Горячий песок показался мне чудесной постелью. Обессиленный, я тотчас уснул.
Океан расстилал передо мною свою пустынную и сверкающую поверхность. Я обернулся на шум голосов. Два матроса-индейца смотрели на меня улыбаясь.
— Где мы находимся? — спросил я.
— На Юкатане, — ответил один из них.
Мы находились на полуострове Юкатан.
— А Жан? Где Жан?
Жестом указали они мне на моего товарища, который тоже лежал на песке. Он мирно спал.
Итак, экипаж шлюпки цел и невредим. Лишь наши колени и ладони были в ссадинах и синяках. Но разве это имело какое-нибудь значение? Оба матроса — Игнасио и Сантьяго — занялись обследованием местности. Говорили они вполголоса. Когда оба стали удаляться, я крикнул им вслед:
