Валерий Воскобойников - Утренние прогулки
После полдника мы гуляли по лагерю, кто где хотел.
Игорек был со своими малышами, Света тоже куда-то исчезла. А я нечаянно подошел к столовой.
Когда я подходил, я даже не думал, что через пять минут там все так произойдет.
Наша столовая была на горе. Под гору между соснами спускалась дорога. А внизу на поляне играли малыши, Игорек тоже был там.
Как раз когда я подходил к столовой, снизу на гору въезжал грузовик. Он громко рычал двигателем и сигналил на полную мощь. Точно такой, как тот, которым я учился управлять. Грузовик остановился около столовой, из кабины вышел шофер с листками бумаги, оглянулся и сказал нам строго:
— В кабину, ребята, не лазайте. Уши пооборву, если кого поймаю.
Нас там было всего трое человек, и мы в кабину лазать не собирались.
Шофер побежал в столовую, а я уже хотел идти вниз, под гору, поискать Свету и вдруг заметил, что машина тихо-тихо едет.
Она двигалась совсем незаметно, это только по колесам было видно, я и взглянул на них нечаянно, а так бы не заметил.
А колеса поворачивались уже быстрей.
И я сразу понял, что только в эту минуту машина движется незаметно. А сейчас гора будет круче, машина начнет разгоняться, двигатель у нее выключен, а тормоз, наверное, ослаб. И она с огромной скоростью, но бесшумно, с выключенным мотором понесется по дороге вниз, а там внизу между сосен играют малыши. И она врежется прямо в них, в малышей. Дальше я уже ничего не думал, потому что колеса поворачивались еще быстрее. А дверь кабины была приоткрыта.
В это время от столовой закричал шофер.
— Ребята! — кричал он играющим под горой малышам. — Ребята! Уйдите! Уйдите!
Я вскочил на подножку, больно ударил колено, но на колено было мне наплевать.
Машина уже разгонялась по-настоящему. А под колесами хрустели песок и мелкие камни.
Шофер продолжал кричать что-то плачущим голосом и бежал за машиной.
Я пролез в кабину, схватился за рычаг ручного тормоза и точно так, как учил Федор Матвеевич, дернул его изо всех сил на себя.
Машина еще протащилась немного вниз и остановилась. Я слышал, как скрипели задние колеса. Машина стояла, но я все равно держался обеими руками за рычаг тормоза и не отпускал.
Сквозь стекло я смотрел вниз. Внизу играли малыши, они даже не замечали мою машину. И под сосной, спиной к нам, сидела их воспитательница. Она тоже не замечала. А я смотрел на них сквозь запылившееся стекло и держал, не отпускал тормоз.
Тут ко мне подбежал шофер и те двое, которые раньше были около столовой. Один из двоих был Евдокимов.
Я подумал, что сейчас шофер станет меня ругать за то, что я залез в машину без разрешения. Или еще решит, будто я сам снял тормоз и из-за меня она поехала.
Но шофер вдруг схватил себя за голову и сел на подножку.
— Милый, — сказал шофер. — Ой, я дурак. Ой, дурак. Знал же я, что тормоза ослабли, а не проверил. Ой, дурак.
Я все еще стоял у руля и держался за рычаг.
— Ну какое тебе спасибо сказать? Хочешь, я на колени встану? Или конфет кило куплю, хочешь?
Я не знал, что отвечать.
Потом он влез в кабину, а я сел у другой двери.
Он повернул ключ, включил зажигание и осторожно задним ходом снова подвел машину к столовой.
— Хорошо, что уклон небольшой, — сказал он мне, — пришлось бы съезжать, а потом разворачиваться, чтоб снова наверх.
Тут вышла из столовой повар, и шофер у нее спросил:
— Где директор помещается?
Повар показала где.
— Пойдем, милый, — сказал шофер, — пойдем. Я о тебе доложу директору. У тебя отец шоферит или брат? Кто тебя научил-то?
— Знакомые, — сказал я.
— Знакомые? — И шофер засмеялся. — Спасибо им, твоим знакомым. У меня руки — во, видишь — до сих пор трясутся, как я вышел из столовой, смотрю: а она под гору идет.
У директора в кабинете был старший пионервожатый, и они громко разговаривали о чем-то важном.
Когда шофер вошел, директор даже посмотрел на него недовольно и спросил:
— В чем дело? Вы извините, я занят.
Но шофер сразу ответил:
— Я тоже занят, товарищ директор. Мне еще надо в пищеторг съездить… Я вот привел парнишку…
Я в это время стоял за дверью.
— Иди, сюда, — позвал шофер, — не стесняйся.
И я вошел.
— Этого парнишку я должен до смерти благодарить, и вы тоже, товарищ директор, можете в ноги ему поклониться.
— В чем все-таки дело? — спросил директор удивленно.
И шофер стал ему рассказывать.
А я все еще боялся, что меня будут за что-нибудь ругать, и стоял, опустив голову.
— Мальчик-то молодец, а с вами мне как теперь быть, уважаемый? — строго сказал директор. — Неужели наказывать в первый же день?
— Я потому сам и пришел.
— Ладно, попробую вас простить. — И директор повернулся ко мне. — Ты из третьего отряда?
— Из третьего.
— Спасибо тебе, — сказал директор. — Я знал, что у меня в лагере подобрался очень хороший состав. Беги играй. И знаешь, что… — Тут он задумался. — Ладно, ничего. Еще раз тебе спасибо.
После ужина меня остановили взрослые ребята из первого отряда.
— Ты машину на тормоза поставил?
— Я, — сказал я.
— Смотри! — удивились они. — Мы думали, кто другой.
Потом меня спросила Света:
— Девочки говорят, что ты на полном ходу грузовик затормозил?
— Затормозил, — ответил я, — только не на полном, он как раз разгоняться начал.
— Здорово, — обрадовалась Света, — вот повезло.
* * *— Ну, ты переселишься или как? — спросил меня Евдокимов после отбоя.
И я уже хотел сказать, что согласен, переселюсь.
— Ладно, пусть остается, — вдруг проговорил Корнилов. — Хочешь в нашей команде играть?
— Хочу, — обрадовался я.
— Завтра тренировка.
* * *Первая тренировка у нас была после завтрака.
В футбол хотели играть многие, но Корнилов их не записал, а меня записал. Мы разделились на две команды. Я стал на защиту. А Корнилов — нападающим.
Он бегал по полю и громко командовал — кому наступать, кому перепасовывать, а кому защищать ворота. Я тоже бегал по полю изо всех сил, но по мячу ударял редко. Зато один раз поймал мяч у самых наших ворот. Вратарь был в другой стороне. А мяч летел по воздуху в ворота. И я схватил его руками. Я прижал его к себе, он был крепкий, кожа у него шершавая, слегка мокрая, с прилипшими песчинками.
— Молодец, Колька! Молодец! — кричал Корнилов.
За то, что я схватил руками мяч, нам пробили штрафной, но в ворота не попали.
Потом мы всем отрядом пошли на озеро купаться.
Купальня была недалеко за лесом. Этот лес тоже был лагерной территорией. Огромные сосны и ели, а между ними — черника с зелеными ягодами. Но у некоторых ягод были уже красные бока.
— Скоро созреет, поедим — все губы будут черные, — сказал Евдокимов, — правда, Корнилов?
— Поедим, — согласился Корнилов.
— А я записалась в художественную гимнастику, — сказала мне Света. — Ты умеешь плавать? — спросила она меня.
— Конечно. Мы с мамой один раз даже реку переплывали.
— Я тоже умею.
Через минуту Евдокимов уже залез по плечи, так что только голова торчала, и звал всех:
— Плывите сюда, здесь дно хорошее.
Но многие не умели плавать и плескались у берега. А мы со Светой поплыли к краю купальни.
— Неумеющим плавать выйти из воды и построиться, — скомандовал физрук. — Сейчас я вас буду учить.
Все неумеющие вышли. А Корнилов так и стоял в озере. Вода ему была по колено. Он не плескался, не брызгался, а стоял просто так.
Сначала, когда только входишь, вода всегда кажется холодной, даже ноги поджимаешь. И трудно дышать, пока не окунешься. А как окунешься и поплывешь, сразу холод проходит и становится приятно и весело.
Я и на спинке умел плавать, и стилем полукроль. Это так мама назвала мой стиль в прошлое лето, когда учила меня кролю, а у меня плохо получался выдох в воду.
Света тоже плыла быстро, и мы с ней плавали взад и вперед у самой границы купальни.
А Корнилов все стоял по колено в воде у берега.
— Корнилов, ты мне честно скажи, умеешь ты плавать или нет? — крикнул ему физрук.
Корнилов что-то ответил.
— Не понял — умеешь или не умеешь?
— Умею, но не очень, — сказал Корнилов.
— Тогда вылезай. Назначаю тебя старостой в группе обучающихся. Будешь моим заместителем.
Корнилов сразу вылез на берег и пошел.
А мы со Светой поплыли на другую сторону купальни.
* * *В тихий час мы не спали, а просто лежали на кроватях и разговаривали.
— Ты где так плавать научился? — спросил Корнилов. — Тебя родители в бассейн записали?
— Нет. Я в позапрошлое лето на Днестре чуть не утонул — и мама стала меня учить.
— Я тоже раньше умел, а сейчас подзабыл, тело плавучесть потеряло.
