Галина Ширяева - Человек Иван Чижиков, или Повесть о девочке из легенды
И от Лельки никуда не денешься. Хороший человек Лелька! Жалко, забыла спросить, как это она умудрилась запихать огурец в бутылку…
Уже погасло небо, и умолк скворец, трактор перестал тарахтеть, и розовые цветы стали казаться белыми на фоне темной ограды палисадника, когда вернулись Маринка и Саша. Отца с ними не было.
Саша прошла прямо из сеней в чулан и завозилась там, загремела лоханками, ведрами. А Маринка, подойдя к Дине, виновато сказала:
— Он не придет сегодня. У него дела. Он взял сумасшедшего Барбансона и уехал.
— Какого Барбансона?
— Барбансона. Из конюшни. Запряг и поехал. У него сроду дела…
— Завтра приедет! — крикнула из чулана Саша.
— Я пойду к кому-нибудь другому! — с вызовом произнесла Дина.
— Нет! — ответила Саша.
— Почему нет?
— Потому что больше, чем у него, ты ни у кого о своем отце не узнаешь.
— Почему?
— Потому что потому! — крикнула из чулана Саша.
— Потому, что наш папка был командиром отряда! Вот почему! — прошептала Маринка.
— Иди умываться! — крикнула Саша.
— Иду, — ответила Маринка.
— Я не тебе.
— Мне?.. — спросила Дина.
— А кому же!
— Пожалуйста… А куда?
— Сюда, сюда, — засуетилась Маринка, — во двор. Там у нас рукомойник. А потом мы спать будем, да?
Этот вопрос относился к Саше и означал он заискивающее: «Мы ее у нас ночевать оставим, хорошо? Куда же ей теперь деваться? Я ж пригласила!»
— Будем! — отрезала Саша и снова крикнула Дине: — Умываться иди!
Дина вышла на крыльцо и через палисадник прошла во двор, маленький и пустой. В углу курятник, еще какая-то постройка — сарай, что ли. К столбу, врытому в землю, был прибит рукомойник.
И снова Дине вспомнилась Брыковка. Там она умывалась точно из такого же рукомойника, прибитого к столбу. Утром вода в рукомойнике, только что принесенная из колодца, была ледяной, а вечером, нагревшись за день на солнце, становилась горячей, с привкусом кипяченого молока.
Когда Дина, умывшись, вернулась в дом, Саша зашвырнула на печку подушку и сказала:
— На печке будешь спать.
— А я? — сейчас же спросила Маринка.
По ее обиженному лицу можно было догадаться, что печка давно и по закону закреплена за ней.
— А ты на лавке!
— Не хочу на лавке!
— Ну и вовсе не ложись, — пожала плечами Саша и ушла в комнату, расплетая на ходу косы.
Тогда Маринка стала дразниться:
— Злюка-злюка-злюка!
— Лезь на печку, — сказала ей Дина, — я на лавке устроюсь.
— Не уместишься, — вздохнула Маринка и принялась укладываться на лавке. — Свалишься ночью.
— Свет! — крикнула из-за двери Саша. — Свет гасите!
Маринка сердито засопела:
— Злюка-злюка-злюка!.. Ты лесенку к печке подставь, а то не влезешь. За печкой стоит. Я сейчас достану.
— Не надо, я сама, — сказала Дина, — ты уж ложись.
Она отыскала за печкой лесенку, забралась на печку. Здесь было жестко и неудобно.
— Ну как? — спросила снизу Маринка. — Хорошо?
— Хорошо. Спи.
— Све-ет, — раздалось снова из-за двери.
Маринка что-то сердито зашептала и щелкнула выключателем.
— Да, — согласилась с ней Дина, — злюка. Противная.
— Почему — противная? — обиделась Маринка. — Она у нас красивая! Она на папу похожа! А в папу сроду все влюбляются!
— Кто влюбляется?
— Да все, — гордо произнесла Маринка.
— Спи, — угрюмо сказала ей Дина, — меня это не касается.
Маринка снова что-то проворчала и плюхнулась на лавку. Она долго возилась, переворачиваясь с боку на бок. Наконец улеглась.
— А потом, она у нас храбрая, — снова заговорила Маринка тихим шепотом. — Она через Сашино болото ходит. Никто в Лесном не ходит, а она ходит.
— По кочкам? — равнодушно спросила Дина.
— Сама ты кочка! — рассердилась Маринка.
Она привстала на лавке, взволнованно задышала.
— Я тоже ходить буду! Я эту дорогу почти разнюхала! Я уже примеривалась! Поняла?
— Да, — ответила Дина, — спи.
— Нет, ты поняла? — спросила Маринка с вызовом, словно ждала, что Дина сейчас будет возражать или даже ругаться.
— Поняла, — сказала Дина. — Это за болото она тебе сегодня всыпала.
Маринка размашисто перевернулась на другой бок, чуть не свалилась с лавки, ойкнула — ушибла, наверно, больную ногу.
— Потому и зовут его Сашиным? — негромко спросила Дина.
Ей было неинтересно, даже неприятно это спрашивать, потому что Саша сразу, с первого же взгляда, ей не понравилась, но по всему было видно, что Маринка изнывала от желания поболтать.
— Почему «потому»? — не поняла Маринка.
— Ты же сказала: она ходит через болото. Поэтому болото так и назвали — Сашиным?
— Не-е! — протянула Маринка, и в голосе ее прозвучало сожаление. — Не-е. Нашу Сашку потом назвали. А болото назвали раньше.
Она соскочила с лавки и без лишних слов полезла на печку к Дине.
— Ты думаешь, это просто болото, да? — горячо зашептала она, забравшись на печку и упершись коленками в Динин бок. — Вовсе не просто! Это партизанское болото! Там остров есть! И там партизаны скрывались! И мой папка тоже!.. Они мост под водой, в трясине, построили, чтобы на остров можно было выбраться! Понимаешь? Он до сих пор есть, этот мост… Только сгнил наполовину… Но Сашка знает, она разнюхала. Ты слушай! Ты не спи!
— Я не сплю, — ответила Дина, с трудом отгоняя сон.
Она не спала сегодня всю ночь. За вагонным окном до самого утра тревожно метались темные тени то в остроконечных, то в круглых шапках, нечетко вырисовывающиеся на темно-синем ночном небе. Это был лес, лес, лес…
— А немцы никак не могли этот мост отыскать и злились. И тогда они взяли и пригнали к болоту людей, наших, заложников. И погнали всех в болото. Думали, кто-нибудь да обязательно натолкнется на мост, но никто не натолкнулся, потому что мост был с этой стороны, а их гнали с той, где Старое Лесное было. Тогда немцы полоснули напоследок из автоматов и ушли… А когда наши прибежали на помощь, ничего уж и не было… Только руки были мертвые… Сами мертвые, а ребятишек над водой держат… Вот тогда и бросилась в болото детей спасать девушка одна, была тут такая… Первой бросилась. Вот болото так потом ее именем и прозвали… Ты что, не веришь? — спросила она вдруг подозрительно.
— Верю.
— Правда? Веришь?
— Да верю же.
Маринка успокоилась.
— Я это потому спрашиваю, — сказала она серьезно, — что теперь уж и не все верят. Из-за нашей Сашки не верят. Она, когда рассказывает, всегда добавляет чего-нибудь. Говорит: «Все равно когда-нибудь это будет легенда. И все равно к ней будут что-нибудь красивое добавлять, так уж пусть я добавлю…» И брешет почем зря! И про ту могилу, на холме, тоже! А про того, кто там лежит, никто ничего толком-то и не знает. Одни говорят «взорвал», другие — «не взорвал», а мы с девчонками думаем: там вовсе никого нет. Некогда было тогда хоронить, вот и поставили им общий памятник, на всех! А Сашка легенды любит, вот и брешет. Она их пропасть сколько знает… Ты слушай, Чижикова! Ты не спи?
Но дремучий сонный лес уже обступил Дину со всех сторон, спокойный и тихий. Только чуть слышно журчал где-то над самым ухом ласковый лесной ручеек, рассказывая что-то взволнованным шепотом.
* * *— Проснулась, да? Ну и дрыхнешь же ты!
Стоя на нижней ступеньке лесенки, Маринка заглядывала на печку. Ее большие зеленоватые, русалочьи глаза смотрели на Дину участливо.
— А мы тебя тут поджарили. Я Сашке говорю: «Давай хлеб в пекарне возьмем», а она: «Тесто куда денем? Сырым съешь?» Вот и поджарили. Зажарилась, да?
— Ничего, — ответила Дина, выбираясь из-под одеяла.
Печка дышала жаром, рубашка прилипла к взмокшей спине. В кухне было светло, вовсю светило солнце.
— Ой, мокрая вся! — Маринка шершавой ладошкой провела по Дининой щеке. — Купаться пойдешь? Я тебя до речки провожу и сама скупнусь. Ладно?
— Ладно.
Маринка соскочила с лесенки и на одной ноге, держа больную на весу, допрыгала до табуретки, села.
— Перевяжи, а? А то прошлый раз мне мама перевязывала, да она у нас в район за лекарствами уехала. А Сашке я не дамся.
— Сейчас.
Дина слезла с печки, натянула на себя платье и, опустившись на колени возле Маринки, принялась перебинтовывать ей ногу.
Маринка вздохнула, еще раз дотронулась ладошкой до Дининого лица и сказала:
— Ты не беспокойся. Папа все выяснит. Он все знает. Вот приедет и выяснит. А Сашку ты не слушай. Мы сейчас купаться пойдем, а потом обедать. А потом я тебя к нашим огуречным девчонкам поведу. А завтрак ты проспала, соня.
— Я не спала, — сказала Дина, — я просыпалась. Я даже слыхала, как вы за завтраком беспокоились о Барбансоне. И чего он вам дался, этот Барбансон!
