Джанни Родари - Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио
— Опять самозванец!
— Уплотнение на пальце, — продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, — представляет собой мозоль, типичную для боксёра.
— Что?
— Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с «грушей». Посмотрите сами.
— Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии его наградили медалью «За кротость и смирение».
— Что ещё можно сказать о пальце?
— Тут имеются и другие заметные уплотнения. Они вызваны длительной работой на вёслах и трением о канат...
— Канат?
— Парус, господа. Парусный спорт.
— Моряк, значит?
Строятся и разные другие догадки о самозванце.
Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остаётся основной вопрос — с какой стати этот самозванец даёт резать себя по частям вместо барона?
— Святой, может быть... Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нём свою сотую церковь.
— Барон Ламберто безусловно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредитования. Он, несомненно, набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но всё-таки мало вероятно, чтобы само небо заступилось за него. До этого ему ещё далеко.
— Надо бы поговорить со священником.
— Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.
— Господа, — призывает чей-то энергичный голос, — не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно — отвергнуть его самозванство.
— Прекрасно! Вернём палец отправителю и напишем, что не признаём его собственностью барона Ламберто.
Предложение принято.
— Мы требуем, — добавляет ещё кто-то из самых смелых, — чтобы нам показали всего барона целиком!
— Очень правильное предложение!
— Сразу снимает все проблемы!
— Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут ещё что-нибудь.
— Но ведь речь идёт о самозванце.
— Ах да, я забыл.
И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортёрами обоего пола.
— Что происходит?
— К чему привели переговоры?
Дуилио показывает запечатанный конверт, в котором лежат палец барона, записка главаря банды и ответное послание двадцати четырёх генеральных директоров.
Снимок получается отличный, но конверт так и остаётся для всех загадкой.
Он слишком маленький, чтобы в нём могли уместиться двадцать четыре миллиарда.
Он слишком пухлый, чтобы в нём лежал только листок бумаги.
Со всех близлежащих холмов в морские подзорные трубы и астрономические телескопы тоже видны конверт, Дуилио с поднятой рукой и особняк мэрии. Вновь прибывшие (всё время ведь кто-нибудь подъезжает) наивно спрашивают:
— Кто это?
— Да это же знаменитый лодочник Дуилио, по прозвищу Харон.
— Интересно. А что он делает с конвертом в руках? Охотится за сокровищем?
9
Итак, Оттавио. Что делает милейший Оттавио? Как поживает?
С тех пор как на острове появились бандиты, он всё время как на иголках. Там, наверху, по-прежнему продлевают жизнь дяди. Значит, прощай наследство!
В кармане у него снотворное, с помощью которого он сам собирается завладеть виллой, захватив сначала мансарду. Но он ничего не может сделать. За ним повсюду, буквально по пятам, ходит бандит.
— Вы куда?
— Подышать воздухом.
— Прекрасная идея! Я с вами.
Оттавио прогуливается и про себя проклинает бандитизм. Чужой, разумеется.
— А теперь куда?
— Попить воды.
— Я тоже хочу пить, пойдёмте.
Оттавио вынужден пить воду, которая ему не нравится, чтобы потянуть время.
И Ансельмо тоже следит за ним. Как только Оттавио подходит к лестнице, ведущей на мансарду, оба тут как тут — и приставленный к нему бандит, и Ансельмо. И оба в один голос интересуются:
— Вы куда?
— На крышу, полюбоваться панорамой.
— Незачем, — говорит бандит. — Спросите меня, и я опишу вам Орту и её окрестности лучше любого гида.
— А я могу это сделать по-итальянски, по-английски и по-немецки, — добавляет Ансельмо. — По-французски я читаю, но, к сожалению, не говорю. По-испански читаю, но не понимаю.
Барон между тем, поскольку ему запрещено выходить на озеро, почти всё время проводит в обществе племянника. Требует, чтобы он присутствовал на его тренировках со штангой. И как-то раз даже заставляет надеть боксёрские перчатки.
— Оттавио, давай проведём пару раундов, — предлагает он. — Мне надоело работать с «грушей».
— Слишком большая честь для меня, дядя.
— Брось! Я же не всерьёз буду бить тебя, а понарошку.
— Но я вообще против бокса из гуманных соображений.
Однако ничего не поделаешь, приходится вступить с дядей Ламберто в кулачный бой. После первого же удара Оттавио падает на ковёр и начинает считать:
— Один, два, три, четыре...
— Что ты делаешь?
— За отсутствием судьи считаю сам. Девять, десять. Я в нокауте. Теперь больше не имеешь права бить меня!
— С тобой неинтересно боксировать, — огорчается дядя.
К счастью, среди бандитов оказывается бывший чемпион страны по поднятию тяжестей в средней весовой категории. Он берётся тренировать барона, и после двенадцати попыток барон побеждает его. Он на седьмом небе.
Оттавио — на земле.
Потом происходит эта история с отрезанием уха. Затем отрезание пальца.
И Оттавио совершенствует свой план — он убьёт барона, а виноваты будут бандиты! Но, сколько ни пытается, никак не может найти подходящего момента.
Наконец происходит непредвиденное.
Вечером барон задерживает Ансельмо за шахматной доской.
— Уже поздно, — говорит мажордом, передвигая королеву. — Пора нести ужин в мансарду.
— Пусть отнесёт Оттавио, — рассеянно отвечает барон.
— Он не сумеет этого сделать, — возражает Ансельмо. — Он рассыплет соль.
— Я сказал тебе — пошли Оттавио!
— О чём это шепчетесь, эй вы там? — вмешивается главарь банды, отрывая взгляд от журнала с комиксами. — Потише, не то ваши шахматы полетят в озеро.
Ансельмо вынужден просить Оттавио отнести ужин шестерым труженикам наверху.
Он делает это со слезами на глазах и с болью в сердце. Страшное подозрение судорогой перехватывает ему желудок. Но он должен повиноваться барону.
А Оттавио вынужден умолять свои ноги, чтобы они не закружили его в вальсе и не выдали радость. Глядя, как он несёт поднос, можно подумать, будто он всю жизнь только и делал, что служил официантом в каком-нибудь большом отеле на Лаго Маджоре.
На лестничной площадке он на минуту задерживается, будто для того, чтобы поправить свёрнутые трубочкой салфетки, уложенные в стаканы.
На самом же деле насыпает в супницу столько снотворного, что хватит усыпить и паровоз.
— Ну вот, всё в порядке! Лиха беда начало! — напевает он, весьма довольный собой.
— О, у нас новый слуга! — восклицает синьор Армандо.
Улыбается даже синьора Мерло, которая в это время работает:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
Улыбаясь, она сбивается, и два или три раза произносит:
— Альберто, Альберто, Альберто...
К счастью, никто не замечает, разве что племянник Оттавио, который тоже улыбается ей и шутит:
— Я не Ламберто и не Альберто. Меня зовут Оттавио.
Остальные, не занятые работой, принимаются за еду.
— Странно, — замечает Дельфина, попробовав суп, — пахнет капустой и в то же время веником.
— А по-моему, — говорит синьора Дзанци, — сюда добавлена смородина. Но вкусно!
— Кстати, — интересуется Дельфина, — позавчера в доме появились какие-то странные вооружённые люди. Кто это?
— Охотники, — с готовностью поясняет Оттавио.
— А что, на острове водятся зайцы? — удивляется синьор Джакомини. Он ведь не только настоящий рыболов, но и настоящий охотник.
— Нет, они тут проездом, — сквозь зубы цедит Оттавио. — На второе, как видите, говяжье филе с фисташками и гарниром из цветной капусты, а также баклажанная икра. На третье — персиковый пудинг и суфле по-сицилийски.
— Опять суфле? — ворчит синьор Бергамини. — Нет, чтобы приготовить хоть раз кукурузную кашу!
— Приготовить вам завтра кукурузную кашу, синьор Бергамини? — заботливо интересуется Оттавио.
— Да! На первое, на второе и на третье!
— Синьор Бергамини говорит только о себе, — уточняет синьора Дзанци. — Нас вполне устраивает то, что готовит синьор Ансельмо.
Оттавио смотрит, как они едят, и мысленно потирает руки.
После второго блюда синьор Армандо сменяет синьору Мерло, и она принимается за свой суп.
