Виктор Голявкин - Ты приходи к нам, приходи.
Опять стало швырять.
Я сразу догадался, что мы с асфальтовой дороги съехали на неасфальтовую.
Едем долго.
Кошмар!
Наконец мы останавливаемся и стоим.
Я изо всей силы, с разбегу, наваливаюсь на эту дверь и вываливаюсь на землю.
Встаю. Сразу ничего не мог разглядеть на таком свету.
В каком направлении бежать мне к Таврическому саду?
Я жмурюсь. Но вижу уже мачту, кухню, забор… вижу лагерь… (?!) начальника лагеря… Он хочет, кажется, что-то спросить у меня, иначе зачем же он идёт ко мне?..
Я больше не жмурюсь.
Смотрю на всё широко раскрытыми глазами и ничего понять не могу — честное пионерское!
Что получается?
И как всё понимать?
Я мчусь к забору, в два счёта перепрыгиваю и бегу дальше.
Вбегаю во двор, налетаю на Матвея Савельича, он обнимает меня и говорит:
— Я тебе лодку начал делать, а ты пропал…
Новый день
Автобусы въезжали в лагерь. Новые ребята в автобусах так галдели, как будто грачи прилетели со всего света. Я этот галдёж ещё издали услышал и выбежал навстречу.
Я стоял в пыли, а они мимо меня проезжали.
Последний автобус остановился, один мальчишка высунулся из окошка и стал мне махать панамкой, как будто он мне знакомый. И чего это он мне машет, если я его первый раз вижу! Но всё-таки я ему тоже помахал на всякий случай.
Этот автобус всё стоял, а другие уже в лагерь въехали.
Я поближе подошёл, а мальчишка меня спрашивает:
— Как здесь, ничего?
— Чего же плохого, — говорю, — конечно, ничего.
— Ну и как?
— Что как?
— Комары кусаются?
— Какие там комары, — говорю, — никаких здесь комаров нет.
— Это хорошо, что здесь комаров нет, а то я их ненавижу.
— Да кто их любит, — говорю, — никто их не любит.
— Некоторые их терпят, — говорит, — а я их просто терпеть не могу. Если здесь комары, есть, я сейчас же обратно поеду.
Я, сам не знаю, почему-то испугался, что он вдруг обратно поедет, и говорю:
— Да что ты, что ты, ни одного комарика здесь нету…
— Ну, если нет, — говорит, — тогда другое дело…
Он спросил, как меня зовут, и я чуть было не сказал, что меня Лялькой зовут, но потом вспомнил и сказал своё новое имя. А он сказал, что его зовут Вольдемаром и что ему это имя не очень-то нравится.
Автобус тронулся, и он мне крикнул, чтобы я непременно к нему в лагерь приходил.
А я ему головой кивнул, мол, непременно приду, а как же иначе!
