Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 5
Один кусочек падает в ванну и сразу разбухает. Медведица, грузная и неуклюжая, словно дама в ротонде, поворачивается в воде, ловит губами мокрую мяготь и глотает. Ей этот кусочек все равно что девочке одно рисовое зерно. Другой кусочек падает наземь. Дежурный воробей надскакивает, уволакивает его в угол и пищит. Слетаются с голого платана гурьбой все его родственники и знакомые и жадно набрасываются на вкусную добычу.
Медведица подымает голову и пристально смотрит на девочку. В добрых, умных глазах укор: «Милый, глупый детеныш! Вся твоя булочка мне на один глоток. Ты что ж боишься, что я подавлюсь, и тебе придется бежать за ветеринаром? Не кроши хлеба, брось весь сразу… Я за то вылезу из ванны и сделаю тебе реверанс».
И представьте себе, девочка поняла. Повертела над головой хлебец и поманила зверя. Медведица лапу за лапой вытащила из ванны, перелезла через низкие края и стала растопыркой на каменные плиты. Словно живой стеклярус заструились с глянцевитой шубы на камни ручьи. Она встряхнулась, брызги веером долетели до воробьев, и воробьи веером брызнули во все стороны. Медведица встала на задние лапы, подняла кверху черные глазки: «Ну?»
Булочка полетела в черно-розовую пасть — гам — и исчезла. Вежливый реверанс — и опять белая шуба плюхнулась в свою ванну.
Ушли люди. Сидит медведица в студеной воде, ворочается и думает: «Ах, как жарко! Хоть бы снежок пошел… Самый, самый маленький!..»
А воробей-задира пролетел над самой ее головой и пискнул: «Сыта ли?»
— Как же, сыта, — вздохнула медведица. — Мне бы корзину хлеба, да две корзины трески, да бочонок жира на закуску…
— Фи, обжора! — чирикнул воробей и склюнул под самой ванной последнюю крошку. — И зачем ты такая большая уродилась, что тебе столько еды надо?!
<1925>
МАЛЕНЬКИЕ*
Серьезный пятилетний человечек поймал в ведерко медузу и принес ее своей четырехлетней сестре.
— Где у нее носик? — спросила девочка.
— Нету носика. У нее только насквозь видный живот и красные жилочки.
— Для чего жилочки?
— Чтобы живот как-нибудь держался.
— А пупик где?
— Пупик по дороге оборвался.
— Что же она кушает?
— Рыбий жир… Соленую воду… Она потому и такая, что у нее прозрачная пища.
— Слушай, пожалуйста! А как же мы пьем рыбий жир покупаемся?
— Глупости! У нее есть кожа… И мы едим и бананы, и цветную капусту, и котлетки.
— Она очень сердитая?
— А если тебя поймать в ведерко, — ты будешь добрая?
— Я же не влезу… Странный мальчик… Очень она кричала?
— Дрожала от злости!
— А что она делает в море?
— Шлепается об купальный столб и разбивается на маленькие кусочки.
— Ну, хорошо. Брось ее назад в воду… Я с таким глупым созданием не желаю играть.
<1925>
РАЗБИТОЕ СТЕКЛО*
Взрослый человек стоял в нижнем этаже у стола перед закрытым цветным окном и мыл губкой старый пыльный кактус. Красивое окно: во всю ширину на маленьких оправленных в олово матовых стеклах нарисован был целый сад. Из стекла в стекло завивался душистый горошек, переплетался с диким виноградом, — прищурить глаза, точно в садовой беседке стоишь.
И вдруг — трах! Стекло зазвенело, мимо уха пролетел камень, посыпались осколки, и сквозь зубчатую дыру засквозил клочок улицы, потянуло холодом, бумажки не столе заплясали…
Человек распахнул быстро раму. Перед окном сидела в кукольной коляске удивленная консьержкина дочка, а направо, словно вспугнутый кролик, удирал малыш в розовой фуфайке. Ага!.. Споткнулся, упал и с ревом помчался дальше.
Взрослый человек поднял с пола круглый камень, — ишь, звереныш какой, чуть в пенсне не угодил! — и спросил девочку:
— Кто разбил стекло?
Девочка беспокойно завертелась в своей колясочке, очень она туго в ней умостилась — никак не выйти, — и развела руками:
— Не знаю. Не я. Камни лежат вон там, — она показала на груду камней под деревом, — я ведь их и достать не могу!
— Я знаю, что не ты. Ты — умница. Но, может быть, камень бросил твой маленький приятель — Жорж? Почему он так быстро удирал? А?
— О, нет! Что вы! Он совсем не шалун и совсем маленький… Мы играли, он меня возил… А потом я закрыла глаза, задумалась, и… ничего не знаю.
Конечно, она своего друга не выдаст, не такая девочка. Но глазки бегали вверх и вниз, губы морщились, вот-вот расплачется. Бог с ней совсем!
Он вышел на улицу и зашагал к угловому дому. Малыш — сын лавочницы; он ведь хорошо его знает: утром всегда, когда ходит за газетой, он здоровается с мальчишкой. И тот, сидя перед лавкой верхом на своей облезлой лошади без хвоста и ушей, всегда трясет большую руку взрослого человека и заботливо предостерегает: «Здравствуйте, здравствуйте и до свидания, пожалуйста… А то моя лошадь начнет брыкаться!»
* * *Лавочница всплеснула руками и от огорчения едва не уронила на пол жестянку с мармеладом.
— Мой сын? Разбил стекло?! То-то он прибежал с улицы, забился за кровать и сидит там, как мышь под стойкой… О, сударь, мы сейчас это выясним.
Позвала сынишку и строго спросила:
— Ты разбил стекло?
Малыш помотал расцарапанным подбородком — нет.
— Как не ты? Господин видел, как ты удирал. Почему ты удирал?
— Я ловил бабочку.
— В феврале, на улице, бабочку?
— Ну, жука. Он пролетел, а я за ним. Он дальше, а я за ним. До самого дома добежал и споткнулся…
— Стыдись! Разбил, так должен сознаться. Что о тебе этот господин подумает?
— Ничего не подумает. Может быть, он сам разбил, а теперь на меня сваливает, чтобы ему не попало…
— Молчи!.. Сейчас же тебя нашлепаю, слышишь!
— Ты лучше его нашлепай. Что он ко мне пристает?..
Взрослый человек рассмеялся.
— Позвольте, мадам, не наказывайте его. Я сам его спрошу.
Он вынул из-за спины круглый, похожий на сорочье яйцо, камень и показал его мальчику:
— Чей это камень?
— Мой! — радостно закричал мальчик и, вдруг сообразив, что попался, захныкал. — Я не нарочно… Хотел бросить в стенку, а тут ваше окно по дороге попалось.
— Если бы по дороге моя голова попалась?
— Ну, вы тоже скажете. Не может же камень сразу разбить и стекло и голову… Что вы выдумываете?!
Мать рассердилась.
— Перестань болтать глупости! Сейчас же извинись и скажи, что больше не будешь.
— Сейчас же извинись и скажи, что больше не будешь, — покорно повторил мальчуган, обращаясь к стоявшему перед ним человеку.
— Не так! Смеешься ты надо мной, что ли? Бесстыдник…
— Ты же сама сказала…
Дело, впрочем, окончилось миром. Мальчик извинился, мать дала ему, как полагалось, три легких шлепка, он, как полагается, три раза взвизгнул и был посажен на час под стойку на скамеечку. Там у него был домашний карцер.
Стекольщика из строящегося соседнего дома лавочница обещала прислать вечером. Так как посетитель настаивал, что за стекло заплатит он сам, она упросила его взять от нее на память хотя бы апельсин.
И выбрала для него самый крупный и самый душистый. Но взрослый человек все-таки перехитрил лавочницу и, уходя, сунул незаметно апельсин под прилавок и оттуда тихим-тихим шепотом донеслось — «Мерси, сударь, больше не буду!»
1926
Париж
ССОРА*
Девочка Ната посадила куклу на книжную полку: сиди! А сама поставила на табурет таз с мыльной водой и стала кукольное белье стирать.
Кукла не человек — никогда сама не скажет, — но хоть раз в месяц надо же ей белье переменить. Очень веселое занятие — стирка. Куда веселее зубрежки французских городов с департаментами, да если их надо еще на немой карте указать…
Ната стирала не как-нибудь, а по-настоящему. Сначала в горячей воде с мылом и с содой. Потом полоскала, подсинивала, отжимала и развешивала между двумя стульями на розовой тесемке. И между делом читала кукле нотацию:
— Фи, срам какой! Рубашка с дыркой, на штанишках резинка лопнула… Неряха…
Голая кукла сидела на полке и обиженно молчала. Языка нет, а то бы она ответила. Разве кукла должна шить-чинить-пришивать? Назвалась мамой, так и старайся сама, нечего на куклу сваливать!
* * *Меньшой брат Гриша косился из угла и завидовал. Он мальчик, не полоскать же ему кукольные штанишки, в самом деле. А очень интересно! Хорошо бы утюжок разогреть, да сырое белье прогладить, по всем швам нажимая, — как взрослые делают. И перед тем как гладить, поплевать на испод утюжка надо обязательно — железо зашипит, значит горячо. Но… нельзя мальчику гладить: Ната не позволит, засмеет и подруги ее задразнят…
Думал, думал и выдумал. Взял мяч, отошел на середину комнаты и стал над самой головой куклы о стену мяч бросать. В руки, в стенку, в руки, в стенку… Кукла сидит и от страха глаза растаращила… А Гриша все дальше отходит и все сильнее в стену лупит.
