Павел Карпов - Черная Пасть
- В... комнате пахнет дыней! -неожиданно провозгласил Олеша и спросил меня: - Знаешь такую новеллу? Вот ее автор. Знакомьтесь: Василий Барохвостов!..
Олеша подвел нас к столику, из-за которого встал серьезный, очень сосредоточенный человек с мягкими, красивыми движениями.
Познакомились. Это был автор широко известной в 30-х годах новеллы "В комнате пахнет дыней" и других рассказов.
- Главный игрок, - шепнул мне Юрий Карлович, - и здесь и во всей Москве. Предпочитает - на интерес... Имеет здесь постоянный гонорар. Из вас кто-нибудь играет?- спросил Олеша.
Я считал себя игроком со стажем, и Аборский увлекался биллиардом. Олеше очень хотелось сделать приятное нам, ашхабадцам, выходцам из недавнего землетрясения, и в то же время он опасался за исход этого культпохода.
- Основное, - наставлял Слеша, - не порвать сукно, а за время - сумеем расплатиться....
Олеша играл с Аборским, а меня "стравил" с маститым Барохвостовым. Играли любительские партии, без денежной нагрузки. Первыми нашими ударами по шарам Юрий Олеша остался доволен. Похвалил и за результат встречи. Я выиграл у маркера контровую. В последнем шаре, на дальней тонкой резке, "через всю десятину" стола.
Когда покидали биллиардную, Юрий Карлович сказал на крутой, коварной лестнице, с которой, говорят, когда-то последний русский мойарх падал:
- Молодец Вася Барохвостов, был и остался новеллистом. С таким блеском проиграл. И как он тебя затягивал!
- А как же с последним шаром? - я готов был обидеться. - Такого трудного пришлось класть, на предельной резке!..
- Об этом и речь. Именно такая блестящая концовка ему больше пришлась по душе. Новеллист!...
- Юрий Карлович, но ведь должна же быть в этом и моя доля!..
- Как у всякого действующего лица. Но не герой строит сюжет, а новеллист. И тут авторское право остается за Барохвостовым. Он великолепно поддавался и достиг желаемого твоим блестящим ударом!..
Обидно было слышать такое, но пришлось склонить голову перед великим новеллистом: Олеша умел найти сюжет в самом незаметном и обыденном. Эта гигантская внутренняя работа не прекращалась у него никогда.
* * *
...После горячих и бурных поэтических волнений в зале, спорщики стали растекаться по соседним комнатам и коридорам. Продолжались они и возле однорукой Венеры, украшающей собою приземистый особняк Союза писателей. Перед тем, как спуститься с лестницы, Олеша постоял около холодно и блестяще красивой статуи:
- Наша героиня стиха не такая кичливая, как Венера, но гордая!.. Отвернулась от парня, ушла и даже не оглянулась. Какова.!, Уверен, что друг мой, Кара Сейтлиев, был когда-то и сам опален такой встречей. С пониманием об этом у него написано. Горячо, порывисто и тонко!.. - Юрий Карлович увлек своих слушателей вниз по лестнице, потом во двор, на мороз и снег. - Когда я переводил это стихотворение, то, кажется, не все в нем увидел. Сейчас на слух выверил. Живучий стих!
И Олеша в который уж раз продекламировал это небольшое лирическое стихотворение туркменского шахира, которое он переводил лет десять назад, и которое вдруг на декаде получило такое широкое хождение. О нем много говорили. Покинув шумную компанию, мы с Юрием Карловичем оказались в охотничьем зале Дома литераторов.
- Надо посидеть и подумать, - сказал Олеша, подходя к огромному, закопченному камину. - За что же так хвалят это стихотворение? Три раза сегодня упоминали. Под конец сам Николай Тихонов о нем заговорил. В чем же дело? Уяснить это очень важно... Пожалуй, тут удачно соединилось национальное, чувственное и напевное своеобразие стиха Кара Сейтлиева, и энергичность, зримость перевода. Проверим-ка еще на слух!..
Сидели мы в пустом зале перед охотничьим черным камином в фарфоровой оправе, и Олеша читал.... Вдруг он споткнулся на ударном слоге, прервал чтение и тут же вернулся к оборванной строчке.
- Ага, вот где заземление! - Юрий Карлович начал осторожно и бережно вытаскивать из стиха каждое слово, вслушиваясь, вглядываясь в него, и, кажется, даже пробуя на запах, вкус и на зубок... - Конечно, Тихонов не знает о той строчке, в первом, моем варианте, а то бы заметил разницу... До редакторской порчи у меня так было сказано про своенравную и гордую девушку "...исчезла вдруг, украденная садом". А стало: "Она ушла по гаревой дорожке". Вяло, сонно, больнично!.. Придется девушку вернуть... Не та походка!
* * *
...Несколько раз мы бывали вместе в Третьяковской галерее. Жена Олеши - тактичная, терпеливая и уважительная Ольга Густавовна говорила, что он любил приглашать в Третьяковку своих друзей, знакомых, гостей; и не по той причине, что жил напротив галереи, окна в окна, а потому что Юрий Олеша глубоко, искренне и даже фанатично любил живопись. Около картин он не мог стоять спокойно и смотреть "про себя". Юрий Карлович то и дело делился своими мыслями, удивлялся и заражал этим собеседников. Уверял, что всякий раз находит новое, невиданное в знакомых полотнах, которые как бы "меняются". По-разному проявлялся его дар смещённо-образного и афористичного мышления - это было у него и в языке и в самой манере устного рассказа, и даже в поступках.... Он все время чего-то искал, сравнивал, открывал, отбрасывал и снова мчался на поиски образов, словосочетаний, неожиданных сюжетных поворотов, перепадов....
Тот памятный поход в Третьяковку Олеша затеял, пожалуй, не для нас, гостивших ашхабадцев. Он был на чем-то сосредоточен и, кажется, уже давно. Едва поднявшись по главной лестнице галереи, он своей шаркающей, широкой походкой устремился в тот зал, где находилась знаменитая картина Александра Иванова "Явление Христа народу". Много раз видевший её, Олеша снова торопился на свидание с ней.
- Интересно получается, - сказал Юрий Карлович, издали осматривая давно изученную картину. - Она все время изменяется, ширится, становится глубже и загадочнее. С этим красным пятном на воде творится непонятное... Откуда взялось оно?.. Уверяют знатоки, что это отсвет плаща на плечах какой-то фигуры. Но где этот персонаж и кто он?.. Нет его на картине. Видимо, был он в других вариантах картины, а потом удален художником. Но почему же тогда осталось багряное пятно на воде? Неужели гениальный художник, работавший над своей картиной так долго и мучительно, не видел этой несообразности? Почему-то я уверен, что Александр Иванов все это видел не хуже экскурсоводов.... И оставил тень на воде умышленно.... Как след мелькнувшего, во что он поверил. Созданный художником образ не мог исчезнуть для него бесследно...
* * *
...В московском музее изобразительных искусств имени Пушкина мы были почти полдня. По знакомым залам Олеша ходил словно новичок и как будто видел все впервые. Вникал во все и всем интересовался. Наблюдать за ним было тоже интересно и поучительно. Он расспрашивал служителей музея и знающих посетителей о всяких разностях, часто о простых вещах, потом вдруг сам начинал с увлечением рассказывать о сокровенных тонкостях искусства.
У статуи Ники Фракийской стояли долго... Юрий Карлович вступил в оживленный разговор с молодым офицером, все время державшим руки за спиной, и просил своего собеседника проследить "движение и дыхание камня..."
- Демонический порыв и полет. Непостижимая сила движенья. Величавая и вечная стремительность!.. Словами такое передать трудно.
...Меня привлекла удивительно прозрачная, спокойная, наполненная какой-то тихой таинственностью картина французского живописца, кажется, восемнадцатого века. Развалины замка... Одна стена из необтесанных камней еще крепкая, хорошо сохранилась и обвита буйным плющом Через проем стены и вьющуюся зелень пробивается ровная протяжная мелодия света. В воздухе повисла пронизанная этим светом легкая туманная дымка, она словно поднималась из минувшего, от рухнувших столетий, и была зримой вечностью... Древние камни. Молодая, нежная зелень. Ни людей, ни птиц, но чувствовалось присутствие каких-то существ, беспокойных, витающих как светлые тени и теплый прах...
Я спросил: в чем сила этого колдовства света и мерцающего покоя?.. Юрий Олеша, должно быть, давно обдумал это и тихо ответил:
- Мир без меня...
* * *
- Когда долго живешь в Москве, то начинаешь многое понимать, - говорил нам Олеша, переходя Пятницкую.- Теперь-то для меня ясно, что лучший ресторан в Москве "Балчуг", а самый большой смутьян... Катаев!..
На голове у Юрия Карловича была меховая, будто у пономаря, старомодная шапка, подаренная ему Валентином Катаевым.
- Поспорили мы с Валей Не знаю - надолго ли? Кажется, серьезно. Трудно нам спорить. Больно...
Пятницкую улицу Олеша любил и часто приводил на нее гостей и приятелей из своего Лаврушинского переулка, где высится писательский дом, а напротив широко раскинула изумительные хоромы Третьяковка. Даже сейчас, когда воспоминания отделены временем, и события теснят одно другое, мне трудно представить Москву без Олеши. Чаще всего он видится мне на Каменном мосту, откуда он всякий раз любовался "выплывающим лебедем" белого кремлевского храма с точеной, златоглавой колокольней; на Пятницкой или в кафе "Националы). Тут привелось нам с Олешей увидеться и в последний раз... Но об этом я расскажу потом, а пока мы шагаем по Пятницкой, и Юрий Карлович в катаевской облезлой шапочке старчески обидчиво поругивает своего испытанного друга, с которым, как признавался Олеша, они помогали Ильфу и Петрову отделывать и "затевать" многие сцены из "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка". Юрий Карлович много говорил в тот вечер о минувшем...
