Локомотив «Бесконечный». Последний костыль - Оппель Кеннет

— Бедности не стоит стыдиться, — отозвался Джеймс Эверетт, но Уилл заметил взгляд, которым тот окинул вагон-ресторан. — Но глупо искать бедности, обладая лучшими возможностями.

— Я хочу заниматься этим больше всего на свете, — просто сказал Уилл.

Отец внимательно посмотрел на него, и на мгновение Уиллу показалось, что он заметил в его взгляде сочувствие. Но потом Джеймс Эверетт фыркнул.

— Уильям, мальчик мой, на мой взгляд, это бесплодный путь.

Уилл заставил себя попробовать еду; мясо показалось жирным и имело привкус крови. Он запил его водой.

— Я делал все, как ты хотел, — сказал он. — Я старался и хорошо учился.

— А почему бы и нет? — ответил отец с раздражением. — У тебя была возможность, редкая возможность получить прекрасное образование. Самое малое, что ты мог сделать, — это хорошо учиться.

— Да, я знаю, — ответил Уилл, разглядывая узор на скатерти, чтобы собраться с мыслями. — И я благодарен за это. Но я очень старался. Я даже на пианино целый год играл, потому что мама этого хотела, хотя сам уроки музыки ненавидел.

— Ты извлекал кошмарные звуки из этого инструмента.

— Я нарочно так делал. Больше всего я люблю рисовать. Отец пожал плечами.

— Ты и так рисуешь каждый день. Вот и продолжай.

Только после настоящей работы.

— Этого мало. Мне надо учиться, так сказал мистер Гренфелл. Я хорошо копирую. Но живописец я ужасный. И когда я рисую людей, они неправильные. Им всем не хватает… чего-то.

— И ты думаешь, модная школа в Сан-Франциско все это исправит?

— Если я не попробую, то никогда этого не узнаю.

— Ага. И ты рассчитываешь, что я оплачу этот дурацкий эксперимент?

— Я буду платить сам!

— Сам?

Уилл почувствовал, что краснеет.

— Почему нет? Ты же работал в моем возрасте.

— Я никогда не делал бы того, что делал, имей я твои возможности.

— А как же строительство железной дороги? Ты сам сказал, что это было огромное приключение, — Уилл перевел дыхание. — Я хочу свое собственное приключение.

Отец на мгновение отвел глаза.

— Ты же видел, что творилось в горах, Уильям. Грубые люди надрывались на тяжелой работе. Обморожения зимой и гнус летом. Плохая пища. Задержки жалованья. Ежедневный риск быть разорванным на куски сасквочем или взрывчаткой, — сказал отец и более мягко добавил: — Ты ведь мог погибнуть в тот день. Мама была в ярости. Мы с ней не хотим для тебя трудной жизни. Ты не приспособлен к ней.

Уилл ощутил острую обиду, хотя отец не впервые говорил такие вещи, считая сына слишком застенчивым, слишком чувствительным, слишком мягким.

— Я не знаю, к чему я приспособлен, — твердо ответил Уилл. — Но я намерен это выяснить.

После ужина они с отцом перешли в салон Лайонсгейт, который теперь был переоборудован под театр. Ряды бархатных стульев выстроились перед небольшой приподнятой платформой, огороженной с двух сторон японскими складными ширмами.

Уилл сел рядом с отцом. Остаток ужина прошел в молчании: в воздухе повисло напряжение, но ничего так и не было решено.

В салон заходило все больше мужчин с сигарами и рюмками портвейна. Они вели под руку своих дам, осматривались и рассаживались перед сценой. Уилл заметил среди них офицера канадской конной полиции в алой форме.

— Это Сэм Стил? — спросил он у отца.

— Он помогал поддерживать закон и порядок в горных лагерях рабочих, так что мы пригласили его в первый рейс. Уиллу показалось, что Стил словно сошел с картинки из книги: он и в самом деле был таким мощным и огромным, как гласила молва.

— Мы будем брать хотя бы одного офицера в каждый рейс, — сказал отец. — Чтобы делать обход вагонов.

Когда все наконец уселись, на сцену вышел низенький, нарядно одетый джентльмен, и зрители затихли.

— Приветствую вас на борту «Бесконечного», дамы и господа, крупнейшего в мире и великолепнейшего поезда! Публика вежливо зааплодировала; поверх хлопков раздалось несколько ворчливых возгласов «Слышали, слышали!».

— Меня зовут мистер Бичем, я старший проводник. Я счастлив приветствовать на борту столь замечательную аудиторию. В этом зале собрались лучшие и умнейшие люди страны. Дамы и господа, все вы строители нации! И в честь первого вечера нашего путешествия мы подготовили программу, которая развлечет, обрадует и даже изумит вас. Сначала выступит наш прекрасный поэт, сэр Аллен Нанн. Когда знаменитый литератор встал и начал декламировать, внимание Уилла рассеялось. Поэт вроде бы говорил о прополке сорняков в саду, но мальчик не был уверен. Голос убаюкивал, поднимаясь и опускаясь с монотонностью океанского прибоя.

Откуда-то раздался ненатурально громкий звук спускаемой в туалете воды. Вода долго плескалась и перекатывалась в паутине невидимых труб. Все в вагоне пытались не обращать внимания на шум, и Уилл сжал губы, но все-таки ему не вполне удалось заглушить рвавшийся изнутри смех. Историк, сменивший поэта, был ему интереснее: он рассказывал о строительстве дороги. Большинство историй Уилл уже слышал, но они все равно были замечательными.

— Некоторые из вас, должно быть, заметили, что наш поезд очень велик, — вернулся на сцену мистер Бичем. — Наш движущийся город составляют первый класс, второй класс, третий класс, класс переселенцев, а за ним — несколько миль грузовых вагонов. Но среди этих грузовых вагонов есть еще один городок, поезд из восьмидесяти вагонов, принадлежащих знаменитому Цирку Данте. «Бесконечный» доставит цирк в Лайонсгейт, откуда он начнет свои гастроли по континенту. И сегодня к нам любезно присоединился сам инспектор манежа, который очарует и озадачит вас своим волшебством. Дамы и господа, представляю вам мистера Дориана!

Уилл сел прямее. Из-за ширмы вышел циркач, которого Уилл встретил впервые три года назад. Невозмутимо сцепив руки за спиной, он прошел к центру платформы. Ассистенты притушили газовые лампы, оставив ярко освещенным только самого артиста.

— Леди и джентльмены, я не верю в магию. Ее не существует. То, что люди называют волшебством, — это просто не объясненные пока загадки нашего мира. И конца им не будет. Рельсы, проложенные по пути, прорубленному сквозь дикую природу, несут нас от океана к океану, через места, где почти не ступала нога цивилизованного человека. И эта дорога показала нам вещи, которые мы считали вымыслом, легендой. Торфяные болота маскеги, способные проглотить целый поезд, людоедов вендиго из северных лесов, может быть, даже озерного левиафана или могучего сасквоча.

Повисла такая тишина, что Уилл услышал, как колеса стучали по рельсам в такт с тревожным сердцебиением в его груди. Он на собственной опыте убедился в реальности сасквоча, а в письмах отца упоминались и остальные загадки — отец пересказывал истории, рассказанные другими. Уилл не знал, насколько они реальны.

— Да, дамы и господа, — продолжил мистер Дориан, — в мире множество тайн, и я видел такое, что ужаснуло бы вас и поставило в тупик. Но сейчас разрешите мне поделиться с вами чудом иного рода. — После драматической паузы он подошел ближе к публике. — Месмеризм, искусство гипноза, — одна из самых могущественных сил в мире. Чудовища и армии не сравнятся с силой в глазах одного человека, с мощью его голоса, с той властью, которой он может достичь над людьми, если только они добровольно выслушают его — по доброй воле прислушаются к его голосу, посмотрят в его глаза и согласятся слушать дальше… Уиллу показалось, что свет в вагоне погас, а лицо мистера Дориана осветилось ярче, и мальчик заметил его бездонные черные глаза. Губы артиста двигались, прося что-то сделать, но Уилл не понимал, что именно, перестав слышать любые звуки, пока…

Он оглядел внезапно осветившийся вагон и обнаружил, что стоит вместе со всей остальной публикой. Он не помнил, как вставал, и окружающие выглядели так же растерянно, как и он сам. Послышалось нервное хихиканье, кто-то ахнул.

— Леди и джентльмены, прошу прошения, — улыбнулся мистер Дориан. — Полная невоспитанность с моей стороны, но я просто внушил вам мысль встать, что вы охотно и сделали. Садитесь, садитесь, пожалуйста, вы очень добры.