Просто Давид - Портер Элинор

Но миссис Холли остановила его раздраженным жестом.

— Неважно, мальчик. Я должна была догадаться — при твоем воспитании ты, конечно, не можешь оценить эти вещи. Выбросить их, в самом деле! — и она снова принялась за работу, но теперь ее пальцы касались предметов почти с той же лаской, с какой мать утешает расстроенного ребенка.

Давид, чувствуя смутное беспокойство и неудобство, тревожно смотрел на нее. Затем он объяснил извиняющимся тоном:

— Просто я подумал, если вам не надо было так много убираться, вы могли бы больше гулять — сегодня и в другие дни, понимаете. Вы же сказали, что у вас нет времени, — напомнил он.

Но миссис Холли только покачала головой и вздохнула:

— Что ж, неважно, малыш. Полагаю, ты хотел как лучше. Уж конечно, ты в этом ничего не понимаешь.

Давид провел еще минуту, задумчиво глядя на ее ласковые пальцы, развернулся и вышел на боковое крыльцо. Он уселся на ступеньки, вынул из кармана два сложенных листочка и еще раз перечитал письмо отца затуманенными от слез глазами.

— Он сказал, я не должен горевать, потому что это его огорчит, — пробормотал мальчик, глядя на далекие холмы. — И он сказал, если я буду играть, горы придут ко мне, и я окажусь дома наверху. Потому что в моей скрипке есть все, чего я хочу.

Глубоко вздохнув, Давид сунул записку в карман и потянулся за скрипкой. Чуть позже миссис Холли, сметавшая пыль со стульев в зале, остановилась, на цыпочках подошла к двери, и, затаив дыхание, прислушалась. Когда она вернулась к работе, в ее глазах еще стояли слезы.

— Интересно, почему, когда он играет, я всегда думаю о Джоне, — вздохнула она.

После позднего ужина Симеон Холли с женой сидели на крыльце кухни, отдыхая от дневных трудов. Симеон закрыл глаза, а его жена смотрела на неясные очертания сарая, амбара, дороги или проезжавшего фургона, запряженного лошадью. Устроившийся на ступеньках Давид смотрел, как луна поднимается все выше и выше над вершинами деревьев. Потом он встал, проскользнул в дом и вернулся со скрипкой.

При первой же долгой сладостной ноте Симеон Холли открыл глаза и выпрямился, поджав губы. Но жена робко прикоснулась к его руке.

— Пожалуйста, не говори ничего, — тихо попросила она. — Пусть он поиграет, хотя бы сегодня. Он так одинок, бедный парнишка. — И Симеон Холли, нахмурившись, пожал плечами и откинулся на спинку стула.

Позже сама миссис Холли остановила игру, сказав:

— Идем, Давид, маленьким мальчикам пора спать. Я поднимусь вместе с тобой. — Она отвела Давида в дом и зажгла для него свечу.

Наверху, в маленькой комнатке над кухней, Давид вновь остался один. Как и в прошлый раз, желтоватая рубашка висела на спинке стула, и, как и тогда, миссис Холли утерла слезу, пока раскладывала ее. И, как и в прошлый раз, большая кровать с четырьмя столбами высилась в углу, грозная и огромная. Но теперь покрывало и простыня были пригласительно откинуты — миссис Холли весьма обеспокоилась, узнав, что Давид проспал прошлую ночь на полу.

И вновь, очень стараясь не смотреть на проколотых жучков и мотыльков на стене, Давид разделся. Затем, прежде чем задуть свечу, он подошел к окну, встал на колени и посмотрел на луну, сиявшую за ветвями деревьев.

Давид был глубоко озадачен. Он начал задаваться вопросом: что из него выйдет?

Отец говорил, что в большом мире его ждет прекрасная работа, но какая? Как ее найти? И как ее делать, если она отыщется? И еще: где ему теперь жить? Можно ли остаться там, где он сейчас? Конечно, это место ему не дом, но в нем есть комнатка над кухней, где можно спать, и добрая женщина, которая иногда улыбается ему со странным, отсутствующим выражением лица, от которого почему-то становится больно. Теперь, когда папы не было рядом, Давиду не хотелось ее покидать.

И еще были золотые монеты, мысль о которых тоже вызывала у Давида вопросы. Что с ними делать? Ему они не нужны — добрая женщина дает много еды, так что не надо ходить в лавку за провизией. Очевидно, больше ни на что деньги не требуются. Монеты были тяжелые, носить их с собой было неудобно, но Давиду не хотелось их выбрасывать или рассказывать кому-нибудь о них: однажды его назвали вором из-за маленькой монетки, а что скажут, если узнают про остальные?

И вдруг он вспомнил, что говорил отец — надо спрятать их до поры. Мальчик тут же ощутил облегчение. И как он раньше не подумал? Кроме того, он уже знал подходящее место — маленький шкафчик за камином в этой самой комнате! И, довольно выдохнув, Давид поднялся, вытащил маленькие желтые диски из карманов и засунул их подальше под стопки книг, лежавших на полках шкафчика. Там же он спрятал часы, но миниатюрный портрет мамы-ангела снова положил в карман.

Второе утро на ферме было в целом похоже на первое, только, когда Симеон Холли попросил Давида наполнить ящик для дров, тот решительным образом проигнорировал всех манящих жучков и мотыльков и стал добросовестно выполнять задание, пока не закончил его.

Мальчик был на кухне, когда прямо перед обедом туда вошел нахмурившийся Перри Ларсон с озабоченным выражением лица.

— Миссис Холли, вы б не могли глянуть в боковую дверь? Там женщина с мальцом, и чтой-то им неймется. Она-то по-английски ни гугу, а я б рад был хоть слово разобрать из ейной тарабарщины. Так, может, вы подсобите.

— Ну, Перри, я не знаю, — начала миссис Холли, но тут же повернулась к двери.

На крыльце стояла очень хорошенькая, но напуганная молодая женщина, рядом с ней мальчик лет десяти. Увидев миссис Холли, она разразилась потоком неразборчивых слов, сопровождаемых бурной жестикуляцией.

Миссис Холли съежилась и отступила, бросив умоляющий взгляд на мужа, который в этот момент пересекал двор, возвращаясь из амбара.

— Симеон, ты можешь разобрать, чего она хочет?

При виде вновь прибывшего странная женщина стала еще многословнее.

— Нет, — сказал Симеон Холли, сердито рассматривая жестикулирующую женщину. — Думаю, она говорит по-французски. И хочет чего-то.

— Да уж! Уж я б сказал, хочет, — пробормотал Перри Ларсон. — И прям очень сильно хочет.

— Вы голодны? — робко поинтересовалась миссис Холли.

— Вы вообще по-английски не говорите? — строго спросил Симеон Холли.

Женщина переводила с одного лица на другое жалостливый, умоляющий взгляд — взгляд чужака на незнакомой земле, который не понимает других и не может объясниться сам. Она отвернулась, в отчаянии качая головой, но вдруг издала радостный крик и резво обернулась.

Холли и Перри Ларсон увидели, что Давид вышел на крыльцо и говорит с женщиной. Его слова были такими же неразборчивыми, как и ее собственные.

Миссис Холли и Перри Ларсон уставились на женщину и Давида. Симеон Холли перебил мальчика резким вопросом:

— Так, значит, ты понимаешь эту женщину?

— Ну да! А вы нет? Она потерялась, и… — но женщина бросилась вперед и обрушила на Давида новые потоки слов.

По завершении ее истории Давид обернулся и увидел на лицах остальных замешательство.

— Так чего она хочет? — резко спросил Симеон Холли.

— Ей нужно найти дом Франсуа Лавеля. Это брат ее мужа. Сегодня утром она приехала на поезде. Муж на минуту где-то задержался и отстал от поезда. Он-то говорит по-английски, а она нет. Она всего неделю в этой стране. Из Франции приехала.

— Ух ты! Видали вы такое! — восхищенно крикнул Перри Ларсон. — Читает ее словно книгу, верно? В Западном Хинсдейле есть французская семья — даже две, кажись. Так к гадалке не ходи, это одна из них, точно я говорю?

— Весьма вероятно, — признал Симеон Холли, неодобрительно глядя на Давида сверху вниз. Его явно занимал мальчик, а не женщина.

— И слышьте-ка, мистер Холли, — вновь заговорил слегка возбужденный Перри Ларсон, — я ж ведь в Западный Хинсдейл на днях собирался, с Харлоу побалакать насчет тех бычков. Так я сегодня б мог, да ее с мальцом прихватил бы, а?

— Очень хорошо, — кивнул Симеон Холли, не сводя глаз с лица Давида.

Перри Ларсон повернулся к женщине и попытался жестами и путаными фразами на ломаном английском объяснить ей, что отвезет ее туда, куда она, без сомнения, желает попасть. Однако француженка явно не понимала, и Давид моментально пришел на помощь, бросив несколько слов. Тут на ее лице отразилось восторженное понимание.