Валентина Немова - Изъято при обыске. Полвека спустя.
— Ей бы еще повисеть.
Я ответила, что это было бы хорошо, конечно, но в таком случае она не досталась бы мне. Ее бы склевали птицы, которые издали видят красное и налетают целыми стаями. Так что эту вишню надо заблаговременно собрать. Полежав немного, ягоды дозреют.
В этот раз, угощая меня, Роза напомнила мне, что через две недели день рождения Димы. Я сказала:
— Поздравлю его по телефону.
Она возразила мне:
— Нет, поздравить надо будет лично. Кроме тебя, мы никого на этот праздник не пригласим.
— Хорошо, — согласилась я. — Я приду и принесу торт.
Так мы и решили: я приду с тортом. Но накануне она мне позвонила и сказала:
— Нет, не надо, торт не приноси. Дима под моим руководством сам печет такой пирог, что пальчики оближешь.
Утром этого дня я собрала в своем саду всю успевшую созреть малину. Заполнила ею литровую банку. Лето было засушливое. Дождей не было совсем. Летние яблоки все упали, не успев созреть. Их пришлось закопать. На малину тоже не было урожая. Но мне Бог дал. Прошлой осенью, перед отъездом, я хорошо ее обработала и удобрила. И мой труд был вознагражден. Литровая банка малины, как и вишни «ранний герой», стоила на рынке 200 рублей. Этот подарок очень понравился и Диме, и его матери. Она вслух выразила свое одобрение. Я в ответ сказала:
— Вы так всякий раз меня угощаете, что я даже не знаю, как вас за это благодарить...
Лучше бы я этих слов не говорила! Дмитрий, находившийся в этот момент не на кухне, а в комнате, вмешался в наш с Розой разговор и вот что заявил по простоте душевной:
— Я делаю это ради собственного удовольствия...
Я не знаю, какую мину скорчила Роза, услышав это признание своего сына. Она эе сидела не за столом, как мы с Дмитрием, а в постели, за высокой спинкой кровати. Лица ее мне не было видно. Виден был только затылок, волосы асфальтового цвета, небрежно причесанные. Но то, что она промолчала, услышав произнесенную сыном фразу, было красноречивее всех слов, какие она хотела бы сказать. Как он смел вообще в ее присутствии при гостье высказываться, выражая вслух свои мысли и чувства?! Его дело — готовить, подносить, мыть посуду, а говорить — ни в коем случае, да еще так откровенно комплименты гостье говорить — это же оскорбление в адрес матери! На этом прием был окончен.
Уходя, я думала о том, что сказанных Дмитрием слов не простит она ни ему, ни мне. И теперь еще хуже будет ко мне относиться. И не будет уже теперь в этом доме приятных для всех посиделок. Думая так, я не ошиблась.
Некоторое время спустя произошел еще один инцидент. Соседка по саду угостила меня помидорами — крупными, спелыми, очень сладкими, изумительно вкусными. Я таких вырастить не могу. У меня просто нет возможности. Для того, чтобы вырастить такое чудо, нужно иметь не купленную, а свою рассаду, начав ею заниматься в марте месяце, а то и в феврале. Я же приезжаю в Магнитку в мае, когда становится тепло. За какую-то услугу, оказанную соседке, она и вознаградила меня, преподнеся целый тазик этих томатов. Столько, сколько я съесть никак не смогла бы. И что с ними теперь делать? Для засолки они не годятся, не полезут такие плоды в банку. А резать их, чтобы затолкать туда, только портить. «Хреновину» сделать — хрен еще не вырос. Ждать, когда эти чудо-помидоры перезреют, тоже нельзя. Наконец я придумала, как с ними поступить. Вспомнила Шейдиных. Роза рассердилась в прошлый раз, когда Дмитрий польстил мне, может быть, увидев эту прелесть, она смилостивится? Была у меня такая надежда. Аккуратно уложив помидоры в большую хозяйственную сумку, взяв и маленькую, дамскую, я отправилась в город. Доехав в автобусе до конечной остановки, уселась на скамейке и позвонила по мобильному Шейдиным. Трубку взял Дмитрий. Я сказала:
— Еду к вам с красными помидорами (он такие помидоры обожал в этом я убедилась, когда мы жили с ним вдвоем).
Он ответил:
— Приезжайте. Мы вас ждем.
Я и поехала. Он открыл мне дверь, держа подмышкой рыжего кота, которого не выпускали на улицу, который, всякий раз, когда открывали дверь, так и норовил шмыгнуть в подъезд. Дима нашел на подставке для обуви комнатные тапочки. Переобувшись, я пошла вслед за Дмитрием на кухню, но, не дойдя до двери, ведущей туда, повернула в Розину комнату, чтобы показать то, что принесла
— Оставь на кухне! — рявкнула она, не дав мне даже переступить порог.
Если бы она, будучи здоровой, так со мной заговорила, я бы, наверное, повернулась и ушла. Но она же — больной человек. А больных надо жалеть — это мне мои родители внушили, когда я была еще ребенком.
Кроме того, я же принесла подарок не только ей, но и Дмитрию. И как бы я смогла, показав ему презент, повернуться и уйти?
Мысленно плюнув в сторону Розы, я прошла на кухню и выложила на стол свое подношение. Помидоры заняли чуть ли не всю поверхность кухонного стола. Я вошла в Розину спальню и уселась, как всегда, за письменный стол, на котором стоял домашний телефон и лежала стопка «Новой» газеты. На подоконнике какие-то книги, но какие именно, за шторой из тюля трудно было разглядеть. Помолчав, хозяйка сказала, сделав вид, что шутит:
— Вообще-то у нас сегодня неприемный день (меня, разумеется, покоробило от этих ее слов) Мы собирались устроить стирку (Мы!) И если бы когда ты позвонила, трубку взяла я, я бы тебе так и сказала. А он об этом позабыл!..
Как видно, еще до моего прихода она отчитывала его за эту оплошность и никак не могла успокоиться. Лишив его права голоса, не могла простить, что он вдруг принял какое-то решение, не поинтересовавшись ее мнением. Вероятно, так же, как и к нему, относилась она и к своей дочери, пока она жила дома. И ее, наверное, пыталась превратить в безгласную домработницу. Но дочь, окончив институт, сбежала от нее — в знак протеста. А сын, более покладистый по натуре, остался. Этот вариант Розу вполне устроил. Она, слава Богу, понимала: дочери надо дать свободу, иначе она не выйдет замуж, и характер у нее окончательно испортится, как у всех старых дев, и тогда хлопот с ней не оберешься.
А сын... Сын — совсем другое дело. Ему необязательно обзаводиться собственной семьей: пусть живет при родителях и помогает им по хозяйству, тем более, что физических сил, которые так нужны, чтобы домашнюю аботу выполнять, у него, у Дмитрия, предостаточно. Это она успела подметить. Надо сказать, что и у меня была возможность убедиться в том, что Дмитрий от природы человек недюжинной физической силы. Об этом следует рассказать подробнее...
На краю моего участка, у самой дороги, по которой с утра до вечера тянутся садоводы, направляясь к своим делянкам, в один ряд растут посаженные полвека назад, теперь огромные клены. Как-то раз, в большую грозу, ударом молнии было расколото одно из этих деревьев-великанов. Несколько веток свалилось на землю, но главная, самая большая, надломившись, не упала, а нависла над дорогой и представляла опасность для проходивших под ней пешеходов. Корягу эту нужно было срочно отпилить. Сама я справиться с этой работой не могла и попросила Розу, которая в то время была еще здорова, чтобы она разрешила сыну своему поехать месте со мной в мой сад и заняться этим кленом. Мы приехали. Взяв ножовку, он быстро забрался на дерево, так же не мешкая откромсал от него тот злополучный сук и сбросил его на землю. (Тут надо подчеркнуть: тот обрубок клена был почти такой же толщины, как ствол самого дерева.) Затем сам спрыгнул. И не успела я, стоя поодаль, рот открыть, чтобы сказать работнику своему «спасибо», как он подхватил ту корягу и легко, точно пушинку, закинул себе на плечо. Испугавшись, что он надорвется, я закричала, догадавшись, что он собирается дальше делать:
— Не надо никуда тащить эту ветку! Я договорилась со сторожем. Он придет сейчас сюда со своими сыновьями и унесет ее к себе!
Но Дима не послушался. И, не горбясь под своей тяжелой ношей, попер ее к проходной, точнее, к дому, в котором жил со своей семьей упомянутый мною сторож...
… Поручала я Дмитрию и другую работой. Например, выливать воду из баков, которые, уезжая осенью из Магнитогорска, требовалось оставлять пустыми. И с этим заданием справлялся он как нельзя лучше. Почерпнет воду сразу двумя десятилитровыми ведрами и мчится, как метеор, то к одному из культурных деревьев, то к другому, польет их и назад; ни минуты не отдыхая, снова набирает воду и, опять-таки бегом, в другую сторону. Чтобы опорожнить баки, лично я должна потратить целый день. А он — добирался до их дна меньше, чем за час. За работу я ему всегда платила. Он смущался, но деньги брал — на карманные расходы. Приходилось мне для работ на своем участке нанимать и других мужчин, но никто из них не показался мне таким же мощным, как Дмитрий.
Сейчас ему чуть больше пятидесяти. Он высок, выше, чем был его отец, и шире, чем был он, в плечах. Ширококостный. Одним словом — породистый мужчина. Очень рано поседел. Волосы постригает, но не слишком коротко. Носит тоже подстриженные усы и бороду. Вся его голова белая, что его очень старит. Зачем он старается выглядеть старше своих лет? Я не задавала ему этот вопрос. Но ответ нашла — когда он однажды сбрил и усы свои, и бороду.
