Арна Бонтан - Попо и Фифина
Старик Дюран раскурил трубку, взял в руки деревянный молоток и резец и уселся за работу. А Попо принялся шлифовать свой поднос. Когда вошли дядя Жак и Марсель, работа у Попо была в самом разгаре. Сейчас он вырезал на дне подноса парусную лодку, а вокруг неё волны, волны…
Шли часы. Попо всё работал и работал не отрываясь. Наступило время завтрака. Попо наскоро проглотил еду и снова уселся за свой поднос. Ведь он решил обязательно его закончить. Так он сказал дедушке Дюрану и отступать уже не хотел.
Сегодня дядя Жак был разговорчивей, чем обычно, и рассказал несколько историй. Попо слушал их, но не прекращал работы и часто думал о своём. Поэтому слышал не всё, а только отдельные места.
Слышал он, например, что дедушка дяди Жака и папы Жана прожил на свете больше ста лет и звали его Эмиль. Дедушка Эмиль помнил ещё, как строили здесь большую каменную крепость на холме, что над их городом. Её называют крепостью короля Кристофа.
Дед Эмиль сам видел, как сотни темнокожих полуголых людей через весь город тащили большие бронзовые пушки, а потом с великим трудом подымали их по крутым склонам горы, и пушки были похожи на диковинных рыжих зверей. И те же самые люди покидали потом свои дома и уходили на гору, чтобы строить большую каменную крепость. Они оставались там по десять — двенадцать лет и совсем не приходили домой… А однажды дед Эмиль видел самого короля Кристофа, великого короля чёрных, видел, как он проехал на белом коне через весь город, а за ним шли телохранители в сверкающих одеждах…
Попо представил себе эту картину и подумал, как всё, наверно, было красиво. Но потом он почувствовал печаль. Через раскрытые двери мастерской он увидел вдали развалины этой крепости, и ему стало обидно, что её так долго строили и с таким трудом. Он не мог позабыть тех несчастных людей, которые втаскивали на гору пушки, а потом по десять — двенадцать лет не возвращались домой…
Снова Попо слушал рассказ дяди Жака и теперь уже начинал понимать, что жители острова Гаити были раньше рабами и что они освободились от рабства, потому что боролись. Тогда они и построили эту крепость, чтобы защитить свой остров и свою свободу от французов, которые хотели снова прийти и опять сделать их рабами…
Потом Попо вновь принимался думать о своём подносе, о том, что надо торопиться и не отвлекаться, если он хочет ещё сегодня закончить работу. И он вспоминал слова старика Дюрана: что в узор надо вкладывать свои мысли, всё то, что сам чувствуешь. А чувствовал сейчас Попо грусть. Ему было жалко людей, которые тратили столько лет и столько сил для того, чтобы защищаться от других людей… Он многого ещё не понимал, но всё равно ему было грустно.
Только он не хотел, чтобы на подносе была сейчас видна его грусть. Пусть первый его поднос рассказывает лишь о радости, о счастье! О той радости, с которой он делал собственными руками свою первую настоящую вещь, о счастье, которое будет у людей…
Сумерки уже заполнили мастерскую, когда Попо вырезал на дне подноса последние несколько волн, провёл по ним рукой и закричал:
— Всё, дядя Жак! Всё, Марсель! Я кончил, дедушка Дюран! Смотрите! Вот!
— О, чудесно! — сказал дядя Жак.
Он-то ведь знал, каких трудов стоило всё это его племяннику.
— Молодец, Попо!
— Правда, очень здорово! — сказал Марсель, глядя на парусную лодку, которая была больше похожа на кошку с выгнутой спиной.
— Прекрасно! — подтвердил старик Дюран.
И никто из них не сказал неправды. Ведь все их слова относились не к подносу, а к тому, кто его сделал, и означали эти слова, что Попо «чудесно», «здорово», «прекрасно» поработал. А это было чистой правдой!
— Я очень рад, если вам нравится, — сказал Попо.
Он боялся, что вот-вот заплачет от радости, и он не сделал этого только потому, что вовремя вспомнил про свой возраст и своё положение.
— Ну, — сказал дядя Жак, — раз это твой первый поднос, можешь отнести его домой и подарить маме Анне. И пусть она обращается с ним поосторожней. Ведь это твоя самая первая вещь. Когда подрастёшь, ты сделаешь ещё много хороших вещей, гораздо лучше этой. Но самой первой вещи у тебя больше никогда не будет. Верно? Поэтому она дороже всех драгоценностей в мире.
— Спасибо, дядя Жак, — ответил Попо. — Я скажу об этом маме Анне.
— А ещё никогда не забывай вкладывать самого себя в каждый узор. Помнишь, я говорил об этом? — Это сказал старик Дюран и широко улыбнулся, отчего его лицо стало похоже на плохо выпеченный пирог.
— Я постараюсь, — ответил Попо.
Глава 12. Подготовка к путешествию
Однажды, всё в той же мастерской, где он работал уже немало недель, Попо спросил у Марселя:
— А ты ходил когда-нибудь на маяк, брат?
Марсель покачал головой:
— Нет. Никогда я там не был. Это ведь далеко от города, и мама не позволяет туда ходить.
— Меня тоже одного не пускают, — утешил его Попо. — Но папа Жан обещал мне и Фифине пойти туда с нами на этой неделе… И ты тогда пойдёшь, да?
Но Марсель снова покачал головой:
— Я бы очень хотел. Но в будни нельзя: мы ведь работаем. А в это воскресенье у меня конфирмация[5].
Глаза у Попо широко раскрылись.
— Ты идёшь на конфирмацию? — прошептал он. — У, какой ты большой! А мне ещё ждать и ждать… Тогда я не пойду ни на какой маяк, а останусь и погляжу на тебя… как ты будешь шагать по улице вместе с процессией.
Бедняга Попо знал, что сам он не сможет присоединиться к этой процессии — ведь у него до сих пор не было ботинок. Сколько папа Жан ни трудился, а всё ещё не мог позволить такой роскоши… А кто же пустит в эту процессию босоногого мальчика или девочку? Ясно, никто. Но всё же Попо не хотел упускать такой случай — хоть со стороны, а он обязательно поглядит и на процессию и на Марселя.
Все эти мысли отняли немало времени у Попо, а потом вот что пришло ему в голову.
— Послушай, — сказал он Марселю, — что, если мы будем так работать, так работать, чтобы дядя Жак отпустил нас среди недели?
— Не знаю, — сказал Марсель.
Но Попо не хотел останавливаться на полпути.
— Давай прямо сейчас попросим, — сказал он. — И дадим обещание очень хорошо работать. Вместе попросим, а?
— Давай, — не очень уверенно согласился Марсель.
И ребята пошли в другой конец мастерской, где дядя Жак стоял, согнувшись над низкой скамейкой и придерживая коленом кусок дерева. Плечи его равномерно подымались и опускались: он пилил и поэтому, конечно, не слышал того, что говорили Попо с Марселем, и даже не догадывался, о чём они собирались его просить.
Мальчики хотели подождать, пока дядя Жак кончит пилить, но он увидел их возле своего локтя и сам остановился.
— В чём дело? — спросил он.
Марсель, хоть и был постарше, не решался заговорить первым о таком деле.
— Скажи ты, Попо, — произнёс он.
И Попо сказал быстро и не глядя на дядю Жака:
— Папа Жан обещал взять нас с Фифиной на маяк в следующее воскресенье, а я позвал Марселя… Он тоже никогда не был. Но у него конфирмация. И я подумал: что, если мы будем очень хорошо работать, а на маяк пойдём среди недели? Конечно, если вы согласитесь… И папа Жан тоже… Мы будем…
Но тут дядя Жак прервал его:
— Среди недели, говоришь? На маяк?
Он положил пилу на скамейку, засунул руки в карманы штанов, подошёл к двери и выглянул на улицу.
— На маяк? — повторил он. — А ты уверен, что твой отец пойдёт среди недели? Разве он захочет терять целый день?
На это Попо ничего не мог ответить… Он стоял, ковыряя большим пальцем ноги земляной пол, и молчал. Марсель тоже молчал, и на лице его было написано: ну что, я ведь говорил тебе…
Дядя Жак перевёл взгляд на мальчиков и улыбнулся.
— Не огорчайтесь, — сказал он. — Мне тоже хочется пойти на маяк. Я думаю, что смогу оставить мастерскую на дедушку Дюрана, и тогда мы пойдём все вместе, и наши женщины тоже. Они приготовят что-нибудь поесть, и мы проведём там целый день… Например, послезавтра… Так и передай своему отцу, Попо. Я думаю, он тоже согласится…
Когда Попо к вечеру пришёл домой, он первым делом поделился с Фифиной этими чудесными планами.
— Ой, Фифина, — почти пропел он, — что я тебе скажу! Боюсь, ты не выдержишь и начнёшь плясать… Или нет — ты будешь смеяться и плакать от радости… Только одно ещё неизвестно…
— О чём ты говоришь, братик? — спросила Фифина. — Я не совсем понимаю тебя.
— А вот о чём. Дядя Жак согласился один день не работать, если наш папа согласится. И дядя Жак послезавтра поведёт свою семью на маяк, если наш папа сделает то же. Поняла? И у нас будет настоящая прогулка не в воскресенье, а послезавтра… Конечно, если папа Жан захочет.
— Давай скажем маме Анне, — сразу предложила Фифина.
— Давай.
— Ой, мама Анна, — почти запели они хором, — что мы тебе скажем, что мы тебе скажем!..
