Лидия Чарская - Южаночка
С живой, радостной улыбкой Южаночка перенеслась мыслью в уютную просторную дедушкину квартиру. Милые образы встали перед ней… Милые образы кивали ей издали… Манили к себе… Вот мелькает красивая, седая голова дедушки, его добрые глаза, губы… А вот белый чепец и пухлы щечки с ямочками Марьи Ивановны, а вот и узкие щелочки глаза, шевелюра, обстриженная короткой щетиной и знакомые рыжие тараканьи усы. Мысль Южаночки работала все быстрее и быстрее, а рука машинально набрасывала на бумагу посреди нарисованного ею круга и маленькие глазки, и широкое лицо, и толстые губы, и тараканьи усы, стоявшие торчком во все стороны… Маленькие пальчики работали усердно. Высунувшийся язычок тоже работал в такт, равномерно переходя от одного угла алого ротика в другой. Точка за точкой, черта за чертой и постепенно в центре круга обрисовывалась чья-то смешная усатая физиономия. Последний штрих, последняя точка. И торжествующая Южаночка далеко отбросила в сторону карандаш.
— Ур-р-ра! Ур-р-ра! Сидоренко вышел! У меня вышел Сидоренко! Как живой, настоящий. О милый! Милый Сидоренко! — весело хлопая в ладоши и прыгая на одном месте закричала она громко и возбужденно на весь класс.
Кто-то неслышно приблизился к ней сзади положил руку на плечо девочки, тихий гармоничный голос зазвучал над ее ухом.
— Чему ты радуешься, дитя мое? И кого это ты нарисовала на бумаге?
Ина обернулась со свойственной ей живостью и увидела высокую полную с величественной внешностью даму в шумящем синем шелковом платье, с белой наколкой на, как лунь седых, волосах. Вокруг синей дамы стояли на почтительном расстоянии девочки, Анна Васильевна, учитель, Дуся и с благоговейным молчанием смотрели на нее.
Но ни почтительное отношение окружающих, ни величественный вид высокой представительной дамы ни мало не смутили Южаночку. Неожиданно она схватила седую незнакомку за руку и тем же ликующим голосом, с теми же сверкающими, как два огромные черные алмаза глазами, кричала захлебываясь от восторга:
— Ну, посмотрите только на него! Ну разве он не похож? Ну совсем, как живой: его волосы щетиной, его усы, его нос и губы… Ах, милый Сидореночко! Таракашка ты мой!
— Какой Сидоренко? Ничего не понимаю? И зачем ты изобразила на листе для рисования чье-то лицо? — Чуть-чуть хмуря свои темные брови, говорила седая дама, стараясь в тоже время удержаться от улыбки, помимо воли морщившей ее губы.
— Как вы не знаете его? Вы не знаете Сидоренко? — с самым непритворным ужасом вскричала Ина, всплеснув своими маленькими руками. — Да ведь это Сидоренко, тот самый Сидоренко, который вынес на руках из боя дедушку… Тогда под Плевной. Вообразите только: русские идут, турки бегут, русские трах-тарарах! Бац! Бац! Бац! Гранаты! Пушки! Штыки! А турки: Алла! Алла! Русские ура! Турок штыком дедушку. Моего дедушку! Понимаете! А Сидоренко! Молодец такой! Тут как тут… И турку бац… На повал… А дедушку на руки и марш-маршем налево кругом… Вот он какой герой — Сидоренко!
И глаза Ины сверкали, как звезды, нежные щеки пылали, руки размахивали перед самым лицом начальницы (так как седая дама в синем была начальница N-ского института княгиня Розова) и остановить девочку решительно было трудно в этот миг.
Княгиня дала ей высказаться, дала утихнуть немного охватившему ее экстазу, потом осторожно взяла ее смуглые ручки, с которых не смотря на и зиму не сошел еще летний загар и проговорила тихо и сдержанно:
— Вот видишь ли, дитя мое, это очень похвально что ты так привязана к солдату спасшему жизнь твоему дедушке. Но это еще не значит, что ты должна так странно выражать свою привязанность, рисуя его изображения на ученических листах и тетрадях во время урока. Постарайся же не делать этого больше!
Голос княгини звучал так нежно и ласково, а прекрасное нежное лицо, склоненное к Ине было так полно доброты и снисходительности, что невольно к нему, к этому лицу горячо и неудержимо потянуло все существо Южаночки. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Ина высоко подпрыгнула на одном месте, закинула за плечи княгини свои сильные маленькие руки и прижалась к ее груди, стараясь дотянуться румяными губками до щеки, очаровавшей ее дамы.
— Вы такая красавица! Такая милочка! — лепетала она снова, разгораясь восторгом, — вы мне Марью Ивановну напоминаете. У нее такое же толстенькое лицо, ямочки на щечках и белые как снег волосы. Вы не знаете дедушкиной экономки Марьи Ивановны? Нет! Ах, какая жалость! Она такая прелесть и я уверена, что если вы познакомитесь с ней, то наверное подружитесь!
Трудно описать то огромное, подавляющее смущение, которое точно сковало всех присутствующих после слов девочки. Лицо Анны Васильевны, делалось то багрово красным, то вдруг белело мгновенно, как платок. Учитель рисования топтался на месте с глазами, округлившимися от удивления. На прелестном личике Надин застыла казалось тоска предсмертного ужаса, а что касается до девочек… То девочки даже не могли смеяться… Они были ошеломлены и подавлены, не исключая и шалуньи Гаврик и Верховской, столь дерзновенным поступком новенькой. Фальк же, зеленая от ужаса, представляла из себя застывшую от неожиданности статую и только чуть слышно шептала побелевшими губами:
— О эта новенькая! Это ужасно! Ужас что такое! Ужас! Ужас!
Только доброе красивое лицо начальницы по прежнему носило на себе выражение снисходительной и мягкой ласки. Она нежно, но настойчиво отвела руки Южаночки от своей шеи и проговорила, приглаживая растрепавшиеся кудри девочки:
— Ну, дитя мое, довольно! Я рада, что ты так сразу привязалась ко мне, но надо уметь несколько сдержаннее выражать свои чувства. Ты подумай только что произошло бы если все триста девочек воспитанниц, вверенного мне института стали бы бросаться на меня и, так бурно выражать мне свою любовь! Будь же умной сдержанной барышней и постарайся заслужить мое одобрение успехом в ученье. Этим ты еще ярче подтвердишь свое чувство ко мне! Постараешься, девочка?
— Рада стараться, ваше… — начала было звучным выкриком Южаночка, но точно поперхнувшись на полуслове, покраснела густым румянцем смущения и виновато моргая длинными ресницами, проговорила тихо: — Я постараюсь… Да я постараюсь сделать вам приятное! Я вас так люблю… Ах, если б вы знали как я люблю вас! Ужасно! Ужасно сильно!
И неожиданно Южаночка звучно чмокнула полную белую руку княгини, покоившуюся на ее плече…
Глава XIII
Опять наказана
Изволь повторять за мной: Iсh bin, du bist, er ist.[11]
— Ich bin, дубина… Дубина! Ха, ха, ха, ха, ха!
— Не дубина, а «du bist»! Я не понимаю, что тут смешного! Ты знаешь: кто смеется без причины, тот есть признак дурачины. Изволь же повторять.
И багрово краснея от досады и бестолковости своей ученицы, Лина Фальк затянула снова в нос, певуче-нудным голосом:
Iсh bin, du bist, er ist.
Южаночке скучно. И для чего несносная крыса заставила ее готовить уроки под руководством этой противной Фальк. Противная! Противная! Противная! Никого в жизни кажется не ненавидела до сих пор Южаночка, а вот Фальк ненавидит. Одну только Фальк. Даже крыса не так противна и гадка, как эта Фальк! Крыса своей злостью смешит, Фальк раздражает. А впрочем, одна стоит другой… Южаночка смотрит в лицо белобрысой Лины и оно кажется ей несноснее и антипатичнее чем когда-либо… Вот уже два дня провела Южаночка в институте, успела привыкнуть ко всему понемногу, запомнить много институтских прозвищ, правил, традиций, а к золотушному лицу Фальк она никак не может привыкнуть. И отчего оно у нее такое? Глаза красные, слезящиеся, лицо желтое и прыщи. Почему слезятся глаза и почему прыщи?
— Почему у вас красные глаза и прыщи? — ни мало не задумываясь спрашивает она свою маленькую учительницу.
Фальк подскакивает на скамейке, точно ее укусила блоха. В ее красноватых глазах стоят слезы.
— Ты порядочная дрянь, Палтова, — шипит она, — я не виновата, что меня Господь Бог создал такой.
И она готова расплакаться навзрыд.
Южаночке становится вдруг нестерпимо жаль Фальк, обиженную ею. Правда, ведь она не виновата что родилась такой. И маленькое сердечко Ины уже бьет тревогу. О, зачем, зачем она обидела Фальк!
И тут же, желая исправить свою ошибку, она берет холодную, всегда потную руку белобрысой Каролины, жмет ее и шепчет с виноватым видом сконфуженного зайчонка.
— Это ничего, Фальк, это все вылечить можно. У нас есть доктор на юге, Сморов, он одного солдатика вылечил от золотухи и командирскую собачонку Луньку. Совсем запаршивела Лунька, а он ей мазь прописал и все прошло… Как рукой сняло. И тебе пропишет, хочешь, я его попрошу в письме.
Голос Ины звучит так нежно, убедительно, черные глазенки сияют мягко. В хорошеньком личике столько заботы и желания угодить, а Фальк… Боже Великий, что сделалось с Фальк? Слезы брызгают двумя фонтанами из золотушных глаз немки, она делается красной, как вареный рак и, упав на пюпитр разражается слезами.
