Ян Аарри - Записки школьницы
— Теперь, Марго, я буду сидеть с тобою. Вот увидишь, как хорошо мы подружимся.
Марго смотрела на меня, раскрыв рот, и вдруг вся покраснела и забормотала:
— Никого не нужно! Мне и одной хорошо! Сиди со своей Павликовой! На что ты мне… такая?
— Это какая же ещё я такая? — потянулась я к её косичкам, но, вспомнив, что выполняю пионерское поручение, сказала вежливо:
— Ладно! Не задавайся! Подвинься лучше!
Но вместо того, чтобы культурно уступить мне место, Марго развалилась на парте, словно собиралась улечься спать, да ещё и руки растопырила, чтобы я не могла сесть рядом.
— Не буду с тобой сидеть! — запыхтела она.
Я сказала совершенно официально:
— Можешь пять раз лопнуть от злости, а я всё-таки сяду!
— Попробуй только! — закричала Марго.
А я взяла и села.
— И пробовать не буду. Просто села и сижу! — И нечаянно придавила ей ногу, чтобы она не воображала о себе.
Тогда она стала щипать меня и кричать:
— Чего пришла наступать на ноги? Убирайся! Убирайся!
Я тоже ущипнула её как следует, но без всякой злости, а вежливо и только для того, чтобы она не подумала, будто я струсила.
— Думаешь, одна умеешь щипаться? — спросила я и ущипнула её ещё раз.
Потом мы уселись поудобнее и начали щипать друг друга, но уже молча. Не знаю, кто из нас запросил бы первой пощады, но как раз в эту минуту в класс вошла Раиса Ивановна и сразу же спросила:
— Сологубова, что у вас происходит? Почему ты красная такая?
— Ничего не происходит, — сказала я. — Просто мне жарко! — И так щипнула Марго, что, подпрыгнув на парте, она посмотрела на меня так, как, наверное, смотрят крокодилы на свою добычу. Потом, вырвав из общей тетради лист, написала:
«Пративная Антилопа, уродина, обизьяна. Призираю тебя!»
Я спокойно поправила грамматические ошибки, подчеркнула каждую ошибку двумя чертами и, влепив Марго единицу, написала: «Научись сначала правильно писать, а потом уж оскорбляй других. Я не уродина, а ты — неряха! Советую тебе умываться хоть перед праздниками и раз в пять лет чистить зубы!»
Марго поспешно вытерла рот рукавом и стала искать в моей записке ошибки, но что она могла найти, если сама-то учится по русскому языку хуже всех? И всё- таки она нахально подчеркнула в каждом слове моего вежливого совета по нескольку букв и поставила мне три единицы. Я только плечами пожала, а чтобы Марго не торжествовала, переправила все единицы на пятёрки и подписала внизу: «Отличная работа! Ни одной ошибки! Можно послать на выставку в Академию наук!»
От бессильной злости Марго вдруг заплакала. Молча заплакала. Втянув голову в плечи, она сидела, вытирая потихоньку слёзы на щеках, и была в эту минуту такая жалкая, такая несчастная, что у меня как-то сразу пропала вся злость и я сама чуть не заревела.
— Не надо! — дотронулась я до её руки. — И не думай, пожалуйста, что я села, чтобы издеваться над тобою! Я для тебя же стараюсь! Понимаешь? Вот подожди немного, и ты увидишь, как тебе хорошо будет со мной!
Марго ударила меня по руке и, сквозь слёзы, зашептала:
— Ничего от тебя не надо! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Бессовестная какая! Я хочу развивать её, а она ненавидит меня. За что же, интересно? За моё хорошее отношение к ней? Ещё минута, и я бы показала Марго, как надо ценить дружбу, но в это время Раиса Ивановна вызвала меня к доске. Я выпустила из рук косы Марго и спокойно пошла отвечать урок.
И вот, когда я пишу о том, какой скверный характер у Марго, я с ужасом думаю: неужели я не сумею выполнить поручение? Ведь на меня же надеется весь класс, а Марго этого не понимает. Да и кроме того, если говорить честно, теперь мне и самой уже хотелось бы сделать что-нибудь для Марго. И даже не для того, чтобы меня уважали ребята, а лично для себя.
Марго несимпатичная. Грубиянка. Неразвитая. Но вот поэтому-то мне и хочется теперь сделать для неё что-нибудь. Ведь она же совсем' не виновата, что самая отсталая в нашем классе. И мне просто жалко её. Вместо того, чтобы сделать её счастливой, мать заставляет учить молитвы, ходить в церковь, и уж конечно ничего хорошего она не увидит в своей церкви. Кто же поможет Марго быть счастливой, если мы отвернёмся от неё? А Марго должна быть счастливой, потому что мне, например, будет ужасно неприятно жить, если я ничего не сделаю для неё.
Я хочу, чтобы и ей досталось большое счастье. И потому, что она ничего хорошего ещё не видела, и потому, что все люди' должны быть счастливыми, и потому, что нельзя быть самой счастливой, если рядом с тобою будут стоять несчастные.
Когда я поделилась своими мыслями о Марго с дядей Васей, он сказал:
— Браво! Ты растёшь, Галочка! Это очень хорошо, что ты поняла, что счастье твоих товарищей — это совсем не чужое тебе счастье, а также и твоё личное! По-настоящему люди будут счастливы только тогда, когда счастье станет общим достоянием всего человечества.
— Это когда будет коммунизм во всём мире? — спросила я.
— Да уж никак не раньше! Во всяком случае, ты-то увидишь, а может, и я даже увижу по-настоящему счастливое человечество. Как знать, как знать! Ведь теперь люди не плетутся к своему счастью пешочком, а мчатся со скоростью реактивных самолётов.
Счастье! Как много говорят все об этом счастье, но вот теперь мне стало ясно, что нельзя быть по-настоящему счастливой только одной, потому что несчастье других просто мешает быть полностью счастливой. Ну, разве я могла бы сидеть среди голодных и есть вкусные вещи, если на меня будут смотреть тысячи голодных глаз?
Да и вообще, как я заметила, все стараются радоваться вместе, собираются компаниями, и это, наверное, потому, что настоящая радость должна быть обязательно радостью многих, а не одного человека.
Сейчас я очень много читаю. Но не книги, а журналы. Меня почему-то стало больше интересовать не то, что выдумывают писатели, а все настоящее, действительное, всё такое, какое бывает в настоящей жизни. Мне теперь хочется узнавать каждый день что-нибудь новое о нашей планете, о других мирах, о работе наших учёных, о новых замечательных машинах и вообще обо всём, что делается и у нас и за границей. Я хочу знать мир, в котором живу. Ведь это же мой дом, и я просто обязана узнать, где и что находится. В школе мы учим разные правила, но когда они пригодятся, ещё неизвестно, а вот знания моего мира мне нужны уже и сегодня.
Сегодня, например, я прочитала о том, что бури и штормы уносят каждый день с нашей планеты в мировое пространство тысячи тонн пыли. Значит, Земля худеет и уменьшается на миллионы тонн в столетие. Но что же тогда останется от Земли через тысячу, через пять тысяч лет? Где же тогда будут жить люди? Ведь, в конце концов, планета наша станет не больше тыквы или же совсем распылится в мировом пространстве. Но, как выяснилось в конце статьи, ничего страшного с Землёй не случится. Дело в том, что и днём и ночью на планету сыплется космический дождь из метеоров и метеоритов и всяческой космической пыли, и поэтому вес Земли увеличивается ежедневно на 6000 тонн, или на два миллиона тонн в год.
Разве это не интересно? И разве найдёшь такое в учебниках?
Завтра предложу Нонке космическую задачку. Пусть подсчитает, на сколько процентов увеличивается ежегодно вес Земли, если известно, что весит она
50 000 000 000 000 000 000 000 000 граммов!
19 сентября
Ох, как не хочется рассказывать тайну Вали Павликовой, но и молчать о ней нельзя. Ведь если писать только об одном хорошем и только сладким сиропом, а не чернилами, будущий историк, пожалуй, подумает, что у нас люди только пели, танцевали и хохотали, погода была солнечная круглый год, что мы не знали, что такое дожди, морозы и туманы и что нам непонятны были огорчения, неприятности, что мы не плакали, не горевали, не царапались друг с другом.
Тайна Вали мне совсем не нравится, но уж если я решила писать обо всём, о хорошем и плохом, придётся записать и всю глупую историю Валиной тайны.
Я уже писала о том, что у неё что-то есть и что она хочет поделиться со мной какой-то тайной. И вот вчера она звонит по телефону и просит прийти к ней как можно скорее.
— А что случилось? — спросила я.
— Я должна открыть тебе одну небольшую тайну. Приходи как можно скорее. Больше я не могу переживать всё это в одиночку!
Я бросила всё и помчалась, теряя калоши, не зная даже, что и подумать о Валиной тайне.
— Уж не случилось ли у Павликовых какое несчастье? Может, Джульбарс пропал? А может, Лилька проглотила пуговицу?
Я мчалась с такой быстротой, что прохожие смотрели на меня с удивлением, думая, наверное: «Уж не покусала ли эту девочку бешеная собака?» Некоторые даже останавливались и смотрели мне вслед, а постовой милиционер бросился ко мне и спросил испуганно:
— Что-нибудь произошло?
