Владислав Крапивин - Трофейная банка, разбитая на дуэли
...В кино сходили через два дня. Всей компанией. Даже Синий пошел, потому что одно дело смотреть фильм просто так, а другое — вместе со всеми.
А из пистолетов Лодька и Борька больше не стреляли. Спрятали их у себя в укромных местах. Если у тебя оружие, не обязательно палить из него каждый день. Достаточно ощущения, что оно есть. На случай какого-нибудь "жаркого дела"... А для обычных стрелковых забав и состязаний вполне достаточно простых рогаток — их таскал в кармане каждый, даже старшие...
Впрочем, скоро интерес к стрельбе совсем отодвинулся, сменился другим увлечением — шпагами. И пошло это опять же от Лодьки и Борьки.
Непобедимый ДиегоНапротив Андреевского дома, по другой стороне Первомайской, тянулся сад с жидкой желтой акацией — тоже Андреевский. Посреди сада стоял обшитый досками, одноэтажный Клуб железнодорожников. Он был бы похож на большой сарай, если бы не украшенная карнизами надстройка, венчавшая центральную часть клуба. Она придавала деревянному строению архитектурную завершенность. Тем более, что на треугольном фронтоне надстройки красовался написанный на круглой фанерине герб Советского Союза, а под ним тянулся красный с белыми буквами лозунг: "Слава героям послевоенной пятилетки!"
Позади клуба лежало изрядно заросшее футбольное поле, на котором разрешалось гонять мяч всем желающим. Но главное не это. Главными были фанерные афиши, прикрепленные проволокой к литой решетке у входа в сад и клуб. На одной всегда синело осточертевшее слово "ТАНЦЫ", на другой часто менялись объявления о фильмах. Обычно это были старые, всем известные картины, однако порой вдруг било яркой краской по глазам незнакомое название. В таком случае над названием стояли многозначительные слова: "Первым экраном". Это значило, что фильм в городе Тюмени показывается впервые. Почему же не в главном кинотеатре "Темп" или хотя бы не в "Комсомольском" (тоже центральном)? Похоже, что городские власти опасались упреков других властей (еще более высоких и строгих), что "вы излишне пропагандируете буржуазное киноискусство". Ведь фильмы-то эти были не про героев пятилетки, не про отважных советских летчиков и разведчиков, не про жизнерадостных колхозников, собирающих небывало высокие урожаи. Они были иностранные и трофейные. С захватывающими душу приключениями пиратов, рыцарей и путешественников, но... Герои таких кинокартин восхитительно владели мечами и шпагами, проявляли небывалую храбрость, отстаивали справедливость, и все же они были оттуда — из чуждого нам буржуазного мира. Значит — не наши. Значит, восхищаться ими следовало с осторожностью...
Впрочем, немало трофейных фильмов шло и в "Темпе". "Приключения Робин Гуда", "Башня смерти", "Газовый свет", "Королевские пираты", "Остров страданий", "Сети шпионажа", "Путешествие будет опасным"... Но иногда киношное начальство словно спохватывалось (или получало от партийного начальства нагоняй) и очередную трофейную киноленту стыдливо загоняло на клубные экраны...
На следующий день после испытания пистолетов, Лодька отправился, как обычно, на улицу Герцена и увидел через дорогу киношное название, от которого стукнуло сердце: "Таинственный знак". Лодька галопом пересек булыжную мостовую (перед испуганной мордой кобылы, впряженной в тряскую пролетку) и, часто дыша, прочитал над крупными буквами другие, помельче: "Первым экраном. Заграничный художественный фильм". Все было ясно! Сердце застукало крепче. Афиша сообщала, что "нач. сеансов — 14, 16 и 18 ч."
У прохожего железнодорожника Лодька спросил "сколько времени". До сеанса "14 ч." оставалось десять минут. К Борьке и обратно — никак не успеть. Что поделаешь... Лодька выудил и кармана своих "пузырчатых", давно не помнивших об утюге брюк мятую трешку. Билет стоил два рубля. В пыльном фойе у кассы стояли всего трое пацанов и бабка с девчонкой дошкольного размера. Видимо, слух о новом "трофее", не разнесся еще по Тюмени.
...Потом, уже взрослый, Всеволод Сергеевич смотрел немало всяких вариантов про отчаянно храброго, неуловимого, укрытого под черным плащом и маской борца за справедливость Зорро. Иногда — с интересом. Но не было уже ничего похожего на тот восторг, который он испытал в начале августа пятидесятого года в темном, пахнувшем сухим деревом и мышами зале, когда на мигающем черно-белом экране изящный и неуязвимый дон Диего своим звонким клинком наводил порядок в захолустном старинном Лос-Анжелесе... И когда он этот порядок навел и метнул в потолок уже ненужную шпагу, Лодька, булькая от восхищения, помчался к Борьке.
— Такое кино!.. Отец думал, что он трус и жалкий фокусник, а он... Они за ним толпой, а он шпагой р-раз, р-раз, и в заросли! А потом приходит в дом и улыбается, как ни в чем не бывало. А на стенах уже везде его знаки — буква "зэт"!.. Борька, там бои на шпагах почище, чем в "Железной маске"!..
— Ма-а-м! Ну дай два рубля!
— Я вот дам тебе сейчас веником! Кто будет английский учить?! За учебник не брался целую неделю!..
— ...А этот капитан раньше был учитель фехтования в Мадриде! Мастер, ничего не скажешь! Но такой гад!.. И вот они сошлись! Капитан р-раз по свечам — и срубил фитильки! А Диего тоже р-раз — и будто мимо! Капитан: "Ха-ха-ха!", а Диего берет свечку вежливо так, а она перерублена пополам...
— Ну, ма-а!..
— Замолчи, я тебе говорю, или я не знаю, что сделаю! А ты, Лодик, лучше бы сказал ему, чтобы он занимался...
— Софья Моисеевна, я скажу!.. Только пусть сперва посмотрит, а то ему не будет покоя... А завтра он целый день... А Диего капитана прижал к портрету, сделал приемчик и клинком ему в белую рубашку. Тот бряк на пол и портрет тоже. А под портретом на стене опять знак Зорро...
— Ма-ма-аа! — Борька пустил слезу.
— Вот я дам тебе "мама"! Придет Моня, он тебе покажет эту самую... Зорру...
Борька глянул на ходики и, подвывая, выскочил из дома...
Жил Борька в глубине двора, в кирпичном флигельке, примыкавшем все к той же бесконечной стене пекарни. А в желтом приземистом доме, что выходил тремя окнами на улицу Герцена, жила Зина Каблукова. Борька и Лодька промчались через двор. К счастью, Зина сразу попалась на глаза, она подметала широкую веранду.
— Зинка, дай взаймы рубль! — взмолился Борька (другой рубль ему с самого начала отдал Лодька). — Скорее! А то кино через пять минут!
Зина перекинула на грудь косу, подбородком уперлась в черенок швабры.
— Ты, Боря, лучше бы...
— Ну, да-ай! Я же опоздаю!
Зина покачала головой, ушла, прихрамывая, в дверь. Вернулась (через целую вечность!), высыпала в Борькину вспотевшую ладонь несколько денежек. Борька ударил подошвами о дощатый настил и рванул за калитку.
Лодька остался с Зиной. Посмотрели Борьке вслед, потом друг на друга.
— Что за кино-то? — спросила Зина, опять опираясь на швабру.
— Ух, такое... трофейное... — И Лодька с неугасшим вдохновением пустился в новый пересказ.
Зина не стала притворяться, будто ей неинтересно. Наоборот. Присела на лавку, прислонилась к ручке швабры щекой. Слушала и не перебивала. Лодька оседлал перила веранды, постукивал по ним стертыми каблуками полуботинок (будто сапогами со шпорами) и вещал о подвигах Диего-Зорро, на ходу добавляя кое-что от себя...
Зина чуть покачивалась и смотрела куда-то мимо Лодьки. Наверно, представляла киноэкран, по которому вихрем проносились приключения...
Зина была сирота. Она жила со сгорбленной кривозубой бабкой, которую не любили. Ходил слух, что как раз из-за бабки Зина стала калекой. Будто бы Каблучиха однажды ударила маленькую Зину по ноге поленом и у девочки началась затяжная болезнь кости. Сама Зина говорила, что это совершенная неправда и что на самом деле бабушка добрая. Впрочем, бабка и в самом деле иногда казалась доброй: например, если надо было уговорить мальчишек сложить в поленницу привезенные дрова, убрать на дворе и на крыше сарая снег или встретить вечером бредущую из стада бурую корову Дуню (этим чаще других занимался Борька).
На Зининой веранде, под высоченной плакучей березой, часто собирались ребята. Особенно младшие. Поболтать о кино и книжках, сказки порассказывать, поиграть в лото или в подкидного... Вот и сейчас, когда Лодька заканчивал рассказ, появились два друга-приятеля — Фонарик и Валерка Сидоркин. Фонарик принес растрепанную книгу "Сказки дядюшки Римуса" (это где про братца Кролика и братца Лиса), которую брал почитать. Валерка, покосившись на Лодьку, протянул Зине большую самодельную тетрадь:
— Вот... ну, то, что обещал...
Зина взяла, раскрыла. Медленно заулыбалась. Фонарик стоял рядом, но не любопытствовал: наверняка он видел рисунок раньше. А Лодька не видел. Он потянулся с перил:
— Можно поглядеть?
Зина вскинула от тетради посветлевшие глаза.
— Валерик, можно?
Сидоркин пожал плечом с заплатой на рыжей рубашке: мол, как хочешь.
Лодька прыгнул на половицы, встал рядом с Зиной.
