Александр Лебеденко - Первая министерская (с иллюстрациями)
Здесь живет городская нищета, преимущественно евреи. От голых мусорных задворков в нос бьет запах гнилых отбросов и перепрелого тряпья. Дети, в куцых штанишках, без рубах, копаются в подозрительных кучах, играют с облезлыми собаками, катаются верхом на непомерно длинноногих свиньях. То и дело открываются двери, и усталые простоволосые женщины выносят на улицу ведра с мыльной водой и помоями, бредут за водой к ближнему колодцу или в свинарник, чтобы засыпать свиньям жмыхи.
Зимой на снегу зеленеют смылины, краснеет, желтеет шелуха вялых овощей, а по дну оврага с утра до вечера носятся сопливые мальчата, каждый на одном коньке. Народ отчаянной и неувядающей жизнерадостности.
В домах получше живут сапожники, портные, шорники и слесари. Звуки молотка и напильника от зари до зари оглашают лабиринт косых и кривых переулков.
Гимназисты проходят мимо этих приютов бедноты торопливым, деловым шагом. Было бы очень странно, если бы у них завелись какие-нибудь связи с этим кварталом… Здесь нечего делать детям местных чиновников, капиталистов, адвокатов, врачей и помещиков. Их семьи живут наверху, в просторных домах, окруженных цветниками, обсаженных яблонями и шелковицами, с натертыми до блеска полами и серебристыми, вымытыми стеклами окон.
Только Миша Гайсинский, ученик пятого класса Первой министерской гимназии, живет здесь в домике с вывеской:
ВАРШАВСКИЙ ПОРТНОЙ С. М. ГАЙСИНСКИЙ
Гимназисты знают, что Миша Гайсинский попал в гимназию потому, что выдержал экзамен на все пятерки. На жирные, уверенные пятерки с точкой.
Но гимназисты не знают другого — сколько унижения стоило поступление сына в гимназию старику отцу и как дешево обошлись кое-кому нарядный синий вицмундир с золотыми пуговицами и черный, ниже колен, сюртук с атласными отворотами…
Старый Гайсинский сидит на столе с поджатыми ногами, по-портняцки, и, оттопырив нижнюю губу, мурлычет себе под нос какой-то ему одному известный мотив, прерывая мурлыканье только для того, чтобы откусить толстую черную нитку, а потом вдруг поднимает голову и говорит сыну:
— Учись, паршивец, на круглых пятерках. Если получишь хоть одну четверку, лучше не приходи домой. Я из тебя хочу человека сделать. Чтобы ты был адвокатом, а не сапожником.
— Подумаешь, счастье — адвокат! — возражает Рахиль, сестра Миши, которой так и не удалось поступить в гимназию и которая каждый год совершает великий подвиг настойчивости, сдавая экзамены экстерном. — Вон Смелянский — адвокат, а у них кушать нечего. Подумаешь, тоже счастье!
— А кто знает, есть ли у Смелянского диплом? Он — подпольный адвокат, не настоящий, — возражает отец. — Миша кончит университет и будет настоящим адвокатом. Он будет как Поступальский. Ты видела, какой дом у Поступальского? Банк ему дает двадцать две тысячи под залог. Если банк дает, то он знает…
— А я так вовсе не мечтаю быть адвокатом, — задумчиво говорит Миша. — Я бы лучше был архитектором. Я бы построил такой же большой и красивый дом, как новая женская гимназия, и, может быть, еще красивее. Перед домом я бы поставил фонтан, а на доме устроил бы башню, и на башне высоко горел бы огонь целую ночь. Это было бы очень красиво. Огонь в темноте, высоко-высоко…
— Какой дурак строит теперь дома с башнями? Кто тебе даст денег на такой дом? Если хочешь, так будь архитектором. Я не знаю, как платят за это… А только я всегда хотел, чтобы ты был адвокатом. Настоящим, а не подпольным адвокатом.
— А если я стану портным или рабочим? — спрашивает внезапно Миша.
— Что ты, с ума сошел?! Идиёт! — кричит старик Гайсинский. — Ты думаешь, я тебя для этого в гимназии держу? Ты думаешь, что это так приятно — ломать спину с утра до поздней ночи над чужими штанами?
— А ты думаешь, отец, что это так просто — кончить гимназию и попасть в высшую школу? Там уже и пятерки не помогут.
— Ничего, самое трудное — попасть в гимназию, а там дальше, как бог даст. Вон Израилевич уже попал в университет.
— А сколько не попало, ты считал, отец? — усмехнулся Миша. — Ну, я пойду.
— Куда ты идешь, когда уже на дворе ночь? — мирно ворчит отец.
— Куда? Ты не знаешь? Все туда же, к Монастырским.
— Что ты там нашел? Ты каждый день туда ходишь.
— Он ухаживает за Раей, — усмехнулась Рахиль. — Ему уже нужна невеста.
— Ты дура! — вспылил Миша. — Это тебе нужен жених.
— Миша, открой, там стучат, — перебил отец. — Это, наверное, господин Цыпкин за жилеткой.
Но в дверь вошел Андрей.
— Это ты, Андрей? — удивился Миша. — Я очень рад тебе… Я не ожидал.
— Ты уходишь, Миша?
— Я хотел пойти к знакомому… Но это ничего. Я могу остаться. Как ты меня нашел?
— А помнишь, ты в прошлом году показал мне свой дом, когда мы возвращались с Днепра. Помнишь, мы ходили купаться почти всем классом?
— Ах, да, да, верно. Ты еще спросил, почему «варшавский портной», был ли мой отец в Варшаве. Отец, ты был в Варшаве?
— Здравствуйте, молодой человек. Никогда я не был в Варшаве. Я не был даже в Киеве. До Киева билет стоит четыре с полтиной. А «варшавский портной» — это привлекает заказчика.
— Я к тебе на минуту, Миша. Я все-таки хотел поговорить о кружке. Знаешь что? Давай пойдем вместе в город. По дороге поговорим.
— Как хочешь, — сказал Миша. — А то останемся здесь. Будем пить чай.
— Ну, какой наш чай? — отозвался вдруг отец. — Твой товарищ, наверное, привык пить чай с вареньем или там с цукатами. И не такой чай. Я знаю?
Миша недовольно поморщился.
— Подумаешь, а какой же он чай пьет? Чай как чай. Давайте пить чай! — Он снял фуражку и положил ее на рабочий стол отца.
— Но ты же, Миша, куда-то шел? — остановил его Андрей. — Скоро шесть. Нам нельзя будет ходить по улицам. Пойдем сейчас и поговорим.
— Ну, пойдем! — согласился Миша и опять взял фуражку.
Весеннее небо падало от горы к Днепру. За рекою белошерстым стадом шли облака. По дороге, стуча окованными колесами разбитых дрожек, ехал извозчик. Лошадь, нагнув голову, с трудом тащилась в гору, мягко ступая в глубокую пыль.
— Ты знаешь, Миша, из нашего кружка ничего не выходит… Книг у нас нет.
— Какие книги?
— Дело, конечно, не в книгах, но и без книг ведь нельзя. Мы решили спросить тебя, не знаешь ли ты, где достать книги… Мы бы купили…
— А вы, собственно, чем хотите заниматься?
— Изучать политические вопросы. Ну, какие порядки существуют в других странах. Почитать правильные вещи о наших порядках.
— А-а, — разочарованно протянул Миша. — Так возьми учебник седьмого класса по законоведению об европейских конституциях, да и читай. Разве для этого надо заводить секретный кружок?
— Миша, я тебе даю честное слово… Никому не проболтаюсь, даже товарищам… Ты знаешь такие кружки, где занимаются политикой? Ты можешь меня свести туда? Я готов на какие угодно условия.
— Знаешь, Андрей, я одного не понимаю: зачем тебе нужна политика? Ты — русский дворянин. Ты кончишь гимназию, потом университет. Будешь чиновником. Зачем тебе политика?
— А кому же тогда нужна политика? — спросил Андрей и посмотрел на Мишу с удивлением. — Разве дворяне не занимаются политикой? Например, министры…
— Ну, министры — это совсем другое… Ты же еще не министр… А из простых людей, из бедняков, политика нужна только тем, кому очень плохо живется и кто хочет бороться за лучшую жизнь.
Андрей задумался.
— Не знаю, — сказал он наконец, — может быть, это и так. Но мне очень хочется знать, в чем дело. Я чувствую, что живем мы не так, как надо. Даже у нас в гимназии… Я читал, что в американских школах совсем не так. Там всему обучают наглядно. Водят на экскурсии, устраивают физические и биологические кабинеты. А у нас с тоски издохнешь.
— Я не знал, что ты так думаешь, — сказал Миша. — Я вполне с тобою согласен. Только это еще далеко не все. Я за границей не был, но я думаю, что и там портному живется немногим лучше, чем моему отцу. Нужно сначала, узнать, как живут люди. Нужно понять, как живется бедным и как богатым. И почему есть богатые и бедные… — Миша замолчал и осмотрелся кругом. Андрей осторожно следил за товарищем. — В настоящих кружках, — решился наконец Миша, — изучают Карла Маркса. Только это не легкая книжка…
— А ты бываешь в настоящих кружках? — обрадовался Андрей.
Миша молчал.
— Ты не бойся, скажи. Я тебе даю честное слово, никто не узнает, — настаивал Андрей.
Миша смотрел теперь в сторону — на дорогу, где наезженные колеи широко разбежались по мягким россыпям посеревшей в сумерки пыли.
— Ты не сердись, Андрей. Я тебе ничего не скажу… Если бы я действительно участвовал в таком кружке, — сказал он, подумав, — разве бы я посмел рассказать об этом? Ты знаешь, что бывает за участие в кружках? Ты знаешь, какое теперь время?
Мальчики остановились на середине дороги.
