Мария Ботева - Несколько кадров для дедушки
Надо было как-то сменить тему.
— Мама, а на Грачиных скалах хорошо?
— Восторг! Женя, там просто восторг. Вот увидишь!
Посмотрим. Мама про некоторые вещи говорит, про фильмы там, что это восторг, но, по-моему, очень часто это так себе, какая-нибудь ерунда. Ей восторг, а я сижу и зеваю. Не хотелось бы, чтобы так вышло со скалами. Но мама достала старый фотоальбом, где они с отцом ещё молодые. Вот они сидят у костра вдвоём, смеются чему-то, вот мама ползёт по скале, вид сзади. Вот безбородый Борисыч жмурится от солнца, а папа помогает дяде Вадику выбраться из скальной системы, и оба хохочут… А вот вся их компания стоит на скале, смотрит в объектив. За их спинами — утренняя даль в незаметной туманной дымке, где-то вдалеке блестит речка, за ней — синий лес. И мама такая красивая, и папа такой весёлый, прошлый век, забытое время, Грачиные скалы. Похоже, мама права: восторг.
— Жаль, что он забыл, каким был когда-то, — сказала мама. — А вообще, я тебя понимаю. Ты просто устала. Мне иногда, знаешь, хочется выкопать себе ямку в тёплом песке, спрятаться там, и никто не будет знать, где я, никто не прибежит, не попросит денег на всякую дрянь! Тем более что всё уже закрыто!
Последние слова она произнесла как-то зловеще. На пороге стоял отец в уличной одежде.
Чем ближе к началу новой четверти, тем больше я думала о платье. Доставала из шкафа то, что отдала тётя Аня, стояла в нём перед зеркалом, поворачивалась то так, то так. Может быть, начать ходить в платье? Вот, например, сейчас приду на тренировку в платье, позанимаюсь в тельняшке и снова надену платье. Ходят же так веселковские девчонки, и ничего! Но как только я об этом задумывалась, прибегал Спальник и чего-то хотел: то погулять, то поиграть, то просто положить мне голову на колени, у него в последнее время появилась эта привычка. Не очень-то поиграешь с собакой в платье. Мне, по крайней мере, это не удаётся. Погода все каникулы была хорошая, только бегай на лыжах, катайся на коньках или гуляй со своим псом. Я вешала платье на место, и с собакой мы бежали на улицу, чаще всего к железной дороге. Быстро-быстро пробежаться перед тренировкой — в секции-то у нас почти не было каникул: три новогодних дня, и привет! Я звонила Терентьеву, и он выходил к нам. Спальник очень его полюбил: если тебе каждый день выносят то косточку, то кусок котлеты, сложно не поддаться обаянию своего угощателя. Колька научил его бегать за палочкой, запрыгивать на высокий бортик, чихать. Почему-то пёс боялся, когда кто-то замахивается, и от этого отучить его не получалось ни у меня, ни у Терёхи. Как только Колька приближался к нам в начале прогулки, Спальник рвался ему навстречу, вставал на задние лапы, прыгал на одном месте, как какой-нибудь кузнечик.
— Видишь вот, у собаки выработался приобретённый рефлекс, — однажды сказал Терёшка.
— Чего это у тебя проклюнулся интерес к биологии? Да ещё на каникулах.
— Как же, как же, мне же надо знать как можно больше о собаках. Вот я и изучаю.
— Моего пса? Изучаешь?
— Ну да! Чего такого?
Неожиданно как-то. Мне это не понравилось, хотя если подумать посидеть — что такого, правда? Но тогда я сказала ему, что он ненормальный, развернулась и пошла. Хорошо, что ещё не успела отпустить Спальника с поводка, а то неизвестно теперь, пошёл бы он за мной или нет. Ни в чём нельзя быть уверенной, как выясняется. Ни в ком, даже в родном соседе по парте — того гляди начнёт изучать инстинкты у твоего пса. Колька кричал что-то мне вслед, но я твёрдо решила не оборачиваться. Вот уж!
Когда он перестал кричать, мы со Спальником вдруг разом обернулись, он зарычал, а я просто перестала соображать. И вот в таком безумном состоянии пришлось бежать со всех ног и лап навстречу судьбе. По дороге у пса скрипели уши, а сам он становился всё выше, всё больше, так что, когда мы подбежали к Терёшке и тем двум пацанам, у меня на поводке была почти огромная грозная псина.
— Ну чё, поговорим, что ли? — спрашивал Кольку один парень, в руке у него была «розочка» от пивной бутылки.
— Слушаю! Алё, гараж? — говорил другой и сплёвывал сквозь зубы. — А это чё за рахит? — Он кивнул в сторону Спальника.
— Иди-ка, детка, мимо. И собачку забери, — сказал первый. Оба парня смотрели теперь не на Кольку, а на меня. А Колька в это время мигал и моргал мне глазами, показывал, чтобы я побыстрее уматывала. Но я как раз плохо соображала в это время и никуда не уматывала. Спальник гавкал и рычал, ни секунды не мог помолчать, он пододвигался всё ближе к парням, тянул меня за собой. Одному, который стоял ближе, он рычал прямо в лицо, а второму чуть не отхватил руку с розочкой.
— Слушайте-ка, я же не буду его держать, — сказала я. — Он у меня знает только две команды: «Взять!» и «Порвать!». Ну-ка, двигайте отсюда. Не советую задерживаться. Раз! Два! Три! Четыре!
До пяти досчитать не успела, к пяти они бежали уже так далеко, что без бинокля не увидишь.
Спальник тут же, ну ладно, через минуту стал обыкновенным маленьким дурацким пёсиком. А к Терёшке начал возвращаться его постоянный бледный румянец.
— Ты видела? — спросил он.
— Ха! Ну конечно, видела.
— Да нет, я про Спальника! Какой он был огромный!
— Нет, — сказала я, — обычный Спальник. Пока. Мне на треньку, — и повернула к дому. Совсем не хотелось, чтобы он продолжал изучать Мелкого, пусть думает, будто ему показалось.
15
Ну ещё не хватало: теперь Терентьев будет мне писать записки. На первом же уроке в новой четверти он придвинул ко мне листок, на котором было написано: «Как там Спальничек?» «Спальничек»! Подумайте какие нежности! Наташка его так же зовёт, от неё, что ли, научился? Я ответила: «Жив, здоров, питается тараканами».
Это правда, тараканами. К нам недавно приходил дедушка Витя, принёс яичную скорлупу в банке — для кур. Но штука в том, что кур у нас давно нет, они только и жили одно лето, а потом мы их съели, а других не заводили. Дедушка этого не помнит, Ладка говорит, что всё, теперь с ним так и будет, то есть с его головой: тут помню, тут не помню, из-за старости. Видимо, скоро придётся забрать его к себе, а то он уже раза три забывал выключить газ. Хорошо, я захожу к нему после школы и мама тоже — на обеде, проверяет, готовит еду. Дедушка высыпал скорлупу на кухне прямо на пол — и в ту же секунду в разные стороны побежали тараканы. Мама стала ругаться, а дедушка говорит:
— Да мне не жалко, берите.
Спальник примчался из моей комнаты, стал давить тараканов лапами, ему на подмогу пришла Чешка, вместе они выловили, наверно, всех тараканов и начали есть. Кошка так смешно насекомых жуёт: широко открывает пасть, чавкает, морщится. Но ест! Сначала Спальник на неё смотрел, а потом тоже этих тараканов попробовал. Но он немного по-другому с ними обходился. Чешка лапой их поддевала и как-то неуловимо в пасть закидывала. Может, и не закидывала, но я никак не могла понять, как эти тараканы у неё во рту оказывались. А Спальник просто слизывал насекомых с пола, а потом тоже так жевал — чавкал.
— Фу! — закричала я на него, но он продолжал есть. А дедушка чего-то напугался, подпрыгнул на стуле и начал собирать скорлупу обратно в банку. Собирает и вздыхает, собирает и вздыхает. На шум пришёл отец, закричал, что он не потерпит в доме всяких там, но его мама быстро увела в комнату. Прибежала Ладка, говорит:
— Помогла бы деду!
Сердитая, мы с ней поссорились сразу же, как она приехала. У нас так странно: мои каникулы заканчиваются, а её — только начинаются. В этот раз она приехала какая-то не такая, как будто воздушная, глаза светились ровным голубоватым светом, я даже боялась, что ночью он сквозь веки будет проходить. При этом сессию она сдала с двумя тройками, да такого в жизни не бывало, она же вечная отличница, мне уже все учителя надоели сравнивать с сестрой. Ну, и с братом тоже. Причём они не какие-нибудь там зубрилы, а просто такие вот умные от природы. Ну, а сестра ещё и усидчивая, конечно. Попробуй-ка у них в медицинском отвлечься на что-нибудь, в окно посмотреть лишний раз — всё, считай, лекция для тебя прошла даром, можешь вычеркнуть эти полтора часа из своей жизни. По крайней мере, так Ладка говорит. Вот и удивительно, что она сдала на тройки два экзамена. А ещё удивительнее, что она при этом всё время улыбается.
— Ты же стипендию не получишь, — сказала я.
— Да, — отвечает она и вздыхает. Но и улыбается! Это же уметь надо: вздыхать и улыбаться. При этом смотришь на неё — глаз не отвести, как здорово.
— Ты чего такая красивая стала? Парня нашла себе, что ли?
— Как это — стала? — спрашивает она. — А до этого, что, некрасивая была?
Не то сморозила, конечно, поздно я это поняла.
— Ну… И раньше нормально…
— На себя бы посмотрела, — обиделась Ладка и сразу стала обыкновенная, как раньше, — всё в своей тельняшке ходишь, — и зеркальце своё ко мне подносит.
