Анна Гарф - Кожаные башмаки
— Догони, догони нас!
Нет, ласточки, Миргасиму не до игры, он спешит, очень спешит.
Глава двенадцатая. Ещё один работник вышел в поле
Медленно плывёт по золотому морю большой корабль. Срезая под корень шелестящие волны хлеба, он приближается к путнику, застрявшему на берегу. Да, комбайн — это корабль, но из трубы не дым валит, как на картинке, что приклеена к бабушкиному сундуку, а течёт мощная струя зерна. Течёт, льётся зерно из трубы, падает в широкий кузов и стучит, стучит, как дождь.
Грузовики, тарахтя и фырча, подвозят только что обмолоченный хлеб к навесу и там ссыпают его. Холмы зерна блестят, как переливчатый светлый шёлк.
На мостике комбайна стоит капитан, рыжеволосый Зианша, брат Абдула-Гани.
Он ведёт свой корабль навстречу путнику, потерпевшему крушение. Босой, в сырой одежде, этот путник похож на мокрого мышонка.
Зианша улыбнулся, наклонился, протянул руку:
— Эй, именинник, айда сюда, не робей!
Миргасим и вздохнуть не успел, как очутился на мостике. Ох и высоко здесь! И видно далеко-далеко. Вон по правую руку ворошат солому мальчики, по левую — девочки. Там, где работают девочки, воткнуты в землю два шеста, между ними трепещет на ветру белое полотнище, узкое и длинное, как полотенце. Там изображён боец с ружьём и нарисованы большие красные буквы.
— Что это?
— Плакат.
— Был бы я грамотный, сто раз вслух прочитал бы, чтобы все знали.
Зианша засмеялся, потом всё-таки прочитал вслух:
КАЖДОЕ ЗЕРНО СТРЕЛЯЕТ ПО ВРАГУ!
Утром как хотелось Миргасиму обновками своими похвалиться… Теперь у них каждое зерно стреляет по врагу, а у него что? Башмаки под кустом, шляпа намокла, поля её обвисли, фартук грязный, носки красные в кармане тоже мокрые…
А всё же и Миргасиму есть чем погордиться — ребята по земле ползают, а он стоит на корабле.
— Э-э-эй! — закричал Миргасим. — Исямсез! Здорово!
Ребята перестали ворошить солому, подбежали к комбайну:
— И нас, и нас прокати, Зианша!..
Девочки тоже подошли поближе. Может быть, им позволят постоять на комбайне? Хоть минутку…
— Давай вниз, Миргасим, — приказал Зианша, — покатался — и хватит.
Миргасим спрыгнул, ребята окружили его.
— Где это ты так вымок?
Миргасим хотел было сказать: «Я под радугой прошёл», но увидал Зуфера и голову опустил.
Рядом с Зуфером, опираясь на костыли, шёл только недавно вернувшийся из госпиталя председатель колхоза дядя Рустям.
Мальчики и девочки почтительно поздоровались с бывшим солдатом и ещё усерднее взялись за работу.
Зуфер посмотрел на Миргасима, потом обратился к председателю:
— Дядя Рустям, вот ещё один работник вышел в поле.
Председатель поднял опущенные края Миргасимовой шляпы:
— Молодец! Спасибо, что пришёл.
И Миргасиму захотелось собрать много-много колосков, больше, чем все. Но сколько ни старался, сколько солому ни ворошил, нет, ничего не нашёл. С досады Миргасим ногой солому вверх подбросил, и вот даже не верится — вот она, к ногам упала золотистая гусеница, тяжёлая, с жёсткими, колючими щетинками.
— Колосок, милый колосок, спасибо, что тебя комбайн не подобрал!
Бережно опускает Миргасим свой колосок в корзину. Есть теперь в корзине и его хлеб!
Как весело, как хорошо сегодня в поле! Здесь сражаются две армии. С одной стороны мальчики, с другой — девочки.
Асия от девчонок деревенских ни на шаг не отстаёт. Приезжая, а колосков кладёт в корзину побольше, чем некоторые деревенские.
— Эй! — окликнул её Миргасим.
— Ты по жнивью босой ходишь? — ужасается она.
— Я не босой, я обут в копыта. — Он поднимает босую ногу чуть ли не к самому носу Асии. — Не веришь? Пощупай, не бойся!
Асия проводит своей нежной белой рукой по жёсткой, огрубевшей подошве.
— Ой, правда, копыто, настоящее копыто!
— У меня и другая нога такая же. А щенка ты куда девала?
— Он в больнице. Дядя Сабир поехал в райцентр и щенка прихватил, говорит — надо проверить, сделать анализы, прививки — может, он заразный.
Дядя Сабир, отец длинного Темирши, длинной Разин и маленькой Аминушки, Сабир-верста, как его называют в деревне, работает зоотехником. Делает скоту прививки и собак тоже не забывает. Кто собаку на укол не приведёт, тому длинный Сабир, Сабир-верста, грозит:
«На санитарную станцию сообщу, в сельсовет пожалуюсь, милиции заявлю! Если уколы собакам не делать, могут они заболеть, заразят скот, людей. Борьба против заразных болезней — дело государственное…»
— Зачем щенка дяде Сабиру отдала? Кто в больницу попадёт, тот живой оттуда не уйдёт.
— Глупости!
— Нет, ошибаешься. Это один умный человек мне так сказал. Видела бы ты, какая репа растёт у него на огороде, дураком не назвала бы. Каждая репина с твою голову.
Миргасим снова принялся за дело.
— Мы должны победить, — говорит он своим товарищам, — наша корзина будет тяжелее. Мы девчонок победим.
— Как же, победишь! — пыхтит толстый Фарагат. — Погляди, какой у них лозунг, а у нас что?
— Это рисовала моя сестра Наиля! — хвалится Абдул-Гани. — Здорово она рисует? Правда? Вырастет — будет учительницей…
Да, Наиля рисует хорошо, это все знают. Но почему девчонкам нарисовала, а мальчикам нет?
— К-кон-нечно с-с так-ким п-плакат-том раб-ботать веселей, — говорит усердный Темирша.
— Ну взял бы да перетащил плакат на нашу сторону, — подстрекает Фаим-сирота.
— А если я полотно белое дам? — спохватывается Миргасим. — Пусть и у нас будет лозунг.
Он снял свой уже далеко не такой белый и всё ещё влажный фартук и побежал к Наиле:
— Пиши, Наиля, пожалуйста, пиши! «Каждый колосок — граната». Пиши, фартука не жалко.
— Не мешай работать, Миргасим. Нет здесь у меня ни красок, ни кистей.
— Для девчонок были краски, для нас нет?
— Уйди ты отсюда! Для всех этот плакат, понимаешь? Для всех.
— А почему на вашей стороне повесили? Если у нас нет, то пусть и у вас не красуется! — Миргасим обхватил шест и принялся расшатывать.
— Миргасим… — тихонько подошла к нему сестрёнка Шакире.
Если бы Зуфер здесь был, он и говорить не стал бы, отшвырнул бы Миргасима в сторону, и всё. Но Шакире, вот беда, драться не умеет. Она только глазищами своими чёрными печально посмотрит и сразу хоть слушайся, хоть плачь, а спорить с ней не станешь. Девочка-то ведь в этой семье одна! Лучше уж отвернуться, лучше не смотреть. И Миргасим, отвернувшись, не глядя, продолжает раскачивать шест.
— Шакире, — услыхал он голос Асии, — не трогай его, пусть сорвёт плакат, пусть опозорит он себя на всю деревню. Если бы я была его сестрой, ни за что замечания ему не сделала бы.
— Ты говоришь так, — отвечает Шакире, — потому что ты ему не сестра. Зачем это человеку из нашей семьи позориться на всю деревню? Не такая наша семья. Миргасим, прошу тебя, Миргасим…
Ещё неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы вдруг из-под плаката не выскочила длинная Разия.
— Отпустили меня, отпустили! Мама домой пришла, сказала — иди в поле! Кому помочь? — и ухватилась за другой шест. — Я помогу тебе, Миргасим!
Ну и смеху было! Миргасим так смеялся, что чуть живот у него не лопнул.
Побежал он обратно к мальчишкам:
— Мы и без плаката победим. Нельзя, чтобы девчонки больше нашего собрали.
Молча ворошат солому мальчики, не разгибая спины работают.
Даже Миргасим примолк.
А солнце своё дело знает, к речке оно спускается, небо поджигает.
— Бетте, беткен! Кончили, — говорит Зуфер. — Айда к весам! Темирша впереди, Миргасим позади.
Это, конечно, справедливо, а всё-таки обидно. Виноват разве Миргасим, что Темирше в соломе много колосьев попалось, а ему всего только один колосок? Кому какое счастье.
«Мой один колосок тяжелее, чем десять других. Там каждое зерно было не простое, золотое…»
Миргасим ободрился, глаза его сияют:
«А вдруг в самом деле зёрна не простые? Эх, надо было этот колосок пометить, чтобы среди других он не затерялся! Как его теперь найдёшь, как узнаешь?»
Миргасим вдруг притих, шаги замедлил, голову опустил, вниз смотрит. Потерял он здесь что или нашёл?
Да, нашёл. Увидал колышки, в землю вбитые, и отца вспомнил, как прошлой осенью стоял он здесь, на узкой меже, и глядел на только что вспаханную и разрыхлённую граблями делянку.
«Что у тебя в руке, папа?» — спросил Миргасим.
Отец протянул ладонь, на ней лежало несколько зёрен озимой пшеницы.
«Смотри, сынок, каждое зерно — с воробьиное яйцо. Уже седьмой год зёрна для опытной делянки отбираю. Первый раз посеял, когда ты родился».
«У воробьев яйца куда крупнее».
Отец захохотал:
«С воробьиное яйцо — это я маленько прибавил. А всё же каждое зерно почти вдвое тяжелее наших местных сортов. Не веришь? Можно взвесить».
