Владимир Борисов - Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов
Владимир Борисов
Концерт
Громко хлопнула дверь. Шмякнулся на бок брошенный портфель. Стукнули об пол слетевшие с ног туфли.
— Па! Ма! — прозвенело в прихожей. — Я пришла!
— Слышим, Ксюша, слышим! — отозвалась с кухни мама.
— Ещё как слышим! — подтвердил папа, выйдя из комнаты навстречу дочери. — Как ты из школы вышла — сразу и услышали.
— Как это? — недоверчиво спросила Ксения.
— А так, — стал объяснять папа, — собаки дружно залаяли — не иначе, за тобой погнались.
— Ничего не за мной, — возмутилась дочка, — что я, одна, что ли, там была?
Там ещё Серёжка Волков, знаешь, как носился!
— Ну если Волков, тогда другое дело: за Волковым собакам только и бегать. Ну а как твои школьные дела идут, расскажешь?
— Никак не идут, — уклонилась Ксения от ответа, крутанулась на одной ножке, проскочила мимо отца на кухню, чмокнула маму в щёку и запрыгала к себе в комнату.
Минут через пять папа постучал в дверь:
— Ксюша, а что у тебя нового?
Дверь чуть-чуть приоткрылась, и дочка, просунув в щель голову, сообщила:
— А у меня, папа, всё по-старому…
— Ну а с музыкой?
— С музыкой? Нормально. Только…
— Что только?
— Зинаида Григорьевна просила больше играть.
— Тогда садись и играй хотя бы до обеда.
Ксения подошла к пианино. Открыла крышку:
— Играть для аппетита, что ли?
— Допустим.
Усевшись на стул перед пианино, девочка тяжело вздохнула и… повернулась к отцу:
— Пап, знаешь… У меня по рисованию тоже трудности есть. Может, я лучше порисую?
— Потом порисуешь, — строго сказал папа и, устроившись рядом на диване, попросил: — Давай играй, а я послушаю.
Ксения опять вздохнула. Достала ноты и зашелестела страницами:
— Тогда я буду играть тебе концерт. Хорошо?
— Концерт так концерт, — согласился папа.
Дочка закрепила ноты на пюпитре, выпрямила спину, подняла руки над клавишами и, повернувшись к отцу, неожиданно спросила:
— Сергей Михайлович, а почему вы в таком виде сидите? Вы же в консерваторию пришли!
Папа оглядел себя и спросил удивлённо:
— В каком «таком виде»?
— В растрёпанном! Рубашка мятая, вместо брюк тренировочные штаны, а ещё, — Ксения нахмурила тоненькие бровки, — в шлёпанцах!
Теперь уже папа обиженно задвигал бровями. Открыл, было, рот, но не нашёлся что сказать. Молча заправил рубашку, неловко спрятал под себя ноги.
— Да ты к тому же не бритый! — протянула дочка.
Сергей Михайлович провёл ладонью по щетинистому подбородку и тяжело привстал с дивана:
— Ладно, завтра приду на концерт, — сказал он. — Какие там у тебя трудности по рисованию?
Склероз
Данька Светлов разглядывал припаркованный «Вольво».
«Вот бы мне такой!» — завистливо думал он.
— Мальчик, — оборвала ход мыслей Даньки пожилая женщина. — Ты не из 3-го «А»?
Данька вернулся с небес на землю и вспомнил, что он шагает в школу, а не участвует в ралли «Париж — Дакар».
— Нет, я из 4-го «Б».
— Ну всё равно, — не отставала женщина. — Ты же из этой школы? — И она махнула рукой в сторону серой бетонной коробки.
— Ну да, — буркнул Данила.
— Вот и хорошо. Не передашь в 3-й «А» Кате Зубовой набор карандашей?
Данька положил протянутый свёрток в ранец и заспешил в школу — рядом она, в двух шагах, чего не передать.
И опять отвлёкся, задумался о своём, о наболевшем — об автомобилях. Забыл, кому свёрток надо было передать — просто выскочила фамилия из головы. Так до звонка и не вспомнил — склероз!
Прошёл первый урок. Началась перемена. Одноклассники кинулись в коридор. Данька, было, дёрнулся следом, но тут из открытого ранца на пол свёрток шлёп — карандаши раскатились во все стороны. А в дверях друг Васька Харитонов сигналит во всё горло:
— Светлов, на выход!
— Погоди, — отвечает Данька, а сам на четвереньках карандаши собирает.
— Чего годить? Побежали на перемену! — поторопил друга Васька.
— Не могу, — показывая на свёрток, стал объяснять Данька. — Мне это хозяйство отдать надо. А кому — фамилию забыл…
— А ты напрягись! — Васька нахмурил брови, сделал серьёзное лицо и сжал ладонями голову. — Вот так! Хочешь помогу?
— Чего-то не хочется — голова всё-таки, это тебе не кочан капусты, — уныло заметил Данька.
— Ну тогда попробуй вспомнить, к чему эта фамилия привязана.
— Скажешь: привязана! Фамилия тебе что, собака на поводке?
— Ну не привязана. Чего она, фамилия эта, напоминает?
Данила задумался. Даже глаза зажмурил.
— Ну! Представил?
— Вроде как… стоматологию.
— Ничего себе! Флюсова, что ли?
— Нет!
— Челюстнова?
— Да нет же! — Данька от огорчения даже крикнул.
— Ты чего нервничаешь, Светлов! Спокойно. Может… Пломбирова?
— А причём тут мороженое?
— Да не мороженое! От слова «пломба»!
— Ну и балбес ты, Харитонов!
— Чего? Я ему помогаю, а он! Сейчас как дам в зубы!
— Стой! Точно! Васька, ты гений! Настоящий друг.
Васька непонимающе крутанул пальцем у виска:
— Ты чего, Данила, того?
— Вспомнил! Зубова она из 3-го «А»! Бежим!
Схватив злополучный свёрток, Данька бросился к двери, Васька за ним. Времени оставалось как раз на одно доброе дело.
Союз художников 5-го «Б»
Перед дверью с табличкой «5-й класс „Б“» остановился мужчина. Постоял в нерешительности. Прислушался и, потянув за разболтанную ручку, шагнул в кабинет.
Тридцать пять мальчишек и девчонок одновременно повернули головы. Словно невидимый фотограф крикнул им: «Замри!». Семьдесят глаз изучающе разглядывали вошедшего. Вдруг светловолосая девчушка, тряхнув задорными косичками, крикнула:
— Да это мой папка Серёжа пришёл!
— А-а-а! — разочарованно пронеслось над классом. Застывший, было, круговорот учеников ожил и забурлил. Возле школьной доски образовалась куча-мала — Юрка Мошкин, второгодник и гроза класса, отдавал свои нерастраченные на усвоение школьных знаний силы. Рядом маленький юркий Борька Орешкин по-петушиному наскакивал на Лену Буханову, самую крупную девочку в классе, кто-то бегал между партами, кто-то яростно сражался на линейках…
Мужчина, он же Сергей Михайлович, он же отец светловолосой девчушки Ксении, бочком, по стеночке, стал протискиваться к единственному спасительно-спокойному месту в классе — учительскому столу.
«Тра-та-та!..» — оглушительно не то затарахтел, не то забарабанил школьный звонок.
Распахнулась дверь. Уверенно, как дрессировщик в клетку, вошла Ольга Петровна — классная руководительница 5-го «Б». Невысокая мощная, она стремительно подошла к Сергею Михайловичу, в энергичном рукопожатии дёрнула его за руку и скомандовала:
— По местам!
То ли вихрь, то ли смерч пронёсся по классу — замелькали платья, пиджачки, задвигались парты, стулья, что-то упало, кто-то хихикнул, но уже через мгновение дети послушно встали по своим местам.
— Садитесь! — поставила победную точку учительница.
Дети дружно сели. Произошло чудо — наступила тишина.
— Сегодня, — Ольга Петровна повернулась к мужчине: — Сергей Михайлович…
— Папа Ксении Приваловой! — взялся подсказывать с последней парты белобрысый мальчуган.
— Волков! — Ольга Петровна укоризненно качнула головой. — Да, Ксенин папа любезно согласился рассказать вам об одном из удивительнейших музеев Москвы — Третьяковской галерее.
Тем временем Сергей Михайлович торопливо развернул заранее приготовленный экран, закрепил его над школьной доской, раскрутил длинный электрический шнур и стал устанавливать в центре класса диапроектор.
— Можете начинать! — предложила учительница и махнула рукой добровольным помощникам у окна. Прошелестели тёмные занавески. Всё погрузилось в таинственный полумрак.
— Товарищи… Ребята! — Сергей Михайлович щёлкнул выключателем — пучок света соединил диапроектор с экраном. — Перед вами… — голос лектора неожиданно стал хриплым, пришлось откашляться и повторить. — Перед вами самый первый в России Государственный музей художников — Третьяковская галерея.
На экране возникло, слегка подпрыгивая, — дрожали руки у лектора — нарядное здание галереи.
— Пусть вы и не станете художниками, — пересиливая хрипоту в голосе, продолжил Сергей Михайлович, — но…
— Почему не станем? — курносый профиль Волкова обозначился на экране. — Я лично стану!
— Волков! — грозно прозвучало из темноты.
Тень с экрана немедленно исчезла:
— А что, Ольга Петровна, точно стану!
— Хорошо, хорошо! — предчувствуя нехорошее, заторопился Сергей Михайлович. — Кто-то будет художником, кто-то не будет…
