Наталия Венкстерн - Под стенами замков
Обзор книги Наталия Венкстерн - Под стенами замков
Наталия Венкстерн
ПОД СТЕНАМИ ЗАМКОВ
Глава I
В прохладный день конца лета 1174 года человек десять всадников выехали из леса, окружавшего полукольцом спускавшуюся к реке долину.
Тот, кого по оказываемым ему почестям без труда можно было признать за начальника маленького отряда, был закутан в черный плащ с накинутым на голову капюшоном. Суровое, лишенное роскоши, одеяние свидетельствовало о его принадлежности к монашескому ордену, и только драгоценные кольца, которыми были унизаны его руки, странно не вязались со всей скромностью наряда; наполовину закрытое капюшоном лицо его было бледно и красиво; холодные, надменные глаза, крепко сомкнутые губы, изредка раздвигаемые насмешливой улыбкой, орлиный нос все выдавало в нем человека страстного и наделенного сильной волей. Окружавшие его всадники были одеты с большой роскошью. Позолоченные кольчуги, шлемы и палаши сверкали на солнце; лиловые плащи с вышитыми на плечах серебряными крестами спадали почти до земли; головы лошадей были украшены такими же лиловыми султанами.
Выехав на опушку, человек, одетый монахом, придержал лошадь, и остальные последовали его примеру.
Несколько мгновений молча глядели все на развернувшуюся перед ними картину, затем монах обвел широким жестом руки всю окрестность и сказал:
— Вот, рыцари, Ланская земля. Отсюда вы можете любоваться на жилища свободных подданных его милости, короля Людовика. Благоговейте — владетели этих тучных полей имеют право на уважение; так же, как и вы, они подчиняются только королю и богу и могут, если им заблагорассудится, надеть кольчугу и шлем и отправиться на рыцарский турнир.
Эти слова, произнесенные с насмешливой серьезностью, были покрыты смехом окружающих.
— А где же замки этих сеньоров? — спросил один из всадников, подъехав вплотную к монаху. Я вижу вдали стены города Лана, но кроме них нет никаких следов обиталищ новых феодалов. Не под землей ли они ютятся?
— У вас просто плохое зрение, возразил монах, — что касается до меня, то я прекрасно вижу дым, поднимающийся из трубы одного из замков, вижу крепостную стену, окружающую другой, и, если не ошибаюсь, у дверей третьего узнаю прекрасную даму в роскошном одеянии, занятую, впрочем, мало подходящим для ее звания делом. Клянусь честью, она кормит свинью!
Новый взрыв хохота покрыл эти слова. Один только монах не предавался веселью, вызываемому его речью, и продолжал вглядываться в даль.
На широкой долине там и сям были разбросаны мелкие деревушки, и на ближайшую из них и показывал монах своим рыцарям. Она состояла из небольшого количества низких, закопченных домиков с подслеповатыми окнами. К каждому из них тесно прилегал маленький сарай, сплетенный из хвороста, служивший одновременно и хлевом, и сеновалом, и житницей. Низенькие двери открывались прямо на улицу, а большой необтесанный камень служил порогом. С возвышенности, на которой находились всадники, можно было видеть пыльную улицу, на которой играли полуголые тощие ребятишки и паслись свиньи и домашняя птица. Женщина, одетая в серую длинную одежду, подпоясанную ремнем, кормила у крыльца поросенка из деревянного корыта. Кое-где из открытых дверей вырывались клубы серою дыма.
Труб на крышах нигде не было. Вся деревня была обнесена редким деревянным частоколом, не могущим служить препятствием даже ребенку. Эта жалкая картина вызывала в рыцарях необыкновенное веселье.
— Клянусь, монсеньор, что в жизни своей не видал более грозных стен! — воскликнул один из них.
— И большей роскоши! — воскликнул другой.
— Если жители этих замков так же могущественны, как их стены, то нечего и думать о борьбе с ними, — прибавил третий.
Монах с прежней серьезностью выслушивал насмешки, брови его были сдвинуты.
— Вы можете смеяться сколько вам угодно, — сказал он, но не забудьте, что эти жалкие люди находятся под покровительством короля. Коммунальная хартия скреплена королевской печатью, и будьте уверены, что они скорей дадут содрать с себя живьем кожу, чем отказаться от излюбленной своей коммуны.
— Коммуна! Какое мерзкое слово! — сказал один из рыцарей.
— Мерзкое или не мерзкое, — возразил монсеньор, — но сейчас оно лишает меня самой лучшей части моих доходов, отнимает у меня священнейшие права над людьми, права суда, наказания, жизни, приучает их к лености и непослушанию, вбивает в их головы самые зловредные и глупые мысли.
Одни из рыцарей, совсем еще юный, подвинул свою лошадь вплотную к лошади монаха и воскликнул с пылом:
— О, монсеньор! Неужели у вас недостаточно сил для того, чтобы покончить с этим злом? Прикажите! И хотя нас только кучка рыцарей, мы в мгновенье ока приведем к покорности этих людишек!
Монсеньор усмехнулся.
— Я знаю это — сказал он — но попрошу вас, как раз напротив, ничем не выражать своих чувств, когда мы будем проезжать через деревушку. Помните, мы странствующие рыцари, не имеющие ничего общего с сеньорами этой страны. Так и ведите себя. Что же касается до вашего предложения, то должен вам напомнить, что за своеволие мы ответим королю; а затевать с ним ссору, не заручившись поддержкой других сеньоров, было бы но меньшей мере безумием.
Произнеся, эту речь тоном, не терпящим возражении, монсеньор тронул повода, и всадники рысью стали спускаться в долину.
Появление вооруженных всадников на улицах деревушки произвело обычный для того времени переполох. Крестьяне относились к рыцарям как к прирожденным своим врагам, от которых не ждали ничего, кроме ограбления последнего имущества, оскорблений и зачастую побоев. К тому же в это время деревня была почти пуста. Все взрослое мужское население было на полевых работах, оставались только женщины и дети.
Ребятишки при виде рыцарей с воплем бросились в дома; двери и окна торопливо запирались, и только из-за щелей окон и дверей видны были бледные лица, с трепетом взиравшие на проезжающих.
— Храбрецы! — пробормотал сквозь зубы монсеньер, с усмешкой оглядывая опустевшую улицу. — Они, вероятно, умерли бы со страху, если бы знали, кто именно посетил их жалкую деревушку. Однако, — продолжал он, обращаясь к одному из рыцарей, — попрошу вас постучать в одну из этих негостеприимных дверей. Попросите напоить лошадей. Это будет служить хорошим предлогом для беседы, а я, как вам известно, не прочь узнать как можно подробнее обо всем, что здесь происходит.
Один из рыцарей сошел с лошади и подойдя к маленькому домику, стоявшему посреди улицы, несколько раз ударил кулаком в дверь. На стук отозвались не сразу. Из-за двери слышался испуганный шепот, вздохи и заглушенный детский плач. Наконец, на вторичный, более энергичный стук, слабый голос произнес:
— Почтенные господа! Я — одинокая женщина и ничего не имею для угощения ваших милостей. Умоляю вас, продолжайте путь ваш с миром. Город Лан недалеко отсюда, и там вы найдете все потребное вам. В нашем же селении, клянусь вам, не найдется и корки хлеба.
— Добрая женщина, — отвечал рыцарь, придавший голосу своему, согласно приказанию монсеньора, самый миролюбивый и ласковый тон, — вы можете не бояться нас и смело открыть дверь. Мы — странствующие монахи и никогда не позволим себе обидеть сироту или женщину. Мы сами готовы дать вам хлеба, если вы в нем нуждаетесь, и попросим взамен лишь ключевой коды для наших лошадей.
Дверь приоткрылась, и молодая женщина вышла на крыльцо, испуганно и подозрительно озираясь. Человек пять ребятишек в возрасте от года до десяти лег толпились у ее ног, держа ее за подол платья.
Монсеньор смерил ее с ног до головы высокомерным и холодным взглядом, но заговорил со всей мягкостью, на которую был только способен.
— Скажите, — сказал он, — отчего деревня ваша пуста? Не было ли здесь какой-нибудь повальной болезни, не посетила ли вас чума? Все двери заперты, и появление наше вызвало здесь такой страх, словно вы ожидаете нашествия врага. Мы приехали издалека и не знаем здешней местности. Нам очень хотелось бы знать, что является причиной такого страха?
Молодая женщина, несколько ободренная миролюбием рыцарей, усмехнулась.
— Ваша милость, — сказала она, — я вижу, что вы действительно приехали издалека, если ничего не знаете о том, что случилось в Лане. Мы очень много страдали, ваша милость; почти в каждом нашем доме женщины оплакивают мужа или брата. Несчастья наши не прекращались в течение многих лет, и хотя теперь счастье немного улыбнулось нам, мы все еще не можем к нему привыкнуть, и беспрерывно ожидаем новых бедствий. Вы должны знать, ваша милость, что бедным людям плохо живется на этом свете, а горе и лишения делают нас подозрительными и боязливыми.
