Яков Длуголенский - Две недели с телевизором
Обзор книги Яков Длуголенский - Две недели с телевизором
Яков Ноевич ДЛУГОЛЕНСКИЙ
ДВЕ НЕДЕЛИ С ТЕЛЕВИЗОРОМ
1
У нас ещё не было телевизионной программки, но у нас уже был телевизор.
Мы купили его на прошлой неделе и, едва внесли в дом, сели вокруг и стали смотреть.
Скажу сразу: нам повезло. Какой-то майор милиции обращался к гражданам с просьбой разыскать преступника, которого он и его коллеги разыскать не могли.
Далее шли приметы преступника.
— Бери карандаш и записывай, — сказал отец. — Я оставил очки на работе.
— Зачем записывать? — спросил я.
— Мало ли что…
Я взял карандаш.
Судя по всему, майора интересовал человек среднего роста, которому недавно перевалило за сорок, у которого была небольшая лысина и который прихрамывал на левую ногу. Кроме того, у человека был чёрный, средних размеров чемодан, он плохо выговаривал букву «ц» и некоторое время жил в городе Нальчике.
— Записал? — спросил отец.
— Записал, — сказал я.
Мы выключили телевизор и вышли на улицу.
— Начать, пожалуй, надо со станции, — сказал отец. — Уж если он выбрал наш город, то…
— Верно, — сказал я.
Но ни в зале ожидания, ни у касс ничего подозрительного мы не заметили: кто спал на лавках, а кто на мешках.
— Надо зайти в буфет, — сказал отец. — Уж если он выбрал наш город, то…
Он не договорил.
Мы зашли в буфет.
Отец выпил две кружки пива.
А потом, будто бы между прочим, мы постояли в очереди в парикмахерскую, но человека, которым интересовался майор, так в тот вечер и не нашли.
— Может, подключить ещё кого-нибудь? — спросил я.
— Не надо, — сказал отец. — Рано или поздно, он нам всё равно попадётся.
И мы вернулись домой, спрятав до времени бумажку с приметами.
2
А через две недели к нам приехал друг отца, которого он не видел много лет, и я сразу заметил, что друг хром на левую ногу.
После того как они обнялись, я отвёл отца в сторону и негромко сказал:
— Заметил?
— Что? — спросил отец.
— Он хромает на левую ногу.
— На левую?
— На левую, — подтвердил я.
Надо сказать прямо, отец к этому времени уже забыл о просьбе майора, так как надвигался квартальный отчёт, а мой отец, как вы уже поняли, был бухгалтером, а не оперативным работником. Но тут и он вспомнил о бумажке, сказал негромко:
— Принеси.
И принялся разговаривать с другом дальше.
Скоро я незаметно положил бумажку на стол перед отцом.
Первой приметой, как вы помните, был возраст.
— Да-а, — сказал отец, заглядывая в бумажку, — давненько мы с тобой не виделись.
— Давненько, — сказал друг.
— Сколько же теперь тебе лет? — спросил отец.
— Да ты что? — спросил друг. — Если тебе сорок, легко высчитать, сколько мне…
Мы с отцом переглянулись, потому что первая примета сходилась. Мне, конечно, было немного жаль папиного друга, но я ничего не мог поделать.
Следующим пунктом в вопроснике шла лысина.
Отец решительно поднялся из-за стола, сказал другу, который ел:
— Сиди, сиди.
Подошёл и молча поцеловал в лысину.
Лысина была.
Друг вытер её платком.
Тогда и я повнимательней пригляделся и увидел, что, даже сидя, он был среднего роста.
Третья примета тоже сходилась.
— А почему вы хромаете? — спросил я.
— Ушибся, — коротко ответил друг.
Мы с отцом снова переглянулись, и отец весь дальнейший разговор перевёл на букву «ц».
— Ты давно был в цирке? — спросил он.
— Да нет, недавно, — сказал друг.
— А в Цхалтубо?
— Что? — спросил друг.
— Я спрашиваю, был ли ты в Цхалтубо?
— Нет, — сказал друг, — никогда там не был.
— А в Нальчике? — замирая, спросил я.
— В Нальчике? Был.
Мы с отцом опять переглянулись, потому что город Нальчик был в приметах, и отец снова нажал на букву «ц».
— Как там с цитрусовыми? — спросил он.
— Где? — спросил друг.
— В Нальчике.
— Ничего, — сказал друг.
— Целебная штука, эти цитрусовые, — пояснил отец и добавил для полной ясности: — Особенно ценна цедра…
— Да, — сказал друг, явно избегая произносить слова на букву «ц».
— А с ценами как? — спросил отец.
— Смотря на что, — сказал друг.
— Да на цитрусовые! — сказал отец.
— Ничего, — ответил друг. — Хотя, конечно, могли быть и поменьше.
Тут они ещё выпили по чашке чая, и отец сказал:
— Ну, а цикады… цикают?
— Где? — удивился друг.
— В Цхалтубо!
— Да откуда я знаю! — ответил друг. — Может, поют, а может, нет.
Я вышел в прихожую, зажёг свет и бегло осмотрел чемодан. Он был среднего размера и чёрный.
Когда я снова вошёл в комнату, разговор шёл уже о цистерне, циркуле и циркульной пиле, но папин друг ничего с буквой «ц» упорно не произносил.
Тогда я решил вмешаться и сказал:
— Играем в слова. Я произношу слово, а вы придумываете новое на ту букву, которая… короче…
— Знаю, — оживился друг. — Однажды всю ночь я играл в такую игру в поезде.
— Ну начали, — сказал я.
— Цивилизация! — сказал отец.
— Яблоко, — сказал друг.
— Опоссум! — сказал я.
— Кто это? — спросил отец.
— Неважно, — сказал друг.
— Мука, — сказал отец.
— Акванавт, — ответил друг.
— Тэц! — сказал я, и мы с отцом замерли, но друг молчал.
— Твоя очередь, — сказал он отцу.
И мы поняли, что на этой игре папиного друга не поймаешь.
— Цидулька, — со вздохом сказал отец.
Мы ещё выпили по кружке чая, и друг стал прощаться.
— Нет, нет, — говорил он, — не хочу вас стеснять. Я приехал сюда на две недели и остановлюсь в Доме крестьянина.
— А зачем ты приехал? — спросил отец.
— Командировка, — коротко ответил друг.
Когда он ушёл, мы ещё раз проверили приметы, и все приметы, кроме «ц», сходились, но мы были уверены: построй мы разговор более ловко, он попался бы на первом же «ц».
Некоторое время отец молчал, раздумывая о чём-то своём.
— А ведь мы с ним дружили в детстве, — наконец сказал он.
— А теперь разве не дружите? — спросил я.
— Нельзя сказать, что не дружим, просто я не одобряю тот образ жизни, который он ведёт. Смешно, но я даже не знаю, где он теперь работает… если работает. Он самый непутёвый из всех моих друзей.
— А ты бы опросил его, — сказал я.
— Это не тот человек, который скажет. И потом, достаточно того, что знаю я…
И отец рассказал мне некоторые страницы из биографии своего друга. Особенно мне понравилось то, что тот любил изобретать никому не нужные вещи: замки с секретом (один такой замок отец достал, и мы долго возились, не зная, как его открыть); ещё он конструировал какие-то особые карабины: если к такому карабину прикрепить собаку, собака никуда с поводка не денется; и ещё он изобретал трамплины.
— Какие трамплины? — удивился я.
— Не знаю, — ответил отец. — Вероятно, с которых прыгают, но я ещё ни разу не видел, чтоб с них прыгали… В общем, растрачивал он свой талант неизвестно на что, — закончил отец.
И когда он это сказал, мне стало вдруг очень жаль папиного приятеля. И я предложил отцу подбросить незаметно записку его приятелю от неизвестного друга, в которой было бы сказано, что за папиным другом следят, что городским властям всё про него известно, и, если он дорожит своей жизнью, пусть немедленно гримируется и бежит.
— Да, — сказал отец, — это единственно правильное решение. Пиши записку, отнеси её, а я будто бы ничего не буду знать… это так, на всякий случай.
В тот же день я написал записку и понёс её в Дом крестьянина.
— Ты куда, мальчик? — спросила меня дежурная, сидевшая возле тумбочки у самого входа.
— У вас сегодня, — сказал я, — остановился Максим Максимович Пирогов. Мне нужно передать ему записку.
Женщина отложила вязание, взяла канцелярскую книгу и стала водить пальцем по строчкам, отыскивая папиного друга.
— В двойных номерах его нет, — сказала она. — И в многоместных, — сказала она спустя некоторое время, — тоже.
— А где он? — оторопело спросил я.
— Не знаю, — сказала она.
Мы внимательно посмотрели друг на друга, и я вышел из Дома крестьянина.
В тот же вечер мы с отцом долго не ложились спать.
— Вероятно, он понял, — говорил отец, — что все эти наши расспросы означают, и принял свои меры. Это очень хорошо, что так получилось: с одной стороны — мы выполнили свой гражданский долг, пытались помочь майору, с другой — вольно или невольно, я полагаю, невольно — предупредили моего приятеля. Можешь, Митя, спать спокойно, наша совесть чиста.
И мы улеглись спать, и всю ночь мне снилась погоня, и я во сне перебирал ногами; отцу, как потом выяснилось, снилось то же.
3
