Север Гансовский - В городке
Обзор книги Север Гансовский - В городке
С. Гансовский
В городке
Пыль по обеим сторонам дороги была выжжена солнцем до белизны. Окрашенная в голубой цвет металлическая колонка заправочной станции так нагрелась, что за нее нельзя было взяться рукой.
Служитель станции сидел в тени возле буфета и дремал. Когда вдали послышался шум машины, он поднял голову. Скрипнули тормоза. Из кабины приземистого «Шевроле», груженного бочками, выпрыгнул светловолосый тощий шофер в просторном для него зеленом комбинезоне. Направляясь к буфету, он кивнул служителю:
— Заправишь. Там совсем немного осталось.
В прохладной полутемной комнате буфета он бросил на прилавок монету.
— Стакан томатного.
Девушка за прилавком взяла чистый стакан.
— Не пообедаешь?
— Что мне обедать? Я через час дома буду.
Шофер выпил сок и посмотрел в окно. Служитель кончил заправку и вытирал теперь кузов.
— Как там ребята на текстильном? — спросила девушка.
— Держатся, — ответил шофер угрюмо.
Он уже хотел выйти из буфета, когда усталый на вид мужчина поднялся из-за столика. Ему было лет тридцать. Он был широкоплеч и высок.
— Эй, не подвезешь, приятель?
— Тебе куда? — спросил шофер.
— До города.
— У тебя что там — родные?
— Да, — неопределенно ответил мужчина. — У меня там есть кое-кто. Родные, то есть.
— Ладно, — неохотно сказал шофер. — Садись. — Он кивнул девушке.
Они сели в машину. Мужчина снял потрепанную брезентовую куртку и положил ее себе на колени. У него были меднокрасные загоревшие плечи, как у человека, который почти весь день проводит под палящим солнцем.
Шофер, не глядя на него, нажал сцепление и включил скорость.
Они ехали около получаса молча. Когда несколько поворотов осталось позади и перед ними протянулась прямая, как натянутая серебряная струна, дорога до самого города, шофер прибавил газу и взглянул на пассажира.
— У тебя тут в самом деле кто-нибудь есть, в городе? Или ты это так сказал?
Мужчина помедлил с ответом.
— Да нет, никого нету, — сказал он наконец.
Шофер опять покосился на его загорелые плечи, старую куртку на коленях и отвернулся молча.
Колеса шуршали по асфальту. Справа и слева неслась, убегая назад, выжженная солнцем серокоричневая земля с редкими кустиками желтой колючей травы.
Они ехали некоторое время, затем шофер спросил, не оборачиваясь:
— Бродяга?
— Нет, — неуверенно сказал мужчина. — Пожалуй, я не бродяга… Приходится таскаться с места на место. Где найдешь работу, а где нет… Если смотреть, сколько я городов переменил за последний год, тогда верно похоже, что бродяга.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать пять, — сказал мужчина. — Еще не много.
Шофер не ответил. Мужчине хотелось поговорить, и он продолжал, цедя одно слово за другим и глядя вперед на однообразный степной пейзаж:
— У меня старики в Техасе сидят на ферме. Едят впроголодь, а одеться не на что. Отцу даже штанов не купить. А я как демобилизовался, так и валандаюсь.
— Член профсоюза?
— Нет… платить же надо.
— Ну, тогда, значит, бродяга, а не безработный.
— Может быть, — согласился мужчина. — Может быть, и бродяга.
— А тебе всё равно?
— Конечно.
Они долго ехали молча. Вдали, над горизонтом, показались первые признаки города — едва заметный отсюда дым заводской трубы. На дороге было пустынно.
— В нашем городе бродяг не любят, — сказал шофер. Он взглянул на мужчину, ожидая, что тот скажет в ответ, но мужчина только пожал мускулистыми плечами.
— У нас на текстильном комбинате бастуют, — сказал шофер. — Фирма бандитов нагнала в город — жуть. Это из тех, которых нанимают, чтобы забастовщиков усмирять. На каждом углу стоят вместе с быками;[1] у всех кастеты, револьверы. Ночью по городу не пройдешь. Да и днем тоже. — Теперь шофер всё время поглядывал на мужчину, но тот равнодушно молчал.
— Что же ты молчишь?
— А что мне говорить-то? — удивился мужчина.
— Не боишься гангстеров?
— А что мне их бояться? Что им с меня взять?
Криво усмехнувшись, шофер отвернулся.
Степь кругом была безлюдна. Дальше к горизонту она переходила в коричневые пологие холмы.
Они проехали еще около трех километров, и вдруг шофер резко затормозил и повернул к обочине. Бочки сзади в кузове загрохотали. Мотор заглох. Наступила необычная тишина. Шофер открыл дверцу с той стороны, где сидел мужчина.
— Слезай!
— Что? — мужчина удивленно огляделся. Они стояли в степи. Поблизости не было никаких признаков жилья.
— Слезай, говорю, — сказал шофер со злобой.
— Да ты что, взбесился? — спросил мужчина. — Ехали-ехали и вдруг — слезай! Почему это?
— А потому, — шофер выругался, — что вас таких много сейчас: в город торопится. Пронюхали, что забастовка, и сразу думаете: заработаем на чужом горе. Фирма только таких и ждет, чтобы открыть цеха.
— Так ты что, думаешь, что я?…
— Конечно, скеб,[2] — шофер сплюнул. — Вы бродяги все такие. Лишь бы заработать. А там люди неделями сидят голодные, с семьями.
— Да я, — сказал мужчина, — и не слышал, что у нас там комбинат есть.
— Все вы не слыхали. Слезай, — понял?
Ты бы хоть поближе довез. Километров пятнадцать еще, по такой жаре.
— Слезай, говорю, — шофер нагнулся и пошарил у себя в ногах. — Тресну гаечным ключом по голове, — перестанешь уговаривать. — Он сжал ключ в кулаке, со злобой глядя на мужчину.
— Ну ладно, ладно, — сказал тот. Он свертывал куртку. — Ладно, я слезу. Думаешь, я такой горячий, что полезу с тобой в драку? — Он вылез из кабины на раскаленный асфальт. — Дурак ты, вот кто. Высадить человека посредине дороги…
— Может быть, я и дурак, — сказал шофер, нажимая на стартер. — А ты скеб. Прогуляешься по жаре, не будешь такой охотник до работы.
— Это тебе, наверное, жара в голову ударила, — сказал мужчина. Но шофер уже не слышал его. Мотор взревел. Из глушителя пахнуло едким дымом — и грузовик умчался.
Мужчина посмотрел на солнце; оно было сзади, за спиной. Затем он подошел к краю дороги, сунул куртку подмышку и зашагал к городу.
Уже темнело, когда мужчина добрался до первых домиков. Ноги у него болели от непривычки помногу ходить пешком. Ему хотелось спать, и он решил, что, как только поест где-нибудь в дешевой закусочной, сразу начнет искать укромное место, где можно развалиться до утра.
На улицах было пусто, и в этой пустоте была тревога. Мужчина знал, что как раз в этот час рабочие дневной смены, уже отдохнув, высыпают обычно из домов, чтобы подышать воздухом. Но теперь на тротуарах не было никого.
Мужчина миновал несколько улиц стандартных деревянных домов. Он оглядывался по сторонам, ища закусочную. На перекрестке он увидел одинокую фигуру в темном костюме и шляпе, сдвинутой на затылок.
Мужчина направился к незнакомцу. У того были большие черные глаза на бледном лице и густые черные усы. Незнакомец в упор смотрел на приближающегося мужчину. Он стоял, расставив широко ноги на самой середине тротуара.
Мужчина остановился перед ним.
— Вы не скажете, — тут поблизости нет где-нибудь закусочной?
Незнакомец не ответил. Глядя пристально на мужчину, он покачал головой.
— Или аптека?[3]
Незнакомец молча оглядел мужчину с ног до головы и опять покачал головой.
— Ну, извините.
Мужчина шагнул в сторону, чтобы обойти незнакомца. Он прошел уже метров десять дальше по улице, когда услыхал сзади резкий окрик.
— Эй!
Мужчина обернулся. Незнакомец поманил его рукой.
— В чем дело?
Голос у незнакомца был негромкий, но отчетливый, и в нем слышалась не только просьба, но и угроза.
— В чем дело? — повторил мужчина. — Вы что хотите?
— Иди сюда, — теперь в голосе незнакомца явственно слышалась угроза.
Мужчина угрюмо пожал плечами. Когда он подошел к незнакомцу, тот вдруг протянул руку и схватил мужчину за кисть. Пальцы у него были жесткие, как металл.
— А ну-ка, пройдемся со мной.
— Зачем? — сказал мужчина. Напрягая мышцы, он вырвал руку. — Я не…
Он не успел договорить. Незнакомец взмахнул рукой — и мужчина ощутил оглушающий удар чем-то тяжелым по лицу, пониже щеки, и почувствовал, что падает.
Когда он пришел в себя, незнакомец был уже не один. У себя над головой мужчина увидел еще три фигуры. Все четверо стояли возле него полукругом.
— Пожалуй, это не он, — сказал чей-то голос.
— Посвети-ка. — Это был голос усатого.
Мужчина увидел, что кто-то нагибается к нему. Вспыхнула лампочка карманного фонаря и на мгновенье ослепила его. Чей-то новый голос сказал:
— Ни черта это не он. У того рожа широкая, как тарелка. И вообще чего он будет здесь шляться? Он сидит себе в комитете или дома.
