Клара Моисеева - Праздничный костер Макеры
Обзор книги Клара Моисеева - Праздничный костер Макеры
Клара Моисеевна Моисеева
Праздничный костер Макеры
Макера – на языке людей хауса «кузнец». Свое имя «Макера» мальчик получил в тот день, когда еще трудно было сказать, будет ли он кузнецом, ткачом или охотником. И будет ли вообще жить на свете. Ведь немногие дети людей хауса доживали до таких лет, когда уже можно было сказать, что духи предков покровительствуют им и даруют жизнь. Малютки нередко умирали, еще не начав ходить и говорить слово «мама».
Однако отец малыша, кузнец Бахаго, помолившись перед глиняным алтарем, где стояла деревянная голова его деда, и воздав жертву духам предков, уверовал, что его сын вырастет и будет хорошим кузнецом.
Бахаго считали удачливым. Из шестерых его детей только трое умерли совсем крошечными, а трое сыновей уже подросли и стали помогать отцу. Сейчас, когда в хижине кричал четвертый сын, Бахаго усердно колдовал над деревянным сосудом, наполненным землей, пальмовым маслом, костями молоденькой лани и перьями пестрых попугаев. Затем он позвал жену и велел дать малютке немного фуры – жидкой просяной каши, которую взрослые запивают молоком коровы, а дети – молоком матери.
Крошечный Макера не знал, что фура – самое любимое и лакомое блюдо у людей хауса. Он не хотел есть фуру. Он отбивался и барахтался в руках матери, отворачивал свою курчавую головку и кричал. А мать усердно набирала в свой рот просяную кашу, прожевывала ее и кормила своего младенца, как это делают некоторые птицы, живущие в саванне.
Когда тьма спустилась на землю, Бахаго зажег костер в честь своего маленького Макеры. Он зажег его посреди селения, где трава была вытоптана ногами веселых танцоров. Вначале у костра собрались одни мужчины, и Бахаго стал им рассказывать о том, как дед, искуснейший во всей округе кузнец, учил его плавить металл и превращать бронзу в очень нужные и полезные вещи. Он рассказывал это весело, не переставая шутить и улыбаться, так что в полутьме только и видно было, как ослепительно сверкали зубы и белки больших глаз.
– Старик хотел, чтобы я стал знаменитым мастером при дворе великого обба – царя Эдо![1] – рассказывал Бахаго. – Знаете ли вы, что обба имеет дворец, который больше всего нашего селения? А во дворце у него множество алтарей. Говорят, что там стоят бронзовые статуи великих предков божественного правителя. Кто-то должен их сделать?
– Ты хочешь их делать? О безумец, чего ты захотел! Ты хочешь покинуть саванну? – закричал старейшина племени Маваки. – Ты хочешь бежать из родного селения, где духи предков добры к тебе? Ступай! Ступай! Ступай! Ты делаешь здесь наконечники стрел для охоты на слонов, а там ты будешь делать цепи…
– Зачем цепи? Для чего?
– Для своих братьев! Разве ты не знаешь, что есть земля, которую называют Невольничий берег? Туда угоняют людей хауса, йоруба, фульбе, заковывают их в цепи и увозят в дальние страны, как скот.
– Ты пугаешь меня, будто я собираюсь покинуть свой дом. Я никогда не покину саванну, – ответил Бахаго, – не покину свое селение! За кого ты меня принимаешь, Маваки? Разве я не вижу, как добры ко мне духи предков? Вот ты, Маваки, призвал меня в день молодой луны и дал мне прекраснейший слоновый бивень. А твой внук только вчера притащил мне тушу молоденькой ориби.[2] И все это – за мои бронзовые наконечники стрел. Вам очень нужны наконечники стрел, – иначе как вы будете убивать слонов и буйволов? А я умею делать их даже с закрытыми глазами. Скажи, зачем я покину наше селение? Недаром наши предки называли его Слоновьей Тропой. Мое сердце сладко замирает, когда я просыпаюсь ночью от гулкого топота слоновьего стада. Духи предков добры к нам. Это они велели слонам бежать на водопой по тропе, проложенной мимо наших хижин. Как я могу покинуть наше селение? Я удачлив, Маваки! С тех пор как я помню себя, мы всегда имеем вдоволь мяса, пальмового вина и кое-что для обмена в прекрасном городе Кано.
– Я не помню случая, чтобы ты побывал в городе Кано, – ответил Маваки и строго посмотрел на Бахаго – не обманывает ли кузнец старейшину племени.
– Это было давно, Маваки. Отец брал меня с собой в Кано. Я был еще глупым мальчишкой. Но я хорошо запомнил богатый базар и улицу ткачей. Там отец обменивал бронзовые браслеты и серьги на ткани. С тех пор я никогда не бывал в Кано. Но настанет день, когда я отправлюсь туда, и со мной пойдут четверо моих сыновей. Женщины хауса ценят мои украшения, и в Кано найдется их немало. Они дадут мне взамен самые лучшие синие ткани.
– Я обращусь к духам предков и выпрошу тебе удачу, – сказал старый Маваки. – Но ты привезешь мне тканей для моих жен и внуков.
– Я не отказываюсь, привезу! Я привезу много тканей для тебя и для себя. Мой дед научил меня делать вещи такой удивительной красоты, что мне нет покоя от женщин хауса: все желают иметь мои браслеты, мои кольца и украшения для волос. Окажи мне честь, мудрый Маваки, выпей моего пальмового вина и расскажи нам о предках. Ведь старше тебя нет человека в нашем селении.
Старейшина племени Маваки очень любил пальмовое вино – томбо. Он никогда не отказывался от угощения: это было невежливо. Он с удовольствием выпил объемистый кувшин вина, и тогда все мужчины селения, сидящие у праздничного костра, увидели, что глаза старейшины еще полны огня и мудрости. В ярком зареве костра они сверкали так же молодо, как и много лет назад. А хриплый голос Маваки – не так, как прежде, но все же очень хорошо – напомнил им песнь счастливой охоты.
Тотчас же старшие сыновья Бахаго притащили свои барабаны, к ним присоединились дудки молодых охотников, и началось веселье с песнями и плясками. Тут и женщины не стерпели. Они оставили плачущих детей в темных хижинах и бросились к веселому костру Бахаго. Всем хватило пальмового вина – его долго запасала мать крошечного Макеры, четвертого сына кузнеца, виновника торжества.
Тростниковые хижины, приютившиеся в небольшой роще гвинейских пальм, были затеряны среди бескрайней саванны на севере Нигерии. Высокая трава скрывала здесь не только человека, но и громадных слонов. Время засухи окрашивало саванну в бурый цвет слоновьей шкуры, делало ее унылой и однообразной. В эти месяцы пальмовая роща маленького селения охотников выглядела зеленым оазисом.
Люди хауса, жившие в этом небольшом селении, очень ценили свои пальмы и берегли их. Здесь были пальмы, посаженные прадедами; они прожили уже целое столетие. Другие деревья были молоды, как дети. Но уже в четырехлетнем возрасте они приносили пользу. Молодые листья пальм использовались для еды. Старые – превращались в корзины. Из них делали кровлю для хижин. Такие крыши помогали укрыться во время дождей. Когда созревали плоды, женщины и дети принимались за приготовление масла. Мужчины же больше всего заботились о том, чтобы собрать много сока пальмы. Из него делалось отличное вино томбо.
Томбо нужно было в каждой семье. То праздновали рождение сына. То отмечали удачную охоту на слонов. То вдруг удавалось убить леопарда, который ночью пробрался к хижине.
Жена кузнеца Бахаго целых полгода с величайшим терпением готовила томбо. В глубоких темных ямах стояли "глиняные сосуды с пальмовым соком. Когда сок начинал бродить, Бахаго обращался к духам предков. Он приносил к алтарю что-либо съедобное и просил милости, чтобы вино получилось крепкое и понравилось гостям.
На рассвете, после веселого празднества, Бахаго велел жене поставить у алтаря калебас[3] вина в благодарность за то, что все удалось как нельзя лучше, за то, что гостям понравилось томбо, за то, что старый мудрый Маваки обещал покровительство младшему сыну.
– Однако не забудь выполнить свое обещание – привезти мне из Кано хороших тканей, – напомнил Маваки кузнецу, когда внуки уводили его из хижины совсем пьяного.
– Привезу, привезу… – повторял Бахаго, провожая почтенного гостя.
– Я уже лет пятнадцать не бывал в Кано, – лепетал Маваки, вырываясь из крепких рук своих внуков. – Если обо мне не позаботятся люди моего племени, то мне нечем будет прикрыть свое тело от солнца. К тому же я состарился, Бахаго, мне пора уже прикрывать тело от ночного холода.
Кузнец помнил свое обещание. Он очень хотел возможно скорее отправиться в прекрасный город Кано, единственный город на свете, который он видел. Правда, время стерло яркие картины, оставшиеся в его памяти с тех пор, когда он еще мальчишкой сопровождал отца в Кано. С годами все виденное словно покрылось налетом пыли, потускнело, но не потеряло для Бахаго своей привлекательности. Бахаго стремился в Кано и потому еще усердней стал готовиться в путь. Ему надо было сделать много-много бронзовых украшений, чтобы выменять их на базаре. А делать украшения труднее, чем бронзовые наконечники стрел. Каждая браслетка, каждая сережка требовали усердия и выдумки. Но у Бахаго были и другие заботы. Кузнец нередко занимался делом, которое прежде казалось ему развлечением, а последнее время он понял, что это дело может дать ему больше мяса и вина, чем все самые трудные работы кузнеца и литейщика. И он стал заниматься этим делом, подстрекаемый щедрыми дарами.
