Александр Донченко - Голубой винтик
Обзор книги Александр Донченко - Голубой винтик
Александр Васильевич Донченко
Голубой винтик
1. О чём спорили дети
Это Софийка рассказала про голубой винтик, смуглая девочка в новых скрипучих ботинках. Надо лбом у неё поднимался чубик, перевязанный красной ленточкой. Этот чубик всегда торчал кверху и при каждом шаге кланялся: „Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!“ А ботинки важно отвечали: „Драссте. Драссте“.
— Знаете что? — сказала Софийка. — Мою маму зовут Екатерина Ивановна, и она делает тракторы. Вот!
Толстый Топа посмотрел на девочку и сказал:
— Ну так что? Мой папа тоже делает тракторы.
В детском саду только что окончился обед, и на третье был вишнёвый кисель. Поэтому у Топы кончик носа был немножко измазан.
— Моя мама ввинчивает в трактор винтик! — похвасталась Софийка. — Такой малюсенький винтик! Он совсем голубой, и на нём серебряная шапочка.
Софийка подпрыгнула на одной ножке и её чубик весело закивал: „Здравствуйте, здравствуйте!“
А на самом деле она никогда и не видела этого винтика. Просто мама рассказывала ей про свою работу. Но Софийке почему-то казалось, что винтик обязательно голубой и звенит, как серебряный колокольчик.
— Ха-ха, винтик! — засмеялся Топа. — А мой папа колёса делает. Ну да, он делает колёса для трактора! Только они называются катки и на них надевают гусеницы. Тр-р-р! А без катков трактор не поедет.
Топа хотел рукавом утереть нос, но взглянул на Зою Петровну и вынул платок.
— Вот ещё! Катки! — крикнул Петрусь, тот мальчик, который лучше всех умел делать бумажные кораблики. — Нашёл чем хвастаться! А мой папа плавит в печи сталь! Если бы не мой папа, так и катков бы не было! Ну скажи, из чего бы делали катки?
Топа смущённо заморгал глазами. Он видел трактор — и катки и гусеницы у него и в самом деле были стальные. Не делать же их из дерева! Надо, чтобы они были крепкие…
— А печь большая-большая! — рассказывал Петрусь. — И сталь клокочет, клокочет — такая яркая, что на неё глядеть нельзя! Ну да, мне папа говорил. На неё только сквозь синие очки можно смотреть!
Топа взглянул на Софийку, Софийка — на Топу. Взглянула и, сконфуженная, отошла в уголок. Ну зачем она хвасталась этим винтиком!
Топин папа делает большие катки, Петрусин плавит сталь, горячую-горячую, как солнце. И девочке стало жалко свою маму, которая только ввинчивает в трактор маленький голубой винтик. И винтик этот казался уже Софийке не голубым, а серым, как зола, и таким незаметным и ненужным…
Перевязанный ленточкой чубик уже не говорил „здравствуйте“, а смущённо свисал Софийке на лоб.
А тут неожиданно вмешалась ещё и Тося — белоголовая, с короткими волосёнками, похожая на мальчика.
— А вы не хвастайтесь, — сказала она, деловито убирая со стола ложки. — Моя мама тоже на заводе, и она сильнее всех. Если она захочет, так и трактор поднимет…
Тося не договорила, потому что Топа вдруг громко захохотал:
— Вот ещё! Разве может человек поднять трактор? Тоже выдумала!
Софийка знала Тосину маму — маленькую ростом, худенькую, и было правда смешно думать, что такая маленькая мама может поднять огромный трактор.
Но Тося так и вспыхнула:
— Ну и смейтесь! А это всё равно правда. Мне мама говорила. Мама самая сильная на заводе.
— Зоя Петровна! — крикнул Топа. — Зачем Тося говорит неправду? Скажите ей!.. Эх, ты! Думаешь, мы поверим?
Зоя Петровна положила руку мальчику на голову:
— Топа, не надо так кричать.
— А если она… Вы же слышали?
— Слышала. Тося сказала правду.
И, заметив, как недоверчиво смотрит Топа, как удивлённо кивнул Софийкин чубик, Зоя Петровна улыбнулась и спросила:
— А вам хочется посмотреть, как работают ваши папы и мамы? Хотите? Я позвоню директору, Петру Игнатьевичу, может быть он позволит нам прийти завтра на завод.
2. Что было на заводе
Вот и наступило это „завтра“, и директор позволил пропустить детей на завод. Детский сад был недалеко от тракторного завода, и Пётр Игнатьевич часто заходил к детям, расспрашивал, как они живут.
Мальчики и девочки очутились на заводском дворе, украшенном клумбами с яркими цветами. Из-за угла выехал новенький зелёный трактор. Его недавно сделали и теперь обкатывали, перед тем как отправить в колхоз.
Вот это машина так машина! Тракторист только двинет рычаг — и трактор уже поворачивает, куда ему велят. Нажмёт тракторист какую-то педаль — трактор „чмых!“ и изо всех сил рванёт вперёд.
Гусеницы стелются под катки, и катки бегут по этой стальной дорожке…
Вдруг трактор остановился и, скрежеща гусеницами, не сходя с места, повернулся вокруг себя. Дети так и ахнули. Как в цирке!
Все они очень завидовали трактористу, но молчали. Только Петрусь неуверенно сказал:
— А я, когда вырасту, может быть и на паровозе поеду.
— А я трактористом, буду! — вдруг решительно заявил Топа.
— Молодец! — сказала Зоя Петровна. — Это ты хорошо придумал. Тракторист на тракторе и землю пашет, и хлеб молотит, и тяжести возит.
— Я тоже всё делать буду, — сказал Топа и, глядя на трактор, с гордостью подумал: „Это мой папа сделал для него катки!“
А Петрусь подумал: „Это мой папа плавил для него сталь!“
И только Софийка вздохнула, когда вспомнила про маленький винтик.
А трактор уже исчез из виду, и только издали было слышно, как он тараторит, как будто приговаривает: „Трактор, трактор, трактор, трак, трак, трак!..“
Зоя Петровна повела детей в цех. Взявшись за руки, они пара за парой перешли двор.
Ещё на, пороге гул и шипенье оглушили мальчиков и девочек. Они осторожно переступили порог и остановились у цеховых ворот. Дальше в цех Зоя Петровна никого не пустила, разрешила смотреть только издали. Топе очень хотелось подойти хоть немного ближе, но ничего не поделаешь — нельзя.
Несколько больших башен шипели, гудели, полыхали огнём. Возле них хлопотали рабочие в тёмных очках, с длинными пиками.
— Электрические печи! — крикнула Зоя Петровна, указывая на огнедышащие башни.
Если бы она не крикнула, а сказала обычным голосом, никто бы её не услышал в этом грохоте и шуме.
Все дети догадались, что это и есть те печи, в которых плавят сталь.
С мерным гуденьем проплыл громадный ковш. Топа глянул и пригнулся, Софийка схватилась рукой за шапочку, которая теперь прикрывала её весёлый чубик.
А ковш опустился перед печью. Рабочий железной пикой пробил отверстие, и все зажмурились от ослепительного блеска. Из печи хлынул жгучий белый поток, золотым дождём посыпались вокруг искры.
И вдруг Софийка замерла: она увидела, как печь начала наклоняться набок. Она медленно наклонялась, как огромный чайник, из которого хотят вылить всю воду. Девочка испугалась, потому что подумала, что печь падает. Потом она увидела сталевара, который покрутил колесо, похожее на руль в „москвиче“, и печь стала наклоняться всё ниже и ниже, а раскалённая сталь с громким гуденьем всё лилась и лилась.
Сыпались искры — золотые, красные, белые, похожие на звёзды.
Софийка глядела как зачарованная, забыв, где она и что с ней.
Сталевар отошёл в сторону. Он снял большие рукавицы, очки и потёр рукою лоб. И в ту же минуту Петрусь узнал отца:
— Папа!
Софийка не слышала, как крикнул мальчик. Она только увидела, как подошёл сталевар и улыбнулся ему, а Петрусь нежно погладил широкую руку отца.
Девочке очень захотелось увидеть и свою маму. Но мамы нигде не было.
Ковш с гуденьем поплыл от печи, чуть-чуть покачиваясь на стальном крюке. У Софийки замерло сердце: что, если он сорвётся? И кто этот великан, который так легко несёт огромный ковш, полный расплавленной стали?
Зоя Петровна показала рукой наверх. Дети посмотрели туда и увидели небольшую кабинку, будто прицепленную к балке. Кабинка двигалась вместе с ковшом.
Из окна кабинки выглядывала женщина в платочке. Дети догадались, что это она управляет краном, который несёт ковш.
Вдруг женщина высунулась из кабинки и махнула кому-то рукой, и все узнали её: это была Тосина мама.
— Ну, теперь видите, что я сказала правду? — крикнула Тося.
Вскоре ковш остановился, к нему подбежали рабочие. Они наливали ослепительную сталь в какие-то ящики, наполненные землёй. А ящики не стояли на месте, а медленно и плавно один за другим проплывали мимо детей.
Топе очень захотелось вскочить на какой-нибудь ящик и поехать на нём, но он никогда бы этого не сделал — кто его знает, куда так заплывёшь!
Только мальчик подумал об этом, как к нему кто-то наклонился, и он услышал у себя над ухом:
