Анастасия Перфильева - Большая семья
Обзор книги Анастасия Перфильева - Большая семья
Анастасия Витальевна Перфильева
Большая семья
В одной московской квартире
— Глеб, я повторяю: пора вставать! — громко сказала Ольга Ивановна и поставила на стол две чашки. — Ты же прекрасно меня слышишь!
А Глеб в это время давным-давно не спал.
Он залез в другой комнате на подоконник и, прижавшись носом к стеклу, смотрел в окно. В ворота их дома медленно вползала легковая машина. Вот она попятилась, повернулась боком и, описав по двору полукруг, остановилась у их подъезда. И сразу же из дверцы выскочил человек, вытащил не то чемодан, не то узел, потом ещё один, а третий вылез сам, и оказалось, что это не узел, а обвязанная платком девочка. А потом вылезла ещё одна, поменьше, и человек захлопнул дверцу.
Тогда Глеб спрыгнул с подоконника и, как был, в одних трусах и майке, помчался к Ольге Ивановне и заорал на всю квартиру.
— Приехали! Уже приехали!
— С ума сошёл! — сердито сказала Ольга Ивановна. — Кто приехал? Куда?
— К нам! Жильцы новые! Два чемодана, две девчонки, а может, три!
Глеб подпрыгнул на одной ноге и вдруг замолчал, потому что в передней звякнул звонок. Ольга Ивановна повесила на спинку стула полотенце.
— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала она через минуту, щёлкнув замком, и Глеб высунул из двери нос.
Посреди коридора, растопырив рукава меховой шубки, стояла маленькая девочка и хмурыми чёрными глазами разглядывала стену.
— Гандзя, — громко и нетерпеливо сказала она, — развяжи мне шарф! Мне здесь не нравится.
Узел побольше подошёл к ней, из него выглянули два глаза, и Глеб услышал:
— Шарф я уже развязала. И, пожалуйста, не начинай командовать, слышишь?
— Не слышу, — ответила девочка. — Мне здесь не нравится. Я хочу домой.
— Проходите, проходите, — повторяла в передней Ольга Ивановна. — От ваших комнат ключи на стенке. Мы даже соскучились одни в нашей новой квартире…
За Ольгой Ивановной по коридору шёл высокий человек. На нём была чёрная мохнатая куртка, длинные, с ремешками сапоги, а шапку, тоже мохнатую, он нёс в руках. И ещё Глеб успел заметить, что у него была чёрная, будто приклеенная борода и круглые запотевшие очки.
Новые жильцы
Когда Глеб прибежал из школы, на столе под чайником белела записка печатными буквами:
«Погрей супу, не буди соседей, я сегодня плаваю».
Это означало: второго Ольга Ивановна к обеду приготовить не успела, придёт после института из бассейна поздно. А насчёт соседей — это ещё посмотрим.
Глеб швырнул портфельчик на диван, суп греть не стал и отправился на разведку.
В коридоре, как баррикады, стояли ящики и чемоданы. Очевидно, их навезли, пока он был в школе. У дверей в ванную стояли две пары лыж (Глеб подёргал крепления — ничего, подходящие); в одной комнате кто-то тихонько посапывал, в другой — тихонько пищал.
Глеб присел, заглянул в замочную скважину: на подоконнике стоял термос, стопка папиросных коробок; с края стола свешивался рукав меховой шубки. И Глеб совершенно ясно услышал: «У-и-и-онг-онг-онг!..»
Так пищат очень маленькие щенки.
Глеб сложил трубочкой губы, почмокал — за дверью запищали сильней.
И вдруг дверь распахнулась, Глеб с размаху влетел в комнату и растянулся на полу. Перед ним стояла черноглазая девочка в полосатой пижамке, но босиком.
— Зачем моего Орешка чмокаешь? Ты Глеб — пшеничный хлеб, нам твоя мама говорила! — баском, пригнув голову, сказала она.
Глеб встал, попятился к двери. Черноглазая вдруг топнула ногой и громко сказала:
— Гандзя! Я уже встала и потеряла чулки.
— Опять! Не дадут человеку поспать с дороги! — услышал Глеб тонкий голос.
Из соседней комнаты вышла вторая девочка, тоже в полосатой пижамке.
— Вот твои чулки! — сердито сказала она и бросила их на стул.
— А ещё я потеряла валенки.
— Вот твои валенки!
Черноглазая подцепила одной ногой валенок, поболтала им и зашвырнула в угол.
— Не на ту ногу! — приказала она. — Дай сначала.
— Не дам, а вот не дам! — забормотала Гандзя, подбирая валенок. — Сама не можешь? Папа, как уходил, велел: сейчас же развяжи Орешка!
Черноглазая — её звали Люда — посапывая, натянула валенки, прошлёпала к столу и вывезла из-под него зелёный грузовик; в нём лежал спелёнутый, как младенец, рыжий щенок.
Глеб попятился ещё к двери, потом подумал и подошёл ближе.
— Это Орешек, — строго сказала Люда. — Он приехал с нами с завода. А наша мама — студент-митриолог. А твоя мама пловун?
— Ме-те-о-ролог! — взмахнув пижамкой, простонала Гандзя. — И не пловун, а пловец!
— Пловун, — упрямо повторила Люда, — которая плавает.
— У моей мамы чемпионский значок! — выкрикнул вдруг Глеб. — Моя мама теперь…
— А наша мама на большой горе погоду ловит. Мы приехали к вам насовсем. У тебя есть бабушка из Саратова?
Глеб только хотел буркнуть «Нет!», но в это время в передней так громко зазвенел звонок, что он мигом выскочил в коридор и побежал к двери.
— Вам кого? — спросил он, становясь на цыпочки.
— Жильцы новые к вам переехали? Фамилия — Петровых. Телеграммы две срочные примите.
Глеб скинул цепочку, и так как старших никого не было, помогая языком, расписался в получении двух срочных телеграмм на имя инженера Геннадия Петровича Петровых. Телеграммы были: одна из Свердловска, другая непонятная, из какого-то Дырсу-Гая.
Глеб и его мама
Вечером Глеб сидел за столом я старательно протирал в тетрадке по чистописанию на месте кляксы дырку.
Ольга Ивановна тоже сидела за столом и пришивала к своему новому купальнику яркокрасный четырехугольный лоскуток; на нём белела большая, перечёркнутая полоской буква «С», что означало: «Спартак».
Потом Ольга Ивановна взялась за Глебкину шубу с оторванной пуговицей, но задумалась, воткнула иголку в скатерть, подпёрла ладонями подбородок и сказала:
— Люди! Как много на свете людей! Вот мы с тобой, Глебушок, конечно, очень одинокие. Если бы с нами был наш папка (тут Глеб перестал тереть резинкой и уставился на моргнувшую почему-то лампочку), — если бы так, нам, конечно, жилось бы веселей. Но теперь, понимаешь, вместе с нами будут жить хорошие люди, и там есть две девочки, очень хорошие, особенно старшая. Ты с ними, пожалуйста, не ссорься. Ладно, Глебушок?
Дверь в комнату скрипнула и отворилась. На пороге появился Орешек. Он посмотрел на Глеба и его маму добрыми глупыми глазами, сел и сладко зевнул.
Глеб поводил снова резинкой и спросил:
— Мам, а откуда они взялись? Ты не знаешь, мам?
— Немного знаю, — ответила Ольга Ивановна. — Они приехали сюда с очень большого нашего завода, где-то на Урале. Это очень далеко. А их мама сейчас ещё дальше — на Северном Кавказе, высоко в горах. Понимаешь, как интересно: на самой высокой горе где-нибудь над палаткой или горной избушкой день и ночь завывает ветер, летят белые снежные облака. А люди слушают, смотрят и записывают, о чём он завывает, куда они летят. А потом посылают в Москву радиограмму: так и так, ждите на севере хорошей погоды, посылайте на юг самолёты. Они могут лететь спокойно…
Ольга Ивановна подняла голову. Кисти на абажуре тихонько качнулись, точно на них тоже подул далёкий снежный ветер.
— А их папа, — помолчав, продолжала Ольга Ивановна, — их папа — инженер-металлург.
— Это-то я знаю, — сказал Глеб, принимаясь за вторую кляксу. — Такой инженер. Я сегодня получил для него две телеграммы. Его зовут Геннадий Петрович Петровых.
Две телеграммы
Геннадий Петрович Петровых стоял посреди комнаты.
В одной руке у него были зажаты обе телеграммы, другой он захватил бороду и дёргал её так, как будто хотел вырвать.
Гандзя и Люда спали у стенки на матраце. В ногах у них свернулся Орешек. Один чемодан торчал, как башня, другой разинул пасть — из него выглядывал кусок скатерти. В углу на радиоприёмнике лежали в салфетке оставшиеся с дороги холодные котлеты.
— Хоть воды попить, что ли? — с горечью сказал Геннадий Петрович, взял с окна термос — чашки были ещё запакованы — и пошёл на кухню.
Тут он громко вздохнул, сунул под кран сперва голову, потом подставил термос.
— Да что же им сырую? Давайте я вам чаю налью, сказала Ольга Ивановна. — Девочки ваши уже легли?
— Ох, не говорите! — ответил Геннадий Петрович. — Голова идёт кругом! Уж вы меня извините. Что делать, не знаю. Вот, полюбуйтесь. — Он протянул Ольге Ивановне обе телеграммы. — Эта — от жены. Говорил ей: зачем на практику в такую даль забираться? Должна была вылететь в Москву одновременно с нами, и вдруг… Эта — с завода. Договорились: перевезу дочек, вещи, сдам их жене, а сам вернусь на два дня по делу. И вот теперь… — Он отчаянно махнул рукой и грустно улыбнулся.
